Страница 114 из 127
Гиммлер на этот раз был не так самоуверен, как раньше. Он начал колебаться: «Об этом я не могу сказать фюреру. Он не даст своего согласия». Это давало мне некоторые шансы: «Тогда разрешите, я скажу ему об этом». Гиммлер вынужден был согласиться. В этот же вечер я предложил Гитлеру освободить сильно перегруженного разными должностями Гиммлера от должности командующего группой армий «Висла» и на его место назначить генерал-полковника Хейнрици, командующего 1-й танковой армией, находившейся в Карпатах. Гитлер неохотно согласился. 20 марта Хейнрици получил новое назначение.
Что же могло заставить Гиммлера, полного невежду в военном деле, лезть на новую должность? То, что он ничего не понимал в военных вопросах, было известно не только ему, но также и нам, и Гитлеру. Что же побудило его стать военным? Очевидно, он страдал чрезмерным тщеславием. Прежде всего он стремился получить рыцарский крест. Кроме того, он, как и Гитлер, недооценивал качества, необходимые для полководца. И вот, впервые получив задачу, выполнение которой проходило на глазах всего мира, которую нельзя было решить, оставаясь где-нибудь за кулисами и ловя рыбу в мутной воде, этот человек обанкротился. Он безответственно взялся за выполнение непосильной для него задачи, а Гитлер безответственно возложил на него эти обязанности.
В эти дни меня посетил Шпеер, который все более скептически оценивал ход текущих событий. Он сообщил мне, что Гитлер намеревается взорвать при подходе противника все фабрики, гидро– и электроцентрали, железные дороги и мосты. Совершенно справедливо Шпеер указал на то, что этот бессмысленный шаг приведет к массовому обнищанию и смерти населения страны, что подобного еще не знала мировая история. Он просил моей помощи в борьбе с этим намерением фюрера. Я дал согласие и немедленно приступил к разработке проекта приказа, в котором перечислялись рубежи обороны на имперской территории и разрешалось совершать разрушения лишь на подступах к этим немногим линиям сопротивления. В остальной части Германии не должно производиться никаких разрушений. Все сооружения, служащие интересам снабжения и передвижения населения, должны быть сохранены. На следующий день с проектом приказа я направился к Иодлю, который тоже должен был принимать участие в его обсуждении, так как дело касалось всего вермахта. Иодль доложил об этом проекте приказа Гитлеру, но не привлек, к сожалению, меня к его обсуждению. Поэтому, когда на следующий день мы снова встретились и когда я спросил Иодля о результатах обсуждения, он протянул мне приказ Гитлера, требовавший совершенно обратного тому, к чему стремились мы со Шпеером.
Чтобы получить ясное представление о требовании Шпеера, я цитирую некоторые места из докладной записки, которую он послал Гитлеру 18 марта 1945 г., желая предотвратить разрушение мостов и заводов:
«Необходимо обеспечить, чтобы никто в условиях ведения боевых действий на территории империи не имел бы права разрушать промышленные предприятия, предприятия горной промышленности, электростанции и другие предприятия, линии связи, средства сообщения, внутренние водные пути. Предусмотренные взрывы мостов нанесут путям сообщения значительно больший ущерб, чем ущерб, нанесенный авиацией противника за последние годы. Их разрушение означает лишение германского народа жизненных основ…
Мы не имеем никакого права сами прибегать на этом этапе войны к разрушениям, которые угрожают жизни народа. Если противники хотят уничтожить народ, борющийся с беспримерной храбростью, то пусть позор истории падает только на них. Мы обязаны предоставить народу все возможности для его возрождения в будущем»[47].
Свое отношение к этой памятной записке Шпеера, с которым я был полностью солидарен, Гитлер выразил словами: «Если проиграна война, то погибнет и народ. Эта судьба неотвратима. Нет необходимости обращать внимание на те слова, в которых нуждается народ, чтобы продолжать примитивную жизнь. Напротив, лучше все это разрушить самим, так как наш народ оказался слабым и более сильному восточному народу принадлежит будущее. Все те, кто останется в живых после борьбы, – неполноценные люди, ибо полноценные умрут на поле боя!»[48].
Гитлер не раз делал такие чудовищные высказывания. Слышал их и я. Не раз я возражал ему, что германский народ останется и будет жить по неизменным законам природы, даже если будут совершены разрушения, что он своими планами причинит многострадальному народу новые страдания, которые можно избежать.
