Страница 7 из 20
– Ну что? – голос у нее был низкий, сладкий.
– Я... – сделав глупое пластмассовое лицо, покемон двинулся навстречу девушке, тут же остановился, поспешил поправиться. – Привет, я покемон. Я ручной.
Повторил еще раз, в движении:
– Привет, я покемон. Я ручной.
Дымок от застывшего на отлете Гошиного косячка тонко змеился вверх.
Настала тишина.
Наверное, покемона пора было убить. Как убивают покемонов? Разбивают об пол, как мобильные телефоны? Они умирают мгновенно, с лопающимся полым звуком. Их бросают в мусоропровод головой вниз, предварительно кастрировав. Они застревают там и задыхаются в теплой вони. Кто-нибудь ненавидит покемонов, как ненавидят бездомных собак, тараканов, гаишников? Но нет, здесь ненависть ни при чем. Здесь, в этом мрачном бетонном коробе, наоборот – любовь. Конечно, любовь. Вот она: стоит, подушечкой большого пальца трет ноготь указательного – видимо, треплет заусенец. Голый покемон, зябнущий перед ней – подарок. Вместо банальных роз со свечами.
Гоша и Владимир Николаевич переглянулись.
– Ну?! – Гоша шагнул к девушке.
– Все? – покосился на нее Владимир Николаевич.
– Я покемон, – повторил на всякий случай покемон. – Я ручной.
Она кивнула и, сунув руки в карманы куртки, медленно обошла покемона. Замкнув круг, остановилась прямо перед ним. Картинно уронила голову к плечу, посмотрела ему между ног. Потом в лицо. Покемон смотрел на свои ступни, дожидаясь, пока она отойдет. Она не отходила. Покемон догадался, что ей обязательно нужно посмотреть ему в глаза. Он безразлично поднял взгляд. Девушка усмехнулась и, не отворачиваясь, отступила на пару шагов назад.
Владимир Николаевич, казалось, тоже начинал нервничать. Потянувшаяся пауза его явно раздражала.
Девушка перестала усмехаться, плавно заправила волосы за уши, одернула куртку, сложила ладони.
– Нет, – сказала, она наконец. – Не то.
– Почему? – с ходу и с отчаяньем в голосе отозвался Владимир Николаевич.
– Я думала, будет по-другому.
– Как, ты думала, будет?
– Думала, это подействует. А... нет, это не действует. Снова потянулась пауза.
Гоша закурил простую сигарету. Выглядел он теперь как дворовый мальчишка, скучающий, пока взрослые пацаны ведут непонятные взрослые беседы.
Она потянулась к Гошиной руке. Он, заметив ее жест, отдал ей свою сигарету и тут же полез за новой.
– Я ошиблась, – сказала девушка как-то неожиданно зло. – Думала – так: если вернуть... вот взять и вернуть свое унижение любому из этих уродов...
– Ё! – Гоша хлопнул себя по бедрам. – Да слышали мы это!
– Взять и вернуть, – еще раз отчеканила она. – То станет легче. Не стало.
Гоша прочувствованно матюгнулся. Владимир Николаевич сказал:
– Ты сама же говорила: нужно, чтобы был кто-то совершенно случайный... прохожий... тогда получится как надо. Это – прохожий. Покемон, ты прохожий?
– Да.
Девушка присела и пружинисто выпрямила ноги:
– Да, я говорила!
– Получится, что ты отомстила всем сразу... Так ты говорила. Покемонам, уродам всем, – волновался Владимир Николаевич.
Она затянулась и отшвырнула сигарету в темноту.
– Я же... Сколько раз повторять: так мне казалось! Я ошиблась.
Покемон мерз, мерзли пальцы на ногах, мерз беспомощный, похожий на поросячий хвостик, пенис.
– Казалось так – а теперь я вижу, что ошиблась! Ошиблась! – в голосе ее слышалась накрапывающая истерика. – Когда тот урод надел мне наручники...
– Так! Не надо, прошу тебя, – Владимир Николаевич порывисто сжал ее запястья, но она вырвалась.
– Пшел вон! Ему рассказываю! – девушка подскочила к покемону. – Никто, веришь, никто до утра не хватился, куда это горничная подевалась.
Холодно, противно, болит избитое тело. Чужая истерика зачем-то оттягивала момент окончания пытки.
– Он меня сразу электрошоком вырубил, как я только зашла. Во-от, – последнее слово она почти пропела. – Затолкал мне в рот полотенце, заставил раздеться. Помогал, в наручниках же неудобно.
