РЕЛИГИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЕ

Но разве религия не является одной из крупнейших сил реакции? Разве можно поверить, что простым декларированием отделения государства от церкви и о лишении церкви ее политических зубов можно сделать ее действительно политически беззубой?

Для нас политика не сводится только к узкой сфере борьбы за власть. Для нас политика — все наше социалистическое строительство в целом, В понятие социалистического строительства глубочайшим образом входит, как указывал наш великий вождь, культурный подъем масс, подъем масс к подлинной социалистической, истинно–научной, т. е. разумеется, атеистически–материалистической культуре. По дороге к ней должны быть уничтожены всякие религиозные верования, по дороге к ней люди должны омыться от всей скверны перковщины, догм, предрассудков, веры в бога, потустороннее, в дух, душу и т. д.

Церковь или всякого рода церкви и секты могут временно затаиться, спрятать свое жало, вредительствовать только в области своего вероучения, стараясь не затрагивать никаких политических лозунгов, действовать исподтишка, но церковь не может не разлагать тех основ, на которых стоит коммунистическая власть. Она не может не расширять этой своей борьбы по мере того, как обостряется классовая борьба в нашей стране[…].

Так почему же мы нежничаем, миндальничаем, почему же мы не ударим по всем церквам и сектам? Разве в наших руках нет достаточно твердого административного оружия? Другими словами: неужели нам нужны и почему нужны известные элементы столь неприятного, столь чуждого нам «либерализма» в отношении религии?

Веротерпимость есть, конечно, элемент либерализма, но она провозглашена и в нашей конституции. Этот элемент либерализма включен коммунистической партией в ее политическую культурную практику вовсе не потому, чтобы она склонна была к какому бы то ни было перемирию со всякого рода поповством,, вовсе не потому, чтобы сколько–нибудь ослабела при этом наша ненависть к религии и наше стремление уничтожить ее.

Наоборот, нашей «веротерпимостью» мы только удобным для нас образом ограничиваем поле борьбы и отказываемся от негодного орудия.

Страна наша полна еще огромным количеством разнообразно верующих людей. Вызвать их на «последний, решительный бой», объявить их гонимыми за «запрещенную веру» — значило бы стать пособниками попов, ибо таким образом мы сразу бросили бы значительную часть этих масс в объятия поповства. Мы до чрезвычайности ослабляем поповство именно тем, что оно не может втереть верующим очки, будто мы являемся тиранами, вырывающими из сердец верующих вросшие туда убеждения силою.

Мы сразу ослабляем на чрезвычайно большой процент позицию попов всех религий и вероучений как раз нашим объявлением, что мы предоставляем каждому свободно исповедовать веру, которую он себе избрал.

А второе заключается в том, что мало–мальски неосторожное воздействие административной силой на то, что религиозные люди называют совестью, только портит дело. Религия, как гвоздь: если бить ее по шапке, то она входит все глубже, и можно, наконец, так забить ее в стену, что потом нельзя даже подхватить ее клещами, чтобы выдернуть. Тут нужны клещи. Нужно обхватить религию, зажать ее снизу, не бить, а устранять, выдергивать с корнем, и это может быть сделано только научной пропагандой, моральным, и художественным воспитанием масс, в частности подрастающего поколения, реконструкцией всего быта, введением все большей научности в ремесленный и особенно крестьянский труд и т. д.

Однако именно эта наша законодательная и административная терпимость выдвигает перед нами неуклонное требование — величайшее напряжение энергии на указанных выше путях культурной и хозяйственной борьбы с религией.

Не об ослаблении борьбы с религией говорит наша конституция; она выбирает для нас формы, в которых мы легче всего победим религию, если только сумеем быть энергичными до конца. Она разрешает широчайшую пропаганду атеизма. Наша партия и Советская власть требуют напряженнейшего развития этой пропаганды атеизма со включающейся в нее критикой всякой религии и всякого идеализма. Здесь, стало быть, наша политика полностью агрессивная, наступательная, сокрушительная, — только не оружием простого механического давления, использования материальной силы, — ибо эти методы попросту нецелесообразны!…].

У религии есть политическое жало. Она не может не иметь политического жала. Но пусть она держит его за зубами, ибо всякий раз, как она прямо или косвенно будет высовывать его с целью уязвить пяту идущего вперед гиганта–пролетария, он будет давить этой пятой на голову змия.

