Страница 109 из 127
В Восточной Пруссии шли бои за Фрауенбург (Франборк), Эльбинг (Эльблонг). Севернее Кенигсберга (Калининград) – непрерывные атаки. Кризис на Земландском полуострове. В Прибалтике оборонительные бои шли успешно, но особой радости они уже не могли вызвать.
В этот день я отдал распоряжение о переброске призывников 1928 г. рождения из восточных военных округов в западные, чтобы избежать использования этих необученных юнцов в бою. К счастью, мне удалось это осуществить. Еще осенью 1944 г. я как в письменной, так и в устной форме заявлял протесты против использования в боях молодежи шестнадцатилетнего возраста.
В штабе Гиммлера уже давала себя знать плохо организованная работа; не работала связь. Об этом печальном положении я доложил Гитлеру. Но он не обратил никакого внимания на мое замечание, так как в это время начальник управления личного состава сухопутных войск информировал его о тех мерах, которые принимались по отношению к строптивым элементам королями Фридрихом Вильгельмом I и Фридрихом Великим. Генерал Бургдорф обратился к истории и привел несколько красочных примеров из судопроизводства, которое осуществлялось 200 лет тому назад. Выслушав, Гитлер сказал с глубоким удовлетворением: «Если обо мне думают, что я слишком жесток, то было бы хорошо, если бы все эти благородные люди прочли это!» Он, во всяком случае, признавал свою жестокость, но пытался оправдать ее историческими примерами. Обсуждение нашего тяжелого положения отошло в связи с этим на задний план.
В тот же день началась переброска 6-й танковой армии на Восточный фронт. Как уже упоминалось, Гитлер, вернувшись в Берлин, приказал перейти на Западном фронте к обороне. Одновременно он разработал собственный план использования на Восточном фронте всех прибывающих с запада войск. Я предложил Гитлеру перебросить все силы в район восточное Берлина, разделить их на две группировки и сосредоточить в районе Глогау (Глогув), Коттбус и в Померании к востоку от Одера. Это позволило бы контратаковать глубоко вклинившиеся в систему нашей обороны передовые части противника и разбить их, пока они еще слабы и пока держатся наши восточные оборонительные укрепления, мешающие противнику наладить подвоз боеприпасов и продовольствия на этот участок фронта. Однако Гитлер настаивал на своем плане – использовать главные силы этих частей не для обороны Германии, в частности столицы, а для наступления в Венгрии. Иодль рассчитывал перебросить туда первый корпус в течение двух недель. Однако потребовалось несколько недель, пока развертывание смогло быть полностью закончено. До начала марта нечего было и думать о наступлении. А что же будет в это время под Берлином?
Противник уже захватил большую часть промышленного района Верхней Силезии. Было ясно, что мы можем продержаться теперь лишь несколько месяцев. На важность этого единственного пока еще не пострадавшего от бомбардировок промышленного района Шпеер указывал Гитлеру в своей докладной записке еще в декабре, после разрушения противником заводов Рурской области. Но его оборона была оставлена без внимания в пользу Западного фронта. Теперь и этот источник нашей силы исчез. Шпеер составил новую докладную записку, которая начиналась безжалостным предложением: «Война проиграна». Прежде чем передать ее Гитлеру, он дал прочесть ее мне. С ее содержанием пришлось, к сожалению, согласиться. Гитлер, прочтя первое предложение этой докладной записки, запер ее в свой сейф вместе с другими бумагами такого же содержания.
В эти мрачные дни я был свидетелем того, как однажды ночью после моего доклада о положении на фронтах Шпеер лично пытался попасть на беседу к фюреру. Гитлер отказался его принять: «Он снова будет мне говорить, что война уже проиграна и что я должен кончать ее». Шпеер не хотел уступать и снова послал адъютанта со своей докладной запиской к Гитлеру. Гитлер приказал молодому офицеру-эсэсовцу: «Положите эту бумажку в мой сейф». Обернувшись ко мне, он сказал: «Теперь вы понимаете, почему я не хочу никого принимать для беседы с глазу на глаз. Тот, кто хочет говорить со мной с глазу на глаз, всегда намеревается сказать мне что-нибудь неприятное. Этого я не могу переносить».
