Тихие дни в Перемешках

Мне неприятна мысль, что ты что-то от меня скрываешь.

Я ничего не скрываю.

Ты наезжаешь людям на руки, а потом об этом ни слова. По-моему, это странно. Меня это тре­вожит.

Это было так ужасно, что я не мог думать об этом и вытеснил эпизод из памяти. Я не вспоми­нал об этом происшествии ни разу.

А теперь внезапно вспомнил?

Да.

Почему?

Потому что ты попросила меня рассказать ис­торию, которой еще не слышала. Довольно труд­ная просьба, но я отнесся к ней серьезно, стал вспоминать — и вспомнил этот случай.

Он единственный или есть другие?

Что значит — другие?

Еще какие-то случаи, о которых ты умолчал.

Не думаю.

Не думаешь?

Нет.

Другие несчастные случаи, крупные, мелкие?

Нет.

Ты никого не убил?

Нет.

Хотя в этом ты не можешь быть уверен.

Не понял?

Раз тебя так ужаснуло, когда ты раздавил ру­ку велосипедисту, то что-нибудь гораздо отвра­тительнее, например убийство, ты бы и вовсе за­был.

Тут ты права.

Но у тебя ничего в мозгу сейчас не щелкнуло? Звоночек не зазвенел?

Нина, по-моему, ты хочешь довести все до аб­сурда.

А по-моему, было довольно странно с твоей стороны рассказать историю о покалеченном ве­лосипедисте при иностранцах, которых мы пригласили на семейный обед. Ты представляешь не только лично себя, Телеман, но также и меня и, по сути дела, свою страну. Теперь Бадеры навер­няка решат, что все норвежцы — с большим при­ветом.

Хорошо. В следующий раз я расскажу другую историю.

Если следующий раз будет.

Что ты имеешь в виду?

Не знаю.

Но что ты хочешь сказать?

Что я по твоей милости, Телеман, не знаю, на каком я свете. У меня нет уверенности, что ты отличаешь реальность от фантазий и что другие взрослые люди могут уловить в этом логику.

Я тебя не совсем понимаю.

Ты живешь в мире, где воспоминания слива­ются с фантазиями, но это не театр, Телеман, нет, это мы, ты, я, наши дети. Мы, например, пыта­лись пообщаться с некими людьми, но из-за тебя все превратилось непонятно во что, в сцену, и даже если в твоей голове все это как-то состро­ено, людям вокруг тебя об этом ничего не из­вестно.

Это серьезная проблема?

Да.

Но так было. Велосипедист налетел на маши­ну, и я переехал его руку.

Я понимаю.

И рука выглядела приплюснутой.

О'кей, спокойной ночи.

Спокойной ночи.

Что ты делаешь?

Готовлю завтрак.

Больше похоже на обед.

Нет, это завтрак.

Ты съешь обед на завтрак?

Нет, я позавтракаю.

Но завтрак смотрится как обед.

Нина, ты занудствуешь.

Что-о?

Тебе, конечно же, неприятны мои слова, хотя прошу обратить внимание, что я не повышал го­лоса и не был груб, но если бы посторонний че­ловек невольно подслушал наш разговор, я бы не удивился, сочти он тебя скучным и неинтересным человеком.

Ты называешь меня скучным человеком?

Мне совершенно не доставляет удовольствия оправдываться перед тобой. У нас отпуск. Ника­ких дел и планов. Я проснулся и некоторое вре­мя лежал, с удовольствием думая о театре, потом проголодался, встал и решил приготовить рыбное трио с пряной сальсой, потому что мне интересно испробовать этот рецепт. Время дня и вся эта ру­тина, что принято есть на завтрак, что не принято, меня не интересуют.

Тебя не шокирует, как Найджела на этом фото пихает себе в рот еду?

Нет.

То есть Найджелу ты скучной не находишь?

Не знаю.

Но как ты думаешь?

