Больше, чем страсть

Страх и внезапная перемена настроения, которые он увидел в ее глазах после того, как овладел ею впервые, уязвляли его гордость. Ему хотелось показать ей, что он не совсем бесчувственный человек.

Опустив голову, он приступил к осуществлению этой восхитительной задачи.

Когда он принялся целовать Маргарет, она напряглась, но, к ее удивлению, Филипп не спешил взять ее. Он ласкал ее до тех пор, пока она не перестала думать о чем-либо, кроме своих ощущений. О наслаждении, которое он дарил ей и которое становилось сильнее и сильнее; и когда он наконец взял ее, она погрузилась в такое невероятное блаженство, что ей показалось — она вот-вот потеряет сознание.

Когда Маргарет вернулась наконец на землю и могла осознать, где находится, она открыла глаза и тут же встретилась взглядом с темными глазами Филиппа.

— Ну как, жена? — спросил он, и Маргарет почувствовала себя униженной самодовольным выражением его лица.

Как могла она так откровенно отзываться на его ласки? Ей хотелось зарыться головой в пуховую подушку и выплакать все свои страхи и неуверенность. Она понимала, что может запретить ему ласкать ее, но ей казалось — пока она не получает от этого удовольствия, это не такой уж большой грех. Но теперь у нее нет даже этого утешения, а для него говорить ей колкости…

Нижняя губа у нее задрожала, из глаза скатилась слезинка, скользнула по виску и исчезла в волосах. Она заметила, что губы Филиппа гневно сжались, и он отпрянул от нее.

— Вам понравилось, сударыня, и не пытайтесь отрицать это, — язвительно сказал он.

Маргарет и не пыталась это отрицать; ее занимало одно — как бы не разразиться слезами.

— Уж эти Женщины! — пробормотал он сокрушенно и, схватив свой халат, голый вышел из комнаты.

«Что с ней, черт побери, такое? — спросил он себя. — Почему она плачет? Ведь она получила удовольствие от того, что произошло. Признаки этого были безошибочными. Так почему же теперь она разнюнилась?»

Он дал выход разочарованию, хорошенько хлопнув дверью своей спальни. Маргарет Эбни — самая своенравная женщина из всех, кто ему встречался. Она никогда не делает и не говорит того, чего от нее ждешь.

«Нет, — подумал он, — не Маргарет Эбни, а Маргарет Морсби. Пусть она представляет собой целый ворох противоречий, но вся она вместе со всеми своими противоречиями принадлежит мне, и рано или поздно я разберусь, какая здесь кроется загадка». При мысли об этом он почувствовал удовлетворение; он позвонил и велел приготовить себе ванну.

Маргарет же совершенно не разделяла его удовлетворения. Она чувствовала себя так, точно ее окунули в мир, который совершенно не зависит от нее и разобраться в котором она не в состоянии. В этом мире все для нее непонятно. Непонятно и почему Филипп ведет себя таким образом, и, уж конечно, почему она так реагирует на него.

Она устало встала с кровати; предстоящий вечер не вызывал у нее нетерпеливого ожидания. Единственное, чего ей сейчас хотелось, — окунуться в пахнущие лавандой простыни и уснуть. И забыть обо всех своих проблемах.

Но сделать этого она не могла. Филипп ей этого не позволил бы. Она посмотрела на дверь, за которой он исчез, и содрогнулась. Если она не поторопится, он может вернуться и…

Она нервно поежилась, не желая признаваться даже самой себе, что какая-то маленькая часть ее хочет, чтобы он поступил именно так. Вернулся, заключил ее в свои объятия и поцеловал.

Она решительно протянула руку к сорочке, чтобы прикрыть наготу, а потом вызвала горничную, чтобы та помогла ей одеться.

— Вы такая красивая, миледи — Дейзи, рассматривающая бальное платье Маргарет, восторженно вздохнула. — А когда вы двигаетесь, эти бриллианты, что на нем нашиты, горят ну прямо как огонь.

— Это не бриллианты, это только стразы — имитация бриллиантов. При мысли о том, сколько стоило бы это платье, будь бриллианты настоящими, Маргарет содрогнулась. Оно и так чудовищно дорогое. Они с Джорджем могли бы прожить годы на эти деньги.

— А вот это не стразы.

