Медвежатник

— Ничего, кроме того, что я выхожу из дела, — сказал Харбин. — Выслушайте это и хотите — верьте, хотите — нет. Но вчера вечером я нашел себе женщину. Я уезжаю вместе с ней. Сегодня.

— Он уезжает, — задохнулся Доомер. — Он уезжает совсем.

Харбин медленно кивнул.

Бэйлок поскреб свою щеку. Он посмотрел на Харбина, потом посмотрел куда-то вдаль:

— Не вижу, как ты можешь это сделать.

— Легко, — отозвался Харбин. — Ногами. Правая нога, левая нога — и я ухожу.

— Нет. — Бэйлок быстро потряс головой. — Нет, ты не можешь этого сделать.

— Ты не можешь этого сделать, — повторил Доомер. — Ради Бога.

— Женщина. Кто эта женщина? — спросил Бэйлок.

— Просто женщина, — ответил Харбин. — Это все, что вам надо знать.

— Ты это слышал? — Бэйлок повернулся к Доомеру, приняв картинную позу. — Ты слышал? Он говорит, что это все, что нам надо знать. Никаких оправданий, никаких извинений — ничего! Просто женщина — и он уходит. Примерно так. — И Бэйлок щелкнул пальцами. А потом повернулся к Харбину. — Как ты думаешь, насколько хорошо ты меня знаешь? Как ты думаешь, насколько хорошо ты знаешь его? — И он указал на Доомера. — Ты действительно веришь, что мы останемся здесь и будем смотреть, как ты уходишь? — И тут он принялся отрывисто смеяться, уставившись на Харбина, словно его глаза смотрят сквозь щель в стене. — Ты ошибаешься, Нэт. Ты так сильно ошибаешься, что это почти комично. Мы не можем позволить тебе уйти.

Харбин ощутил пол у себя под ногами. Пол как будто немного прогнулся. Харбин подождал, пока пол снова станет твердым. Он сказал:

— Отнеситесь к этому как к техническому вопросу.

Бэйлок широко развел руки:

— Технический вопрос! Твои собственные слова, Нэт: мы — организация. Мы прошли огонь и воду в семи больших городах, и ты знаешь, как много было маленьких. Если ты уходишь, это трещина в плотине. Плотина становится шире. Вода начинает прибывать. Послушай, Нэт, — глаза Бэйлока были почти закрыты, — когда я буду умирать, я хочу умирать на солнышке.

Харбин мгновение выжидал. Затем медленно пожал плечами:

— Ты не назвал своих условий.

— Мои условия таковы, — в голосе Бэйлока послышалась легкая дрожь, — в ту минуту, как ты отсюда выходишь, ты переходишь в расходную статью.

— Ты думаешь, — начал Харбин, — я затеял грязную игру? Ты думаешь, я когда-нибудь открою рот?

— Я так не думаю, — раздался хриплый голос Доомера. — Ставлю миллион к одному. Но я не хотел бы держать такое пари.

— И еще одно, — сказал Бэйлок. — Как насчет твоей доли?

— Я хочу ее получить. — Харбин не испытывал никакого интереса к своей доле награбленного, но теперь между ними словно шла игра в покер, и он чувствовал необходимость действовать активно, чтобы компаньоны не загнали его в угол.

Бэйлок сделал какое-то неопределенное движение руками:

— Он хочет свою долю. Это удивительно.

— А что тут удивительного? — Харбин заговорил чуть громче. — Когда вы говорите о моей доле, вы подразумеваете, что она у меня есть. Разве я не заработал ее?

— Нет, — ответил Бэйлок.

Харбин пересек комнату и уселся на стул, который выглядел так, словно доживал свои последние дни. Он с задумчивым видом уставился в пол.

— Джо, ты — собака. Ты знаешь это? Ты понимаешь, какая ты собака?

— Посмотри на меня, — заорал Бэйлок. — Я что, пытаюсь уйти от дел? — Бэйлок двинулся на Харбина. — Я хочу обсудить это дело, но ты не хочешь ничего говорить. — Бэйлок подождал, но Харбин ничего ему не ответил, и неожиданно Бэйлок произнес: — Объясни нам, ладно? Если ты объяснишься, может быть, мы тебя поймем. Мы не можем поверить в эту историю с женщиной, мы хотим знать, что происходит на самом деле.

И Харбин словно увидел карту, которую Бэйлок до поры до времени прятал в рукаве. Харбин увидел себя сидящим в одиночестве за карточным столом со всеми своими выигранными монетами, потому что на самом деле не им было с ним тягаться. Они не могли сравниться с ним в умении управлять ситуацией. Это ясно.

