Любимая женщина Кэссиди

— Оставь мою жену в покое. — Он еще сильней дернул створку. Петли начали поддаваться.

Жирная физиономия стала встревоженной и сердитой.

— Пусти створку, пьяный ублюдок...

— Ох! — вздохнул Кэссиди и рассмеялся. — Значит, вот я кто? А я и не знал. Спасибо, что сказали. — Он яростно дернул ставню, так что петли вылетели из стены, и под тяжестью створки качнулся назад.

Две физиономии высунулись из окна. Кэссиди швырнул в них створку, и они исчезли за долю секунды до того, как ставня влетела в ларек. Кэссиди услыхал грохот, крики, проклятия. Он знал, что за ним не погонятся. Подобный инцидент уже раньше случался, и тогда он подбил толстяку левый глаз, а его приятеля отправил в нокаут. В каком-то смысле он даже жалел, что они не вышли, страстно желая хорошей жестокой драки.

Он повернул от рыбного ларька, продолжив путь по тротуару. Возня со ставней вполне его протрезвила, так что удалось лучше представить намеченное. Планы больше сосредоточивались на Милдред, чем на дополнительной выпивке. Он намеревался найти ее в “Заведении Ланди”, вытащить, привести домой и заставить приготовить достойный ужин. Черт возьми, мужчина, занятый днем тяжелой работой, имеет право на достойный ужин. А потом лечь в постель. При мысли о постели, о том, что там будет твориться, личность Милдред стерлась. Думая о том, что будет, чем он там займется и с кем, он при этом не думал о Милдред, только о ее теле.

И все-таки, размышляя подобным образом, он вновь остро почувствовал беспокойство и недоумение. В голове все больше прояснялось, и он вспоминал ее необычное поведение, отказ от драки, уход в самый разгар спора. Никогда раньше она так не делала. Что с ней стряслось? Что за новый фокус она хочет выкинуть?

Он остановился, тяжело привалившись к кирпичной стене. Об этом стоит подумать. Стоит попробовать разобраться. От этого просто так не отмахнешься. Вопрос серьезный. Подходит под рубрику “домашние проблемы”. Конечно, в конце концов, эта женщина, Милдред, за ним замужем. Она его жена. Кольцо на ее пальце можно заложить за два бакса, но это обручальное кольцо, надетое в присутствии настоящих добропорядочных мировых судей. На законной церемонии в три утра в Элктоне, штат Мэриленд. Согласно закону и Божьей воле, сказал тот мужчина. Ничего тайного и противозаконного. Абсолютно законный брак, она — его законная жена, у него есть свои права, и об этом ей лучше не забывать.

Да в любом случае, чего она бесится? Он каждую неделю приносит домой деньги, вовремя платит за квартиру, следит, чтобы у нее задница была прикрыта одеждой. Если часть наличных идет на спиртное, то по взаимному согласию. Она пьет не меньше его, иногда даже больше. Если подумать, то в финансовом смысле она гораздо больше выиграла от сделки. Подрабатывает парикмахером, как и раньше — до замужества, — а он с нее заработанных денег никогда не требует. Вполне возможно, она тратит каждый цент на виски, как, должно быть, и делала до их знакомства.

Ради Господа Бога, чего она взбеленилась? Она подбивала ему глаз столько же раз, сколько он ей навешивал синяки. Может, больше, хотя синяков слишком много, не пересчитаешь. Он охотно бы согласился получать новенький пятицентовик за каждую метко брошенную ею тарелку, крышку от кастрюли или пустую бутылку из-под виски. В одном примечательном случае бутылка была не пустой, и ему пришлось наложить три шва на черепе.

Мысли барахтались на поверхности. Были глубокие коридоры памяти, ожидавшие размышлений, но, когда дело касалось Милдред, он никогда не испытывал склонности углубляться. Взял за правило думать об этой женщине и о себе на примитивном уровне, и не больше. Потому что все прочее чересчур сложно, а он вляпался в такие трудности, что нечего осложнять себе жизнь еще больше.

Но все-таки, приближаясь к “Заведению Ланди”, видя грязно-желтый свет, пробивающийся из немытых окон салуна, Кэссиди испытал приступ острого сомнения в самом себе. Его опять обуял страх. Он вдруг понял, в чем дело. Милдред нашла другого мужчину!

