Больше, чем страсть

«Интересно, как часто мужчина ласкает женщину?» — подумала она. У нее не было ни малейшего представления об этом, и вряд ли она могла обратиться к кому-то с таким вопросом.

— По-видимому, госпожа супруга, вам следовало бы пребывать в постели, если вы еще не проснулись. При слове «постель» Маргарет покраснела еще гуще,

— Я, право же, проснулась. Просто меня испугало ваше неожиданное появление.

— Где ваша горничная?

— Мне не нужна горничная, чтобы одеться. — Маргарет незаметно попыталась дотянуться до пуговиц на спине.

— Когда я вошел, вам это не очень-то удавалось. Повернитесь.

— Повернуться?

— Я застегну вам платье.

— В этом нет необходимости, я могу…

— Повернитесь.

Маргарет еще немного поупиралась, но природный здравый смысл заставил ее признать тщетность этих попыток. Лучше уж пусть застегнет ей пуговицы и, может быть, уйдет.

Она неохотно повернулась и вздрогнула, ощутив у себя на спине его пальцы. Кожа ее ощутила череду тонких уколов, а когда Филипп соединил на ее спине обе части платья, покрылась пупырышками. Ткань плотно обтянула ее груди и терлась о чувствительные соски.

К счастью, он все проделал быстро, и она поспешно отступила назад.

Филиппа охватила ярость, когда он увидел, как она торопится отойти от него. Как будто в его прикосновении есть что-то дурное.

Он отвернулся, и тут его взгляд упал на письмо, лежащее на столике у кровати.

Письмо от Гилроя. Он вдруг вспомнил, что вчера вечером пришел к ней, чтобы поговорить об этом, но разговор их не был закончен.

— Вы не должны переписываться с Гилроем. Я напишу ему и сообщу, что с вами все в порядке, — добавил он на тот невероятный случай, если он действительно ее родственник.

— Даже Бог не требует слепого подчинения своим указаниям! — сказала Маргарет, зная, что обязательно должна написать Джорджу. Иначе он станет волноваться, а тогда ему может прийти в голову отправиться на ее поиски. Она с трудом подавила дрожь при мысли о том, какой разразится скандал, если Джордж обнаружит, что она разыгрывает роль жены Филиппа.

— Вы никому не должны писать без моего разрешения! Вы меня слышите?

— Слышу, и, без сомнения, вас слышит вся прислуга. — Маргарет хотела нанести ему удар, достаточно сильный, чтобы поколебать его неизменную уверенность в том, что только его точка зрения имеет значение.

— Это мой дом, и если мне хочется орать, я буду орать! А вы моя жена — и будете делать то, что я скажу! Смяв письмо в руке, он швырнул его в камин и вышел. Маргарет устало потерла лоб; в висках начинала пульсировать боль. Вчера она поздно легла, и теперь сражение с Филиппом оказалось последней соломинкой, сломавшей спину верблюду. Хотя эту перепалку никак нельзя назвать сражением. Сражение предполагает, что обе стороны в состоянии нанести вред друг другу, а она способна только испортить настроение Филиппу, и вряд ли это можно считать победой.

— Он ушел?

Подняв глаза, Маргарет увидела Аннабел, которая тревожно замерла в дверях, выходящих в коридор, словно не зная, войти ей или уйти.

— Если вы говорите о вашем отце, то да, он ушел.

— Он так страшно кричал на вас.

— Неужели? — отозвалась Маргарет, не зная, как ей следует на это реагировать. Конечно, Аннабел ребенок, но она достаточно взрослая, чтобы распознать ярость, звучащую в человеческом голосе.

Девочка продвинулась немного дальше в комнату.

— Уф-ф. Он все время кричит на меня. А на вас он почему кричал?

— Мы немного разошлись во мнениях.

— Бабушка говорит, что мнения разрешается иметь только мужчинам. Женщинам положено соглашаться. А я не понимаю, почему только мальчикам можно иметь свое мнение. Я ничуть не хуже любого мальчишки! — выпалила Аннабел.

— Вы проповедуете перед новообращенными.

— Что? — Аннабел посмотрела на нее непонимающим взглядом.

— Я хочу сказать, что меня не нужно в этом убеждать. Я вам и так верю.

