Страница 30 из 45
А страусы из тех краев были моими большими друзьями — с тех самых пор, как они вывели из строя бадамошский теннисный корт. За несколько лет до этого, вождь тамошнего племени, найдя прекрасный луг с высокой и сочной травой, который, между прочим, был моим любимым пастбищем, приказал всю эту замечательную траву выжечь и превратил луг в теннисный корт. Он когда-то видел, как белые люди играют в теннис, и решил, что ему тоже следует поиграть в эту игру. Но страусы принимали теннисные мячики за яблоки и постоянно поедали их — они ведь ужасно неразборчивы в еде. Они прятались в джунглях поблизости от корта, и когда мячик вылетал из игры, они тут же подхватывали его и немедленно съедали. В очень короткое время они съели весь запас мячиков у вождя племени, положив таким образом конец и существованию корта. Вскоре на моем любимом пастбище снова отросла высокая трава, и я смог вернуться туда. Вот так получилось, что страусы стали моими большими друзьями.
Поэтому, узнав, какая ужасная опасность нависла над ними, я отправился к вожаку стада и все ему рассказал. Вожак страусов отнюдь не отличался сообразительностью, и мне пришлось битый час разъяснять и втолковывать ему, что и как.
— А теперь запомните главное, — сказал я на прощанье. — Вы всегда легко сумеете отличить охотника по цвету и форме ног. У страусов, как вы можете убедиться на собственном примере, ноги серые и тонкие, а у охотников — черные и толстые.
Дело было в том, что чучело страуса, которое собирались использовать бадамошские охотники, не прикрывало их ног.
— А сейчас, — сказал я, — вам надо пойти и сказать всем своим птицам, что, если какой-нибудь страус с черными и толстыми ногами попытается затесаться в стадо, то ему нужно задать хорошую взбучку. Это будет славный урок для бадамошских охотников!
Казалось бы, после таких подробных инструкций, можно было надеяться, что все сойдет благополучно… Но, к сожалению, я не учел необычайную глупость страусов вообще и их вожака, в особенности. Кто же мог предположить, что этот, с позволения сказать, вожак, пробираясь ночью домой, провалится в болото и облепит все свои дурацкие длинные ноги черной грязью, которая толстым слоем засохнет на них. И вот он возвращается в свое стадо и перед тем, как лечь спать, добросовестно передает страусам все мои указания, а затем засыпает спокойным сном.
На следующее утро он просыпается позже всех и видит, что стадо уже ушло пастись на свое обычное место на склоне холма. И тогда этот идиот, не потрудившись даже счистить со своих ног засохшую черную грязь, гордо направляется к своему стаду, словно король в ожидании торжественного приема. И он получил торжественный прием, болван эдакий? Как только страусы увидели его черные ноги, они быстро сговорились и по сигналу все вместе накинулись на несчастного вожака. Беднягу чуть не забили до смерти! А в это время как раз подоспели бадамошцы. Бестолковые страусы так увлеклись избиением своего вожака, что чернокожие охотники сумели подобраться к ним совсем близко и перебили бы их всех до одного, если б я вовремя не закричал и не предупредил страусов об опасности.
После этого случая, я понял, что если я хочу спасти моих добрых, но очень глупых друзей от полного истребления, то на их помощь мне рассчитывать не приходится и надо что-то предпринимать самому.
И вот что я придумал: когда бадамошские охотники будут спать, я пойду и унесу у них это чучело страуса — ведь оно у них было только одно, — и тогда они ничего не смогут поделать.
Глубокой ночью я прокрался из джунглей к тому месту, где стояли хижины охотников. Мне пришлось пробираться с подветренной стороны, чтобы меня не учуяли собаки. Между нами говоря, я гораздо больше опасался собак, чем самих охотников. От людей я бы мог легко убежать, потому что бегаю во много раз быстрее них, но от собак, с их прекрасным чутьем, даже в джунглях не так-то просто скрыться.