28 января противнику удалось создать под Любеном предмостное укрепление на Одере. Мы ожидали продолжения его наступления на Заган (Жегань). Далее на север, из района Крейц (Кшиж), Шнейдемюль (Пила), русские стремились продвинуться в западном направлении к Одеру между Франкфуртом и Штеттином (Щецин), по всей вероятности, для того, чтобы создать себе условия для последующего удара по Берлину. Видя нашу слабость, маршал Жуков начал действовать еще решительнее. Удар по одерским оборонительным рубежам был нанесен 1-й и 2-й гвардейскими танковыми армиями, 8-й гвардейской, 5-й ударной и 61-й армиями. Кроме того, у противника оставались еще достаточные силы для наступления из района Накель (Накло), Бромберг (Быдгощ) в северном направлении, в тыл нашим частям, оборонявшимся на рубеже Вислы. В Восточной Пруссии русские продвигались вдоль побережья залива Фриш-гаф (Вислинский залив) в северо-восточном направлении, чтобы захватить морские коммуникации группы армий «Север» и полностью окружить ее. Далее на восток противник постепенно окружал Кенигсберг (Калининград).
Во время обсуждения обстановки ночью 29 января мы коснулись вопроса, который неоднократно ставился Гитлером, о разжаловании офицеров, которые, по его мнению, не выполнили своего долга. Многие опытные фронтовики были понижены в чине без проведения какого-либо расследования на одну, а то сразу и на несколько ступеней. Я был свидетелем такого случая с одним командиром тяжелого противотанкового дивизиона. Он был семь раз ранен на фронте, о чем свидетельствовал его золотой значок за ранение, и едва успел поправиться после последнего тяжелого ранения, как снова поехал на фронт. Его дивизион погрузили в эшелон и повезли вдоль всего Западного фронта. Дивизион двигался часто обходными путями и неоднократно подвергался бомбардировке авиации противника. Вследствие этого эшелон был разорван на части, а дивизион был введен в бой рассредоточенно. Гитлер приказал разжаловать в обер-лейтенанты командира дивизиона, которому совсем недавно за проявленную храбрость присвоили звание подполковника. Присутствовавший при этом мой начальник штаба инспекции Томале решительно протестовал вместе со мной против этого приказа. Один высокопоставленный господин, который в течение всей войны ни разу не был на фронте, сухо заметил: «Золотой знак о ранении совершенно ни о чем не говорит». Наш протест успеха не имел. В тот же день я поставил на обсуждение дело моего бывшего начальника службы тыла во время кампании в России в 1941 г., старого офицера, подполковника резерва Гекеля, которого по доносу из Линца (он был оттуда родом) направили простым солдатом в минометный батальон, где он должен был служить подносчиком мин.
В нюрнбергских актах я нашел выдержки из моего доклада, который был в свое время застенографирован; так как этот доклад представляет собой единственный уцелевший документ, я хотел бы привести из него некоторые выдержки: «В упомянутом минометном батальоне служит один подполковник, который был у меня начальником службы тыла в Польше, Франции и России; он был в свое время награжден и лично получил от меня железный крест I класса. Какой-то земляк донес на подполковника о подозрительных высказываниях последнего еще до аншлюсса, чего на самом деле никогда не было. Подполковник был отстранен от должности и послан в Вильдфлекен в минометный батальон, в котором этот исключительно старательный, совершенно безупречный в работе офицер служил подносчиком мин; он написал мне несколько писем, прямо-таки ужасающих по своему содержанию. В них говорится: „Меня оклеветали. Не было проведено никакого беспристрастного расследования или проверки. Поверили пройдохе, который донес на меня, теперь я не знаю, как мне быть, что делать“. Мне кажется, он еще не реабилитирован».
И здесь я не добился удовлетворительного успеха. Я процитировал эти выдержки из стенограммы, чтобы показать, каким тоном приходилось говорить, чтобы хотя бы немного подействовать на безучастные ко всему головы из главной ставки фюрера. Я часто заступался за таких несчастных, которые по каким-либо причинам, иногда совершенно смехотворным, вступали в конфликт с партийными органами и вдруг совершенно неожиданно оказывались в концентрационных лагерях или в штрафных частях. К сожалению, подобные случаи редко становились известными. Кроме того, сильная перегруженность работой, а также волнения и заботы того времени часто не давали никакой возможности думать об оказании помощи другим.