Страница 30 из 71
Небольшой инцидент напугал эту добровольную армию, когда она продвигалась, чтобы присоединиться к армии ветеранов. До Рима дошло известие о том, что Ганнибал разграбил еще одно армейское зернохранилище, на этот раз в полуразрушенной деревне Канны, на дальнем Адриатическом побережье. Не бог весть какое событие, но сенат, а также народные собрания не могли позволить этому карфагенянину хозяйничать в Италии хотя бы еще одну неделю. Сенат приказал всем войскам объединиться и выступить против Ганнибала. Новые консулы должны были взять на себя командование.
После ухода новой армии все сообщения, приходящие с востока, должны были немедленно передаваться в сенат, а оттуда — толпам, собиравшимся у трибуны римского Форума.
Первые сообщения обещали удачу. Новые отряды, напав на карфагенский сторожевой лагерь, нашли там огромное количество серебряных и ювелирных изделий, которые лежали в брошенных палатках, словно дожидаясь того, чтобы их забрали римляне. Костры, на которых готовили пищу, все еще горели, и воодушевленные легионеры, вырвавшись из-под контроля военачальников, бросились в погоню за ненавистным врагом.
Набег похожих на привидения нумидийских всадников был отбит удачно, и войска консулов, Эмилиана и Варрона, выступили вслед за этими всадниками.
Две римские армии объединились, преследуя Ганнибала. При их приближении он оставил свой лагерь, чтобы отступить через реку Офид.
Здесь, на открытой долине у Канн, консулы оказались в непосредственной близости от него.
Это было в третий день августа.
Один из свидетелей видел Ганнибала, стоявшего на рассвете рядом с любимым конем. Это было на холме — самой высокой точке равнины. Ветер трепал его легкую накидку и длинную гриву боевого коня. Ветер дул Ганнибалу в спину, с запада. Местные жители называли этот ветер «волтурном». Это был обжигающе горячий пыльный ветер.
Со своего поста Ганнибал мог обозревать всю серую равнину, от которой было не более трех миль до Адриатики. Между ним и побережьем медленно продвигалась длинная цепь римских легионов, следуя за застрельщиками. В этой цепи шла, шеренга за шеренгой, дисциплинированная пехота, продвигаясь медленно, чтобы держать ровный строй когорт. Когда солнце прорезалось сквозь мглу, стало возможным различить по концам цепи всадников — неизменный штурмовой отряд римской армии. Отблеск металла на правом фланге римлян свидетельствовал о том, что тяжелая кавалерия переместилась туда. Эти закованные в броню всадники фактически заполняли все пространство между арьергардом легиона и извилистой рекой, через которую Ганнибал решил переправить свой последний лагерь в долину у Канн. Поселение с его каменными домами находилось на крутом взгорье между окончанием карфагенского строя и рекой. Оно было необитаемо и являло собой препятствие для продвижения римской тяжелой конницы.
Как только начало светать, Ганнибал приказал, чтобы его собственная тяжелая конница (лучшие испанские и африканские всадники) неспешным аллюром двинулась туда под командованием Ганнона, сына Бомилькара, который был прирожденным воином.
Ганнибал редко надолго выпускал из поля зрения этих всадников Ганнона, которые ждали сейчас под прикрытием холма у Канн. К этому времени рядом с ним на холме напротив Канн оставалась только небольшая группа младших военачальников и нарочных. Все они следили за передвижением время от времени скрывающихся в облаках пыли легионов, не веря своим глазам.
Один из них, по имени Гискон, покачал головой и сказал:
— Просто невероятно видеть сразу такое множество людей.
Ганнибал, повернувшись, взглянул на Гискона и взволнованные лица вокруг и заговорил:
— Я скажу вам еще более невероятную вещь.
Все посмотрели на него в ожидании, удивляясь тому, что он улыбается в такой момент.
— Среди всего этого множества людей нет ни одного человека по имени Гискон.
Тут все засмеялись, в том числе и Гискон, и не только потому, что знали, что он не отличается особой сообразительностью, но и потому, что Ганнибал был в состоянии шутить. Напряжение спало. Когда нарочные спешно отправились передавать послания, они рассказали об этой шутке конюхам и водовозам.
