Страница 8 из 13
Глава 3,
о зайцах и капитанских башмаках
Часы шли мирно, отмечаемые только покачиванием веревочек лага, тихим поскрипыванием кукушки в кают-компании и деликатным похрапыванием штурмана. Заснул Сашка совершенно без зазрения совести: восьмичасовая вахта — это безобразно много, и если уж Княгиня не позаботилась набрать достаточно офицеров, то пусть не переживает, если они стремятся сохранить жизнь и здоровье. А после вчерашнего выматывающего пре-старта искушению морфея не смог бы противиться и самый стойкий стоик из всех древних греков, известных своей стойкостью.
И все-таки выспаться ему не дали: часа за два до конца вахты по корабельной трансляции разнеслось:
— Кормчий вызывает мостик, Белобрыскин, отзовись!
— Да! — гаркнул Сашка в хрустальную подвеску переговорника, со сна и от раздражения — чуть ли не басом. Он терпеть не мог свое прозвище «Белобрыскин» — может быть, потому, что оно, в отличие от Санькиного эксклюзивного «Златовласка» приклеилось к нему в военной академии, и теперь не отдиралось никакими силами.
— Докладываю, — сказала Санька легкомысленным тоном. — При попытке осуществить плановую проверку кристаллов, я обнаружила, что вход в кормовой отсек заблокирован.
— Как заблокирован? — не понял Сашка.
— Заперт изнутри, — пояснила Санька. — Поскольку засова там нет, думаю, его кто-то припер бочкой с водой.
Сашка представил упомянутую бочку, и ему стало нехорошо.
— Кто мог ее сдвинуть? — спросил он словно бы у самого себя, но Санька услышала.
— Любой, кто имеет власть над водой, например, — сказала она холодновато. Капитана будить будешь, вахтенный?
Сашка в красках представил, какие на его голову обрушатся громы и молнии, если он в первую же свою вахту потревожит всемогущую Княгиню, однако делать было нечего: ситуация и в самом деле сложилась из ряда вон: посторонний на корабле, подумать только! Как будто не было по меньшей мере дюжины проверок и инвентаризаций.
— Тревогу бить, — мрачно ответил штурман.
— Аааа… — протянула Санька. — А ты уверен?
Сашка сжал зубы: он за многое любил и уважал Саньку, но не мог поверить, что в подобный момент она проявляет просто из ряда вон выходящую безалаберность — по хорошему, ей следовало самой объявить тревогу сразу же, а потом докладывать вахтенному офицеру.
— Ну ладно, тогда я сейчас в колокол позвоню, мне ближе, — сказала Санька, увидев его лицо, и отключилась.
Пока Санька бежала узким коридором до кают-компании, Сашка положил руки на хрустальный шар и вызвал капитанскую каюту. В сеточке для волос и розовой пижаме с кружевами Балл выглядела экстравагантно. Она довольно-таки спокойно выслушала Сашкино сообщение о постороннем на корабле.
— А! — сказала капитан. — Вероятно, пробрался в виде крысы. Мерзкие создания.
В последней фразе слышалось столько несвойственных капитану эмоций, что Сашка мало не попятился.
— Отставить тревогу, — снизошла до объяснений Княгиня. — Если ни мы, ни диспетчерская его не засекли, это или бес, или призрак, или домовой. Догадываюсь, — добавила она довольно едко, — что на военных судах вы ни с чем подобным не сталкивались, штурман; но торговцев эти мелкие паразиты не боятся. Надеюсь, вы в состоянии справиться с мелкой нечистью?
Тут до Сашки с опозданием дошло, почему Санька осталась так неподобающе беззаботна. Он попробовал дотянуться до нее — скорости ради, по их личному телепатическому каналу, а не по общей связи — однако было поздно: корабль, от киля до верхней палубы, продрал до досок обшивки низкий, встревоженный звон большого колокола.
«Ну вот», — тоскливо подумал Сашка, представив себе выражение лица Берг и мрачную угрюмость пилота, выдернутых из заслуженного сна.
Все, однако, оказалось не так страшно, как он предполагал: Белка, вскочившая на мостик меньше чем через минуту после объявления тревоги, просто хмуро посмотрела на Сашку, неожиданно широко зевнула, прикрыв рот рукой, и едко спросила, может ли она, в таком случае, пойти доспать положенное ей время.