Борьба сейчас больше, чем когда бы то ни было, закипает всерьез. Окрепла атеистическая часть нашего населения и готова усилить свое культурное давление на отсталые массы, чтобы спасти их от мрака религиозных предрассудков. Отчаянное кулацкое сопротивление всем шагам в сторону социализма на нашей земле, в особенности в деревне, отзывается растущей энергией всякого рода «проповедников».

Опубликованный в печати факт навербования в одной губернии 400 рабочих в какую–то секту — действительно вопиющий факт подобного, пусть мелкого, но тем не менее отвратительного поражения — должен возбудить взрыв негодования в нашей среде и побудить нас удесятерить нашу энергию. Местные съезды безбожников и съезд всесоюзный[324] должны послужить датой резкого подъема анергии атеистов в их борьбе с религией. Советская власть, строго придерживаясь намеченных границ, в методах борьбы, мощной рукою поддержит безбожников в их великом культурном деле […].

ВТОРОЙ СЪЕЗД СОЮЗА ВОИНСТВУЮЩИХ БЕЗБОЖНИКОВ СССР

А. В. Луначарский принял активное участие в работе II съезда СВБ СССР, проходившего с 10 по 15 июня 1929 г. в Москве. 10 и 12 июня он выступил с приветственной речью и докладом, текст которых затем был опубликован в стенографическом отчете о съезде (М., 1930).

ПРИВЕТСТВЕННАЯ РЕЧЬ

Товарищи! Религия является одним из самых сильных и стойких врагов социализма, как определенного мировоззрения, как определенного стойкого мировоззрения пролетариата в деле переустройства мира. Это — враг стойкий, потому что мы знаем, как марксисты, те подлинные социальные корни, которые религию питают. Корни эти длинные, и они очень глубоко уходят в экономику и быт.

В своем письме, только что прочитанном, Н. К. Крупская напоминает как раз этот марксистский анализ, из которого вытекает, что религия возникает из слабости человека перед лицом природы, из его безоружности, а с другой стороны — из дезорганизованности его социальной жизни. Поэтому полное уничтожение религии, которая есть, конечно, отражение в сознании определенных форм бытия, может быть достигнуто только при полном устранении всех этих недостатков человеческой общественной и личной жизни, т. е. при законченном социализме. Социализм, давая […] подлинное счастье, окончательно убивает все корни религии, как поиски счастья призрачного, поэтому, товарищи, наше социалистическое строительство, индустриализация, борьба за социалистическую деревню есть самая форменная, 6амая главная, самая основная линия борьбы с религией. Но это не значит, что мы должны сказать таким образом, что, пока мы не изменили всех экономических причин и всех бытовых условий, из которых религия растет с неизбежностью, нам нечего говорить о путях культурного воздействия на людей, которые являются жертвами религии, или воздействия политического в форме самой прямой борьбы против тех лиц, которые сеют религиозные предрассудки и которые пожинают жатву своих дурных посевов.

Мы всегда пользуемся великим арсеналом Маркса и Ленина. И опять–таки приходится повторять, в связи этих мыслей […] раннюю цитату молодого Маркса, что надо переделывать вещи[325], ибо вещи есть часть той материальной обстановки, от которой зависит сознание. Но надо переделать и самое сознание. Сознание отстает от влияния вещей. Оно иногда опережает ход вещей. Это, например, мы имеем в деревне, где обстановка, в сущности говоря, не должна быть благоприятной для развития социалистических идей, однако же мы ведем там интенсивную пропаганду и агитацию. Мы понимаем, что этим мы создадим крестьянский авангард, способный сознанием своим обогнать свое бытие, и обратно, воздействуя, скажем, на максимальный рост коллективистских хозяйств в деревне, создавать диалектически опять–таки новую почву, новый фундамент для дальнейшего роста сознания.

324

II съезд Союза воинствующих безбожников СССР, на котором был принят его устав, состоялся в Москве 10—15 июня 1929 г,

325

Имеется в виду следующее высказывание из работы К. Маркса и Ф. Энгельса «Немецкая идеология»: «До сих пор мы рассматривали главным образом лишь одну сторону человеческой деятельности — обработку природы людьми» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2–е изд., т. 3, с. 35).