И тем не менее под маской, за фасадом своего бесстрастного лица, он был в ярости. Они его разозлили. Они заставили его прибегнуть к обману, просто вынудили его солгать. А он очень не любил лгать. Невзирая на свой род занятий, он чувствовал себя несчастным, когда ему приходилось лгать. А теперь они так обставили дело, что он вынужден был предложить им ложь.

Он сказал:

— Если вы действительно этого хотите, я вам скажу. Я надеялся, что мне не придется этого говорить, но, поскольку вы настаиваете, полагаю, что я должен сказать вам. — Харбин подумал, что сейчас следует вздохнуть, и он вздохнул, а затем, пока они глядели на него не дыша, продолжил: — Я хочу провернуть несколько крупных дел, и вы для них не подходите. В вас нет того, что мне нужно. У вас этого нет, вот и все.

Тишина, которая настала, означала, что они в шоке, они в ужасе, они в агонии. Доомер поднес руку к лицу и тряс головой, а из его горла вырвался булькающий стон. Бэйлок двинулся кругами по комнате, пытаясь сказать что-то и не в состоянии извлечь изо рта хотя бы один звук.

— Я не хотел этого говорить, — сказал Харбин. — Вы меня вынудили.

Бэйлок прислонился к стене и уставился в пустоту:

— В нас нет того, что тебе нужно? Разве мы не первый сорт?

— В том-то и дело. Это все нервы. Я видел, что приближается такой момент, и я не хотел этому верить. Но теперь окончательно ясно — на вас нельзя положиться. На вас обоих. А у Глэдден недостаточно крепкое здоровье. Я понял все это в тот день, во время вашей драки. Я был обеспокоен. Слишком сильно обеспокоен.

Бэйлок повернулся к Доомеру:

— Он хочет сказать, что мы не из его лиги.

— Я хочу провернуть очень большие дела, — сказал им Харбин. — Риску втрое выше, чем обычно. На эти дела требуются первоклассные исполнители с крепкими нервами.

— Ты уже нашел таких?

Харбин покачал головой:

— Я собираюсь приступить к поискам.

Снова наступила тишина. Наконец Доомер встал:

— Что ж, значит, так тому и быть.

— Еще одно. — Харбин уже двинулся к двери. — Будьте добры к Глэдден. Будьте к ней по-настоящему добры.

Теперь он двигался, повернувшись к ним спиной. Дверь была все ближе. Он слышал тяжелое дыхание Доомера. Ему казалось, что он слышит мольбу Доомера: «Нэт, ради Бога!..» — и прощальное хныканье Бэйлока, а потом еще один голос, заставивший его содрогнуться, и он понял, что это голос Глэдден.

Голоса звучали у него в голове, когда он открывал дверь, а потом они остались за спиной, едва только он вышел на улицу.

Глава 7

Автомобилем Деллы был бледно-зеленый «понтиак», новенький кабриолет. Они мчались мимо Ланкастера, забирая к западу по шоссе номер тридцать и делая пятьдесят миль в час. Солнце светило у них над головами, и запах цветущей жимолости бил им в лицо. Дорога ровно ложилась под колеса, холмы мягко закруглялись по обе ее стороны. Затем дорога стала забирать вверх в согласии с линиями холмов.

— Я смотрю, — сказала Делла, — ты не взял ничего из вещей. — И она осмотрела его наряд. — Это вся твоя одежда?

— Это все, что мне нужно.

— Мне не нравится пиджак.

— Ты купишь мне другой.

— Я куплю тебе все. — Она улыбнулась. — Что ты хочешь?

— Ничего.

«Понтиак» мчался по серпантину, вскарабкиваясь вверх, и достиг вершины холма, откуда они посмотрели вперед и увидели другие холмы, еще более высокие, чем тот, на котором находились.

И вдруг Харбин увидел серебряную змейку, которая, извиваясь, прокладывала свой путь через возвышенности, и, когда они подъехали ближе, ему стало понятно, что перед ним холм, о котором говорила Делла, а на нем стоял тот самый дом. Теперь он мог хорошо его разглядеть — дом из белого камня под желтой черепичной крышей, расположенный на небольшом плато, которое прерывало восхождение холма вверх. Серебряная змейка превратилась в ручей, а вскоре он увидел и пруд — еще одну серебряную штуковину, и реку, уходящую вниз, к северу, и Лавандовые горы.