С не менее сильной досадой он припомнил и личность мужчины, сообразил, почему ее потянуло именно в эту конкретную сторону. Указав себе, что давно следовало догадаться, он принялся нажимать в мозгу кнопки, вызывая в памяти сцены и эпизоды, которые в свое время оставил без внимания. Хотя почти все мужчины, впервые увидев Милдред, таращили глаза и начинали сопеть, это особенно явно демонстрировал тип по имени Хейни Кенрик. Фактором, превратившим Кенрика в особого кандидата, были наличные у него в кармане. Конечно, не капитал, но его финансовые возможности значительно превосходили всех прочих мужчин — завсегдатаев “Заведения Ланди”.

Так вот, значит, как. Кэссиди вдохновенно кивнул. Очень ясно и просто. Догадаться было до смешного легко. Легко понять, почему она заявила, что сыта им по горло. Конечно, сыта. Сыта дешевой одеждой и туфлями за пять долларов. И косметикой из грошовой лавчонки. Сыта убогой квартирой у самой воды. Теперь ясно, почему она бросила ему в лицо десять долларов. Этого ей было мало. И его воображение превратилось в холст, на котором размашисто, грубо нарисовалась рука Хейни Кенрика, протягивающая банкнот в пятьдесят долларов, и принимающая деньги Милдред.

Кэссиди, расставив руки со сжатыми кулаками, зашагал к салуну.

“Заведение Ланди” напоминало кадры из старого фильма на потрескавшемся экране. Просторное, с высокими потолками и мебелью, не имеющей цвета, блеска и определенной формы. Деревянные столы и стойка бара исцарапаны, посерели от времени, пол в слежавшейся пыли словно мхом порос. Сам Ланди был просто добавочным предметом обстановки, старым, тусклым и пустотелым, перемещавшимся от бара к столам, взад-вперед за стойкой бара с каменной физиономией. Почти все регулярные посетители сидели из вечера в вечер за одним и тем же столом на одном и том же стуле. Кэссиди, стоя на улице, всматриваясь в затуманенное окно, точно знал, куда надо смотреть.

Он увидел Милдред, сидевшую за столиком Хейни Кенрика. Так вдвоем они там и сидели, Кенрик оживленно болтал, Милдред кивала и улыбалась. Потом Кенрик положил ладонь на руку Милдред, чуть подался вперед и прошептал что-то Милдред на ухо. Милдред запрокинула голову и рассмеялась.

Кэссиди сгорбился, наклонился, ткнувшись лбом в стекло. Ему еще удавалось сдерживаться, зная, что, если дать сейчас себе волю, он вломится через окно. Он умолял себя успокоиться. Велел себе обождать и подумать.

Но не сводил глаз со стола, за которым сидела она с Хейни Кенриком. Она все смеялась. А потом Кенрик сказал что-то, от чего Милдред захохотала еще сильней. Они смеялись вместе. Кэссиди дрожал, стоя у окна и внимательно глядя на стол, как на вражескую траншею, расположенную в восьми-девяти ярдах от него.

Несколько раз Кэссиди прямо в лицо называл Кенрика жирным гадом. К его внешности это практически не относилось, хотя Кенрик весил больше двухсот фунтов и сильно смахивал на медузу. Он был на пару дюймов выше среднего роста и, вставая, всегда старался казаться еще выше. Всегда старался уменьшить объем живота и за счет этого раздаться в груди, но через пару минут живот опять отвисал.

Кэссиди сосредоточил взгляд, сфокусировал его на Кенрике, увидел жирное, лоснящееся лицо, редкие темно-русые волосы, зализанные вниз и поперек круглого черепа. Увидел дешевый, крикливый наряд Кенрика, сильно накрахмаленный воротничок, остро заглаженные складки на брюках, начищенные башмаки, казавшиеся лакированными.

Хейни Кенрику было сорок три года, а зарабатывал он на жизнь продажей хозяйственных товаров, которые доставлял по домам, предоставляя рассрочку. Жил в нескольких кварталах от “Заведения Ланди”, заявляя, что любит портовый район, “Заведение Ланди” и всех своих здешних добрых и дорогих друзей.

Все добрые и дорогие друзья знали, что это вранье. Почти ни в одном обществе Кенрика не принимали, и посещения Ланди вселяли в него ощущение удовлетворенного самолюбия и превосходства. Он никогда не мог полностью скрыть презрение и надменность, и, когда громко приветствовал всех и похлопывал по спине, они просто сидели и молча терпели, спрашивая про себя, кого это он собирается одурачить?