— А-а. — Аннабел обежала взглядом комнату. — У меня от этой комнаты портится настроение. Бабушка говорит, что в ней ничего не изменилось с тех пор, как моя другая бабушка вошла сюда молодой женой.

— Другая бабушка? — спросила Маргарет, не понимая, что имеет в виду Аннабел. Разве это не комната великолепной Роксаны?

— Ну, знаете, папина мама. Она умерла, когда я была маленькая. Это была ее комната. Бабушка говорит, что мои мама и папа жили в доме поменьше, когда другая бабушка была еще жива. Бабушка говорит, что это неправильно. Что раз папа граф, то он должен был потребовать, чтобы его матушка переехала из этого дома, а он не потребовал.

Маргарет перебрала мысленно разные варианты бабушек, и настроение у нее поднялось, когда она поняла, о чем говорит Аннабел. Несравненная Роксана никогда не жила в этом доме. Но почему? Если Филипп был так опьянен Роксаной, как твердят все вокруг, почему он не вынудил свою мать переехать, чтобы его молодая жена смогла жить в более просторном доме? Правда, может, это Эстелла хотела, чтобы ее дочь жила здесь, а Роксана не возражала против желаний Филиппа?

— Почему вы здесь все не перемените? — спросила Анна-бел. — Бабушка говорит, что папа богат, как Крез, и, каким бы он ни был, он не злой. Я могу вам помочь.

— Буду вам очень признательна за помощь, но, наверное, мне лучше подождать, пока ваш папа будет в более подходящем настроении для подобных просьб. А сейчас вы могли бы помочь мне решить, какую гувернантку следует вам пригласить.

Аннабел нахмурилась.

— Они все одинаковые, и какое это имеет значение, если все равно они никогда не остаются надолго?

— Надеюсь, что та, которую мы наймем, останется так долго, что научит вас грамоте, и вы сможете читать стихи, которые, без сомнения, будут писать в вашу честь молодые люди.

— А вам посвящал стихи ваш кавалер?

— Нет, но ведь я не графская дочь, как вы.

— Да, я графская дочь, — проговорила Аннабел самодовольно, а потом повернулась и взбежала вверх по лестнице к детской.

Маргарет смотрела ей вслед, пытаясь осмыслить их разговор. Видимо, несчастье привлекает людей друг к другу, раз дочь графа прониклась к ней сочувствием, когда граф накричал и на нее. Нет, это не совсем сочувствие. Девочка просто стала относиться к ней с меньшей враждебностью. Но это гораздо лучше, чем когда ребенок просто срывает на тебе свое дурное настроение. Только бы найти гувернантку, которая смогла бы продолжить начатое дело, когда ее, Маргарет, здесь не будет.

Она в задумчивости направилась вниз завтракать.

— Ах, вот и вы. Скажите, Чедвик очень рассердился, когда я упомянула вчера о вашем письме? — спросила Эстелла, оторвавшись от остатков своей трапезы.

— Вовсе нет. Мне только кофе, пожалуйста, — обратилась Маргарет к лакею, стоявшему у буфета.

— Неужели? Но несколько минут назад, уходя из дому, Филипп был в ярости. У него было такое лицо, что я просто задрожала.

Маргарет подавила желание сказать что-то очень грубое, Мало того, что ей приходится иметь дело с Филиппом и его необъяснимыми настроениями, — нужно еще выслушивать рассказы Эстеллы об этих настроениях!

— В какой газете можно поместить объявление о том, что я ищу гувернантку? — решительно переменила она тему разговора.

— Гувернантку?!

— Не могу понять, почему упоминание о такой обычной профессии вызывает бурную реакцию. — И, положив в кофе сахар, Маргарет отпила из чашки.

— У нас была гувернантка, — возразила Эстелла.

— Прошедшее время говорит само за себя.

— Что? — Эстелла уставилась на Маргарет. Та подавила вздох. Временами ей казалось, что в этом доме она говорит на иностранном языке. Единственный, кто ее понимает, — Филипп, но его понимание не идет дальше чисто словесного уровня.

— Я хочу сказать, что Аннабел необходима гувернантка сейчас. Вы знаете, что девочка не умеет читать? Эстелла ощетинилась, заподозрив упрек в свой адрес.

— Эстелла не такая умная, как некоторые, и нехорошо дразнить ее тем, чего она не может изменить.