Несмотря на все это, 19 марта 1945 г. был отдан приказ о разрушении, а 23 марта последовал приказ Бормана о проведении этих разрушений. Разрушения должны были проводить гаулейтеры, которые в качестве имперских комиссаров отвечали за оборону страны. Вермахт отказался выполнять эти приказы. Борман распорядился эвакуировать население угрожаемых районов вглубь страны, а если нет возможности эвакуировать на транспортных средствах, заставить его идти пешком. Выполнение этого приказа привело бы к страшной катастрофе, так как не было принято никаких мер по снабжению населения.
Поэтому военные инстанции вместе со Шпеером всеми силами стремились сорвать выполнение этого приказа. Буле отказался отпускать взрывчатые вещества, и многие разрушения не были проведены. Шпеер разъезжал по разным управлениям и объяснял последствия, к которым приведет выполнение этого приказа Гитлера. Нам не удалось предотвратить всех разрушений, но мы смогли значительно уменьшить их размеры.
Глава XII.
Окончательный разгром
15 марта штаб главного командования сухопутных войск был подвергнут сильной бомбардировке, которая длилась более 45 минут. На наш небольшой лагерь был сброшен такой груз бомб, которого хватило бы для бомбардировки крупного города. Мы были, бесспорно, военным объектом и не могли поэтому жаловаться и требовать, чтобы противник рассматривал нас как какое-то исключение. Когда в середине дня раздались звуки сирены, я, как обычно, направился в свой рабочий кабинет. Моя супруга как беженка из округа Варта по разрешению Гитлера жила вместе со мной; она сидела рядом с унтер-офицером и смотрела, как тот по карте следил за курсом самолетов противника. И вдруг бомбардировщики повернули от Бранденбурга не на Берлин, как это они обычно делали, а. прямо на Цоссен. Жена, не потеряв присутствия духа, быстро сообщила об этом мне. Я приказал всем отделам немедленно перейти в бомбоубежище. Едва я достиг своего подвала, как услышал разрывы первых бомб. Своевременные меры, принятые буквально в последнюю минуту, значительно уменьшили наши потери. Только оперативный отдел не послушался моих предостережений, поэтому генерал Кребс и несколько других работников были тяжело ранены. Кребс был ранен в висок; когда я посетил его через несколько минут после взрыва, он был уже без сознания. Несколько дней ему пришлось пролежать в госпитале.
В такой обстановке я принял Хейнрици, прибывшего в Цоссен уже в качестве командующего группой армий «Висла». Первой задачей, которую он получил, было прорвать кольцо окружения, созданное русскими вокруг небольшой крепости Кюстрин (Костшин). Гитлер хотел выполнить эту задачу, начав наступление с небольшого предмостного укрепления пятью дивизиями, которые мы имели близ Франкфурта-на-Одере. Я считал такое наступление бесперспективным, поэтому предложил уничтожить сначала предмостное укрепление русских у Кюстрина и установить непосредственную связь с гарнизоном этого города. Так как мнения расходились, начались продолжительные споры с Гитлером. Комендантом крепости, укрепления которой были сооружены еще во времена Фридриха Великого, был Рейнефарт, когда-то начальник полиции Варшавы, хороший полицейский чиновник, но отнюдь не генерал.
Но прежде чем касаться контрнаступления, следует сообщить об одном случае, который произошел в имперской канцелярии и касался политических вопросов. Произошел он 21 марта, когда я, договорившись предварительно с доктором Барандоном, посетил Гиммлера. Я хотел, чтобы рейхсфюрер СС отказался от безразличного отношения к вопросам ведения переговоров о перемирии. Я встретил Гиммлера в саду имперской канцелярии, где он вместе с Гитлером гулял среди развалин. Гитлер, увидев меня, подозвал к себе и спросил, чего я желаю. Я ответил, что хотел бы побеседовать с Гиммлером. Гитлер отошел в сторону, я мог говорить с рейхсфюрером СС наедине. Я заявил ему без обиняков о том, о чем он сам давно уже знал: «Войну уже нам не выиграть. Необходимо немедленно приостановить бессмысленное кровопролитие и разрушения. Вы, кроме Риббентропа, являетесь единственным человеком, который поддерживает связь с нейтральными странами. После того как министр иностранных дел империи отказался предложить Гитлеру начать переговоры о перемирии, я прошу вас использовать все ваши отношения с фюрером, обратиться к нему вместе со мной и предложить ему начать переговоры о заключении перемирия».
47
Цитируется по протоколу Нюрнбергского процесса от 20 июня 1946 г.
48
Цитируется по протоколу Нюрнбергского процесса от 20 июня 1946 г.