Она снова вытянула руку в сторону Гоши, и тот опять отдал ей свою сигарету.
– Пришла в себя – он в поролоновом костюме покемона, кривляется, хохочет, аж визжит, а на мне... – девушка запнулась и какое-то время не могла продолжить, заикалась.
Ее колотило, руки, поднимающиеся к голове, ходили ходуном.
Гоша торопливо сел в машину и запустил двигатель.
Девушка придвинулась совсем вплотную к покемону, так что он теперь чувствовал запах ее духов.
– А на мне свадебная фата, – прошептала она и, опуская трясущиеся руки вниз, дважды показала, как фата спускалась ей на плечи. – Фата. И я вся...
– Молчи! – Владимир Николаевич подскочил к покемону и схватил его за подбородок. – Посмотри на него! Он ведь такой же точно урод. Такой же точно! Урод! Они же все – одинаковые. Понимаешь – одинаковые!
Девушка молча трясла головой.
Гоша вылез из машины, встал в стороне.
– Ты была права. Совершенно права, – Владимир Николаевич кричал. – Не найти того самого – ну что ж, уродов этих, покемонов долбаных – целый город. Целый город. Выдергивай любого, не промахнешься, – он выпустил подбородок покемона.
Девушка, хватая воздух ртом, по-прежнему трясла головой – видимо, пыталась что-то сказать.
– Все, – скомандовал Гоша. – Едем, – и, схватив ее под локоть, потащил к машине.
Возле столба валялась арматурина. Я наклонился, схватил ее и, скуля от врезающихся в голые ступни камней, рванул следом. Все трое обернулись. Я замахнулся, рифленое железо прочно сидело в ладони. Гоша стоял вплотную к ней. Владимир Николаевич присел и высматривал вокруг себя, что бы схватить. Девушка резко шагнула мне навстречу и ударила кастетом в переносицу.
Я лежал, она била меня еще, но уже не так сильно. Ее сотрясали рыдания, и она кричала – будь я проклят, она меня ненавидит, чтоб я сдох и всякое такое.
– Пойдем, хватит. Тише. Пойдем, вставай, вставай.
Они уезжали, а я копошился в ворохе своей одежды, не мог найти трусы. Их нигде не было. Кровь хлестала из разбитого носа и заливала руки, одежду, выцветала на светлой бетонной пыли. Я торопился так, будто еще можно было убежать из этой беспросветной мерзости. Торопился, как во сне – оставаясь свинцово неповоротливым. Воздух вокруг меня густел. Чем быстрей я убегу, тем меньше замажусь. Чем быстрее, тем меньше. Я нашел трусы чуть в стороне от остальной одежды, надел их. Брюки и куртка лежали друг на дружке.
Черная «девятка» взревела на тянущемся прочь из котлована подъеме и исчезла.
Я сел, чтобы надеть носки. Потянувшись за ботинками, упал на бок. Почему-то долго не мог подняться. Заплакал. Заболел разбитый нос. Поднялся, и сразу столбы пошли хороводом, и я пошел им навстречу, пытаясь так остановить этот круговорот. Нужно было остановиться. Остановить бы кровь. Буду весь в крови. Не мог остановиться. Хотел только одного – убежать. Ходил по кругу, навстречу вертящимся столбам.
Спрятаться. Спрятаться. Спрятаться – и все пройдет. Телефон. Встал над ним, упал на четвереньки. Выковырял сим-карту из обломков. Вскочил, и уже не дожидаясь, пока ко мне вернется равновесие, побежал из бетонного короба. Туда, где недавно растаяли красные огоньки автомобиля. Выскочил в лунный свет, и спотыкаясь, отпихивая ладонями скользкую землю, стал подниматься.
За мной неслись мертвые котята, посверкивая яркими глазками. «А, вот и вы!» Все это время они дожидались меня где-то поодаль. Котята стали большими, мохнатыми. Я падал, и они утыкались мордами мне в спину. И отскакивали на вытянувшихся тонких лапах. И остервенело лаяли прямо в ухо.
Я вспомнил, что не подобрал бумажник. Оставалось несколько шагов – выскочить в распахнутые ворота. В бумажнике был паспорт.
– Нужно вернуться, – крикнул я во все горло. – Нужно вернуться!
И рассмеялся, размазывая кровь по лицу. Ну вот, рассмеялся и я. Такой уж был день. Все смеялись.