Дейзи удивленно пискнула, услышав голос Филиппа возле двери в гостиную, Маргарет же оцепенела. Она почувствовала себя кроликом, которого однажды видела в каком-то парижском парке: при приближении собаки он замер. Тогда ей показалось, что это совершенно неуместная реакция на опасность, но теперь даже слишком хорошо понимала, что кролик просто оцепенел от страха и смятения и не мог ни на что решиться.

— Ах, миледи, как красиво, правда же?

Маргарет чуть не лишилась чувств, взглянув на сверкающую нить с бриллиантами, которая свисала со смуглых пальцев Филиппа. Поскольку это происходило вскоре после их ласк, Маргарет показалось, что ей предлагают эту побрякушку как плату за ее милости.

«Это чепуха, — сказала она себе. — Во-первых, эта сверкающая нить бриллиантов — не побрякушка; это страшно дорогая вещь. А во-вторых, Филипп пока что не выказывал намерения задобрить меня. И маловероятно, что он собирается заняться этим теперь».

— Повернитесь, — приказал Филипп, и Маргарет не оставалось ничего другого, как подчиниться, потому что на нее с интересом смотрела Дейзи.

Она почувствовала, как холодное ожерелье тяжело легло на кожу, обхватив ее шею и вызвав ощущение, что она попала в капкан. Словно эти бриллианты были символом собственности. Символом, надетым на нее Филиппом напоказ всему свету.

Он возился с застежкой, и она вздрогнула, когда его теплые пальцы прикоснулись к тонким волоскам у нее на шее. От этого прикосновения озноб пробежал по коже, пробуждая воспоминания, которым она предпочла бы не предаваться. Воспоминания о том, как его пальцы сладострастно гладили ее кожу, нежно теребили ее груди, пока их не защипало от вожделения.

Маргарет наклонила голову и увидела, что соски ее затвердели и уперлись в тонкий шелк платья.

«Что со мной такое? — ужаснулась она, — Как может тело действовать так независимо от разума?»

— Это ожерелье — просто прелесть, — нарушила молчание Дейзи. — Похоже на бантик на подарке, правда?

— Действительно, — Маргарет рассеянно прикоснулась к центру банта, где находился самый большой бриллиант, когда-либо виденный ею.

— Вы свободны, Дейзи. — Филипп отпустил горничную, и Маргарет посмотрела ей вслед, жалея, что не может уйти с такой же легкостью. — Вам не нравится ожерелье, сударыня? — В голосе Филиппа слышалось раздражение.

Маргарет рассеянно отбросила локон, который выбился из ее прически «узел Психеи»; она не знала, что сказать.

Филипп смотрел на движения ее гибких пальцев, и вдруг тело его встрепенулось при воспоминании о пьянящем ощущении, когда эти нежные пальцы сжимали его во время их дикой скачки навстречу завершению.

Глаза его опустились на маленький лиф ее платья, и ему захотелось сорвать с нее этот лиф. Ее груди тут же высвободились бы. Он смог бы смотреть на них и прикасаться к ним.

Он кашлянул и заставил себя поднять глаза. Нельзя поддаваться порыву. Во-первых, сегодня на балу у Ливенджеров необходимо попытаться сделать что-то с законопроектом; во-вторых, он уже совершил тактическую ошибку, овладев ею сегодня. Если он опять прикоснется к нейлона, чего доброго, поймет, насколько сильное желание в нем вызывает. И конечно же, попытается воспользоваться этим во вред ему. Ясное дело, выиграть сражение между ними она не может, но необходимость заново утверждать свое превосходство потребует драгоценного времени и сил, а сейчас у него нет ни того ни другого. — Очень красиво… — проговорила наконец Маргарет таким тоном, что ему захотелось как следует встряхнуть ее. Что, черт побери, может вызвать у нее восторг? Кроме, конечно, этого старого дурака Гилроя.

И книг — он вдруг вспомнил, как блестели у нее глаза от предвкушения, когда она вернулась домой, неся кипу пыльных томиков. Был ли это наигранный энтузиазм или настоящий? Но если она притворялась, то с какой целью? Ответ ему не давался, как и многое в ней, и от этого в нем возрастали неловкость и растерянность.

— Вас что-то смущает? — потребовал ответа он, когда она замолчала.