— Представляете, латинян десятки тысяч, но среди них нет ни одного Гискона.
Потом свидетель ушел с того холма, на котором продолжал стоять и наблюдать за происходящим Ганнибал. Карфагенянин терпеливо ждал, пока не пройдет растянувшаяся на милю колонна врага, дисциплинированная и вооруженная. Колонна шла под градом камней и дротиков карфагенян. Из ее первых рядов тоже замелькали дротики — мириады парящих игл. Ветер доносил звуки далеких барабанов. Шум нарастал по мере того, как легионы приближались к карфагенянам, которые молча поджидали их. Казалось, что масса римлян неизбежно прорвет жидкий строй карфагенян, на каждого из которых приходилось трое врагов.
Когда войска сошлись, Ганнибал отдал приказ. Слуги бросили горящие факелы в костер из веток и сухой древесины. Ветер разносил густой черный дым. Этот дым был виден на расстоянии двух миль, где возле Канн ждал Ганнон со своей тяжелой конницей.
За этой картиной начала битвы скрывались факторы, невидимые глазом. Те военачальники, которые привели карфагенскую армию из Испании за два года до того, все еще занимали свои посты. Они подчинялись приказам только одного человека — Ганнибала.
Военачальники римлян не знали друг друга. Эмилий, опытный, но нерешительный, командовал правым крылом конницы. Два бывших консула, одним из которых был Сервилий, руководили многочисленной пехотой, занимавшей центр. Варрон, самый неопытный среди всех, отвечал за более слабых союзнических всадников на левом фланге. Никто не контролировал десятки тысяч воинов, продвигающихся вперед.
Этот несгибаемый римский строй шел прямо на врага, потому что не знал никакой другой тактики. Он мог нанести сильный удар, но не был способен маневрировать. Когда знаменосцы двинулись вперед, воины последовали за ними. Было трудно разглядеть что-то впереди из-за пыли и ветра в лицо.
Впереди были карфагеняне, больше не собранные в группы по национальному признаку. Ганнибал перестроил свою армию, разбив ее на тактические группы. Только нумидийцы, которыми железной рукой командовал Магарбал, по-прежнему были вместе. Тяжелая конница состояла из испанцев, африканцев и частично галлов, которых обучили действовать в штурмовом отряде. Он стал теперь ударной силой армии.
Центр строя, должный быть наиболее сильным звеном, был теперь самым слабым. Его составляли легковооруженные галлы, кельтиберы и ливийцы. По обе стороны от этого слабого центра располагались мощные каре африканской тяжеловооруженной пехоты в отличных римских доспехах. Каждый квадрат занимал небольшую возвышенность на равнине, с тем чтобы, когда начнется сражение, африканцы стояли отдельно и были выше сражающихся рядов.
В этой схватке испанцы и галлы, занимавшие центр, были отброшены назад сильным римским центром. Отступая, сопротивляющиеся карфагеняне оказывались на более высоком месте, поскольку равнина в этом месте переходила в долину. Долина, в которую были оттеснены карфагеняне, имела форму буквы «V», на верхушках которой намертво стояли тяжелые африканские каре.
Римский центр, прорвавшись сквозь завесу пыли, оказался запертым между сужающимися откосами, где на него обрушился неуловимый враг. Легионы, напирая, входили в эту букву «V», сминая друг друга. Вскоре только воины с каждой стороны первого строя были способны воспользоваться своим оружием. Те, кто находился в середине, могли только толкать своих товарищей. К исходу второго часа все легионы вошли внутрь этой буквы «V». Казалось, что перед ними качнулись две огромные створки дверей, висящих на петлях, которые крепко держала тяжелая африканская пехота. Легионы на флангах повернулись, чтобы атаковать африканцев. К этому моменту они страдали от жажды и устали от жары.
«Им не повезло вдвойне: они попали в окружение врагов и были измотаны, в то время как перед ними стояли те, кто сохранил свежие силы».