Покемонов день

– Там вокзал, минут пять идти. Не буду провожать, ладно?

– Да, конечно.

– Ты не подумай, что хочу поскорей от тебя избавиться. Я, знаешь, даже рада, что ты приехал. Что увидела тебя. Буду знать теперь, кого он так любил... Вот. Жаль, что вы с ним так и прожили врозь. На вокзал не пойду.

– Я доберусь, ничего.

– Не обидишься?

– Нет.

Она накрыла ладонью мою руку, пожала ее, втиснув большой палец мне в ладонь. И я машинально пожал ее большой палец.

– Счастливо тебе добраться.

– Спасибо.

– Ну, долгие проводы – лишние слезы.

Ольга шагнула на ступеньку подземного перехода и побежала вниз.

Ангел, Мария, какая-то Антонина Львовна

Я вдруг заметил: как много женщин! Много женщин в моей жизни. Собственно, сплошь одни женщины. Женская аномалия в жизни Алексея Паршина. Само собой, это неспроста. Тут предопределенность. Тут, Леша, всё – все ключики и замочки.

Оттого, наверное, и рухнула моя крепость, что столько женщин. Монахи, эти мастера отгородиться – они в первую очередь от чего отгораживаются? Правильно, от противоположного пола. Через противоположный пол как сквозь брешь в стене и вламывается всегда жизнь, рыча и улюлюкая, жадно впиваясь во все, что не успевает растоптать, изголодавшаяся по тебе – вот именно по тебе сильней, чем по кому бы то ни было: «Ты что, решил, что можешь безнаказанно у меня воровать?!» Ну и ладно. Хрен с тобой – на, бери.

Да, в общем-то, все это не сильно меня теперь волновало. Так – значит так. Пусть.

Я торопился к Марии.

Денег на такси не хватало. А хотелось на такси, чтобы быстрее. Очень, очень хотелось к Марии.

Терпел, трясся в больном, хромающем и кашляющем, автобусе.

Кто куда едет? У всех серьезный вид, едут по серьезным делам. Есть еще такие, как я, с гематомами после празднования Дня Покемона? Хотя... вряд ли это непременно сопровождается такими тяжелыми последствиями, как у меня. Ну нет. Сколько тут, в салоне, тех, кто уже прошел через это? А таких, кому сегодня же предстоит пройти? Выйдут на своей остановке – а там: «Здрааавствуй, дружочек, поздравляем тебя с Покемоновым днем!» Или – дойдут, куда нужно; быть может, даже двери откроют собственным ключом – а там уже ждут, и дальше точно так же: «Здраааавствуй, дружочек! Хм, а ты даже похож!»

Покемоны – скрытные существа, даже друг от друга прячутся. Даже если прямо спросить: «Вы, уважаемый, не покемон ли будете?» – откажутся. А присмотреться – так наверняка покемон. Их вокруг тьмы. Стада.

Да и у меня могло бы обойтись – без последствий, без гематом. А не дернулся бы, подождал, когда можно будет спокойно собраться и уйти... Утерся, влез в перепачканные вещички (а не велика беда, несложно и отряхнуться). Так, наверное, и делают все, кто поумней: молчком, бочком, в другой раз держи уши торчком. Вон какие они серьезные, как настороженно смотрят в окно. Начеку. Знают, что почем. Всегда сумеют избежать тяжелых последствий. Утрутся-отряхнутся, и потопали себе дальше. А то, глядишь, и сами решат сотворить себе покемончика.

Вон тот юноша: глазки умные, ручки тонкие, думает какую-то тягучую мысль, так и увяз в этой мысли по самую маковку. Покемон. Какой-нибудь дворовый босяк, у которого глазки глупые, ручки толстые, встречает его каждый вечер во дворе – проход-то один. Босяк пока не наиграется с покемоном, ни за что не отпустит. И не волнует его, что дома у покемона чисто и уютно, репродукция Шишкина в прихожей и папа с мамой ждут на ужин, а в угловое окно дома напротив может выглянуть девушка Таня и все увидеть.

Вон та старушка: милый парик с буклями, сумка надежно прижата к впалому животу. Жизнь долгая за спиной, сколько их уже было, этих покемоновых дней, и не упомнишь. Сначала сын-алкоголик, приводивший домой развинченных, сморкающихся прямо на пол дружков. Он разрешал им материться и ходить в трусах, а ее посылать в магазин за водкой: «А че, мать, тебе че ли трудно?». Умер сынок, свалился спьяну в коллектор на своем заводе, сварился.