Думаю, она нескучная.

Я тоже нескучная.

Нет.

Ты только что это говорил.

Я сказал, что ты ужасно напоминаешь скучно­го человека.

Потому что я считаю странным есть обед на завтрак?

Да.

А ты интересная личность?

Этого я не говорил.

Но, по-моему, ты так думаешь.

Наверно, я более открыт. Меньше зажат услов­ностями. Возможно.

А я, возможно, не считаю отсутствие границ той целью, к которой надо стремиться.

Возможно, и так.

Вот именно.

На том и порешим.

Да.

Хочешь попробовать?

Нет.

Попозже?

Пожалуй.

На обед?

Например.

Ты знал, что на самом деле это два города?

Да?.. Нет.

Бадер сейчас рассказал.

Понятно.

Один был Гармиш, а второй — Партенкирхен.

Здорово.

А перед зимней Олимпиадой тридцать шесто­го года их слили вместе.

Я понял.

Хотя жители были против.

Понятно.

Но Гитлер так решил, и все.

Очень в его духе.

Туристы часто называют город просто Гармиш, но это нехорошо, потому что многие жители Пар- тенкирхена на это обижаются. Так, по крайней ме­ре, Бадер говорит.

А мы в какой части?

В Партенкирхене.

И Бадер тоже обижается на туристов?

Наверняка. Чуточку.

Ты его утешила?

Во всяком случае, я говорила с ним тепло и спо­койно.

Понятно. Пользуясь названием Малые Пере­мешки, мы ловко увиливаем от этой проблемы.

Знаешь, хватит. Давай ты уже оставишь в по­кое эти перемешки.

Ни за что.

Это затрагивает чувства жителей, с этим не шутят.

А я шучу.

А если немцы придумают идиотское название для Осло?

Милости просим. Еще немного, и придется мне сделать это самому. Это надо записать, кстати.

У тебя есть варианты?

Нет.

А ручка?

Нет.

Телеман!

Да?

Ты знаешь, что каждой сигаретой ты укорачи­ваешь свою жизнь на одиннадцать минут?

Нет, этого я не знал.

Знай.

Понятно.

И что ты думаешь теперь, зная это?

Одиннадцать минут — не бог весть что.

Но если сложить все сигареты, выкуренные то­бой, получатся месяцы и годы.

Так нельзя считать.

Почему?

По твоим подсчетам, маленькая пачка тянет на сто десять минут. Столько идет длинный фильм или, например, средний спектакль у нас в Нацио­нальном театре в Малеровском зале. Существует масса фильмов и спектаклей, которые не стоит смотреть, так что если я начну пропускать поста­новки, которые легко можно не смотреть, а таких большинство, то выйдет так на так.

Ты серьезно?

Конечно.

Иногда я начинаю сомневаться, что у тебя го­лова в порядке.

В полном порядке. К тому же у меня тоже есть опасения на твой счет, но я их не озвучиваю.

Да?

Да.

Например?

Без комментариев.

Сейчас ты ведешь себя трусливо.

Нина, по-моему, ты сама не очень хорошо по­нимаешь, что говоришь.

Я хочу знать, что ты обо мне думаешь.

Без комментариев.

Но ты меня любишь?

Ну, да.

Ты спишь?

Что?

Спрашиваю, не спишь ли ты.

А ты как думаешь?

Можно я что-то скажу?

Ну.

Я думала о нашем разговоре днем.

И?..

По-моему, это очень важно — говорить, что мы друг о друге думаем, в больших вещах и в мело­чах, всегда.

Ты не боишься, что это будет грубо и обидно?

Как будет, так будет.

И когда начинаем?

Прямо сейчас.

Хорошо. Меня раздражает, если мне не дают заснуть, когда я хочу.

Но это важный разговор.

Мы увидимся утром, вряд ли это не могло по­дождать до тех пор.

Думаешь, мне стоило подождать?

Уверен.