— Нет, — ответил Сашка извиняющимся тоном, — примите мостик, пилот; а я схожу, посмотрю, что там можно сделать.
Без особой радости Бэла плюхнулась в пилотское кресло, и Сашка пожалел, что не притащил никакого журнала.
— В чем дело, штурман? — спросил мрачный голос Берг из медного раструба.
— Ничего особенного, — сказал Сашка. — Посторонний в отсеке кристаллов. Капитан считает, что это домовой или призрак.
— А! — хмыкнула труба. — Glasklar[12]. Also[13] осмелюсь предложить заскочить ко мне и взять бесогонного средства, сбор № 14. Кто у вас будет заниматься изгнанием…
— Я, — сказал Сашка, сообразив, что его приказ Белке оставаться на палубе был вполне оправданным: как оборотень, она магическими силами владела в малой степени, а сваливать изгнание беса на одну Саньку было бы и нечестно, и неэффективно.
— Значит, вы и зайдите. Тревога отменяется, вахтенный?
— Отменяется, — согласился Сашка.
Еще через несколько минут они с Санькой, походной жаровней и маленьким пузатым мешочком бесогонного сбора стояли возле обитой заклепками двери в двигательный отсек. Каюта казначея располагалась отсюда неподалеку, в трюме, и Людоедка очень просила «воспевать не слишком громко, а то у меня до сих пор от заговоров таможни башка zerspaltet sich[14]».
Издевка стала очевидной быстро: когда они бросили в пламя первую же щепотку сбора, дым пошел такой, что Сашка и Сандра расчихались, и им стало уже совсем не до гимнов. Они даже успели решить, что сейчас изгонятся не хуже предполагаемого призрака. Вероятно, в этом и состояла месть Людоедки за раннюю побудку.
Наконец дым мало-помалу втянулся в узкую щель под дверью, и оттуда послышался неправдоподобный вой:
— Ой, матушки-батюшки, мать вашу! Что ж я вам такого сделал, за что живота лишаете!
Голос был противный, плаксивый, но ни капли не призрачный. Значит, либо мелкий бес, либо бездомный домовой, который не побрезговал забраться на борт без приглашения.
— Отодвигай бочку от двери и выходи подобру-поздорову, — пригрозила Сандра зловещим голосом.
— Красотка, а может, ты того… поласковее?
— Сейчас я тебе покажу «поласковее», — пообещал Сашка самым тяжелым тоном, на который был способен, и на пробу врезал по двери кулаком. — Д-добрый молодец, you rotten horsecunt![15]
Кулаки у штурмана были тяжелые, — недостаточно, чтобы чувствительно сотрясти тяжелую, обитую железом дверь, однако удар получился ничего себе. Вероятно, это-то, в сочетании с прорезавшейся у Сашки злобой, и произвело на их собеседника эффект.
— Все-все! — крикнул голос, на сей раз не такой плаксивый и куда как более нормальный: теперь неизвестный звучал как приблизительно их с Санькой ровесник. — Понял, начальник! Выхожу.
Из-за двери послышались сдавленные ругательства (исключительно на архаичном русском), потом — скрежет тяжелой бочки по полу, а потом, прежде чем Санька успела заорать «Только дверь не открывай!», очень живо представив, что случится с незащищенными членами экипажа, если наружу пробьется вредное излучение отсека, как вторженец просочился прямо сквозь створки.
Он оказался моложе Сашки и Саньки лет на пять — или так выглядел. Совсем еще мальчишка, короче говоря. Одет он был в мешковатую клетчатую рубашку, мешковатые штаны с большим количеством карманов и парусиновую куртку, которая, казалось, могла бы заменить ему парус, если бы он расставил руки. Босиком, но в грязно-серой шапочке, из-под которой ниже колен свисали длинные черные волосы. В руках он виновато вертел белый истерзанный ботинок со шнуровкой.
— День добрый, начальники, — сказал он, подняв на Сашку и Саньку невинные зеленые глаза, очень большие и яркие на бледном, скуластом лице. — А я чего поделаю, если они… и так, и эдак… и в башмак запихали… и не спросили!
12
Ясно (нем.)
13
Итак (нем.)
14
Раскалывается (нем.)
15
Намекает на родство собеседника с определенными частями кобылы (англ.)