Вон та парочка... А водитель? Водитель – махровый покемон. Да ну их всех к черту!

Вот только Ольга – ни за что не представить ее в этом обличье. А ведь странно. Когда живешь, как она – в жертву... Ведь наверняка – сколько было поводов для унижения, для обиды незаслуженной со стороны больного моего отца. Какой-то есть у нее секрет, мне не доступный.

И Мария. Да, Мария. Живет на каторге под присмотром двух мерзавцев. И – ничего. Посмеивается.

Проехали под мостом – на несколько секунд темно, шумно – будто наорало на нас это мрачное тесное пространство. Вдоль окон поплыли морщинистые туловища деревьев, автобус завалился на бок, как бомбардировщик на вираже, и покатил по широкой дуге, огибая площадь. Здесь уже близко. Сегодня выходной, Мария скорее всего дома. Плевать на все – пойду прямиком к ней, позвоню в дверь. Теперь плевать. Если откроет муж или сын, совру что-нибудь, скажу, например, что с работы, попрошу ее выйти на пару секунд. Что я успею за пару секунд? Скажу ей... Пока не знаю, что скажу. Соображу на месте. Зачем-то ведь меня тянет к ней так сильно, что задыхаюсь от нетерпения. А может быть, она одна дома.

Проехал лишнюю остановку, чтобы не идти мимо места, где в тот вечер сел в темную «девятку». Пошел дворами к ее дому. Дворы широкие, как кратеры. На футбольных полях детвора гоняет мяч. Над головами то и дело вспыхивают облачка пара. Ветер вытряхивает мусор из открытых мусорных баков.

Я сразу его заметил, как только вышел из автобуса. Один из ангелов, которых я видел в больнице. Поджидал меня на остановке. Мы даже переглянулись с ним, когда я выходил. Он отвел глаза, сплюнул перед собой и плотней придвинул спину к кабинке биотуалета, возле которого стоял. Будто хотел так спрятать крылья. Халат весь в серых разводах, на ногах бесформенные сбитые ботинки.

Он шел за мной по пятам, неловко замедляя шаг, когда я неожиданно оборачивался, и упорно делал вид, что разглядывает толпящиеся на небе тучи. Он меня злил.

До ее дома оставалось совсем немного: пройти через автостоянку и мимо школы свернуть во двор. А он все плелся за мной.

– Эй! – крикнул я ему. – Чего надо?

Он сделал вид, будто не понял, что я обратился к нему. Не доходя до домика электроподстанции, возле которого я остановился, он перешел на другую сторону дворовой дорожки и пошел, глубоко сунув руки в карманы халата. Я проводил его пристальным взглядом. Массивные, задранные кверху сгибы крыльев оставались неподвижны, а опускавшиеся до земли перья, забрызганные грязью, мелко, как-то по-дворняжечьи дрожали. Я оставался на месте, пока он не вошел в арку. Он завернул за угол и исчез.

– Гады, – сказал я. – Вас только не хватало.

Я снова стал думать о Марии. Я точно знал, что она мне очень нужна. И никакая она не придуманная. И фотографию с ее мужем мы будем снимать.

«Маша, там, на небе, толпа туч, как беженцы в порту – толкаются плечами, втискивают чемоданы промеж чужих тел. Пахнет водой. Серые, суетливые. На всех места все равно не хватит». – «Ты где был?» – «Лечился». – «Вылечился?» – «Знаешь, мне так хотелось тебя увидеть, что воздуха не хватало».

Пройдя под аркой, я вышел на стоянку.

Он стоял на дальнем конце стоянки, привалившись к решетке. Снова делал вид, что смотрит на небо. Злоба захлестнула меня.

Я бросился к нему между рядов припаркованных машин. Было раннее утро выходного дня, стоянка заполнена почти до отказа. Приходилось то обегать машину, стоящую слишком близко к соседней, то бежать, как на уроке физкультуры, приставным шагом.

Он не сразу меня заметил. Я был уже близко, когда он спохватился и бросился прочь. Бежал он неважно, то и дело с глухим стуком врезался в кузова автомобилей. Наконец он выскочил в широкий центральный проезд и рванул к воротам. Но я успел пробежать быстрее, вылетел из своего ряда прямо ему в бок.

Никогда бы не подумал, что ангелы пахнут как бомжи.