И вот, зайдя с подветренной стороны, я стал искать между хижинами чучело страуса. Сначала я никак не мог его найти и даже подумал, что оно спрятано где-нибудь в другом месте. А надо вам сказать, что бадамошцы, как и многие другие племена, всегда оставляют часового, когда ложатся спать. Я видел этого часового и, конечно, постарался не попасться ему на глаза. Но, пока я искал чучело страуса, часовой, который сгорбившись сидел на табуретке, ни разу не пошевелился. Подойдя поближе, я с ужасом увидел, что он спит, укрывшись чучелом, как одеялом, — ночь была довольно прохладной.
Теперь все дело было в том, как взять это чучело и не разбудить при этом спящего часового. На цыпочках, едва дыша, я подобрался вплотную и начал потихоньку стягивать чучело с его плеч. Но проклятый часовой умудрился подоткнуть его под себя, и не было никакой возможности это чучело из-под него вытащить, пока он не встанет.
Я просто не знал, что делать, и уже хотел отказаться от своей затеи, но, вспомнив об ужасной и неотвратимой участи, ожидающей моих несчастных глупых друзей, решился на отчаянный поступок. Сильным неожиданным толчком я поддел часового рогами под мягкое место. С ужасным криком, который, наверное, был слышен за милю, часовой подскочил в воздух. И едва я успел скрыться в джунглях со своей добычей, как бадамошцы, их жены, собаки — словом, вся деревня — бросились преследовать меня, словно стая голодных волков.
Хотелось бы надеяться, — вздохнул Тяни-Толкай, покачиваясь своим изящным телом в такт движениям плавучего домика, — что мне больше никогда не придется бегать так быстро, как в ту ночь. Меня до сих пор бросает в дрожь, когда я вспоминаю об этом — лай собак, крики мужчин, визг женщин, треск кустов, которые ломали мои преследователи, продираясь сквозь джунгли…
Меня спасла река. Стояло время дождей, и в реках было много воды. Задыхаясь от страха и усталости, я выбежал на берег бурлящего потока. Он был шириной добрых двадцать пять футов, и вода с бешеным ревом неслась по его руслу. Было бы безумием пытаться переплыть его. А сзади уже доносились крики моих преследователей, и тогда, отступив немного для разбега и зажав во рту это проклятое чучело, я разбежался и прыгнул — никогда в жизни я не совершал таких безрассудных прыжков — прыгнул прямо через реку на другой ее берег! Неловко приземлившись на том берегу, я увидел, что мои враги уже подбегали к реке. В лунном свете мне было хорошо видно, как, грозя кулаками, они пытались найти способ перебраться через бурлящий поток. Самые отчаянные из собак, которые буквально захлебывались яростным лаем, бросились было в реку, но быстрая и бурная вода снесла их, как щепки, вниз по течению, и другие испугались последовать их примеру.
Тогда, почувствовав себя в относительной безопасности, я торжественно поднял это драгоценное страусиное чучело и прямо на глазах у своих беснующихся врагов швырнул его в воду, где оно мгновенно исчезло в стремительном водовороте. Вопль ярости вырвался у бадамошцев.
И тут я сделал то, о чем потом сожалел всю мою жизнь. Вы же знаете, как щепетильны животные моей породы в вопросах учтивости и хороших манер — ну, а я (я до сих пор краснею при этом воспоминании)… я, поддавшись минутному возбуждению, показал своим поверженным противникам оба моих языка одновременно. Этому нет оправдания — никогда нельзя извинить намеренную грубость. Мне лишь остается надеяться, что, поскольку дело было ночью, бадамошцы могли не заметить этого.
Итак, на этот раз все завершилось удачно, но мои настоящие злоключения еще только начинались. Бадамошцы на некоторое время забыли про страусов и сосредоточили все свои усилия на охоте за мной. Они буквально затравили меня и превратили мою жизнь в сущий ад. Они придумывали хитрые ловушки, ставили на меня капканы, рыли западни, натравливали на меня собак. Если я перебирался в другую часть страны, чтобы избавиться от их утомительных приставаний, они быстро находили мое новое местопребывание и продолжали преследовать меня. Целый год мне удавалось избегать опасностей, подстерегающих меня на каждом шагу, но я понимал, что рано или поздно…