Радость

«Вы банальны. В вас нет ничего стоящего. Вы меня не любите. Не знаю, что именно я чувствую, — я чувствую, я чувствую, я чувствую что-то, но не знаю, что именно». Если человек не знает, что он чувствует, то это ужасная путаница в своем Я, полное отсутствие самосознания, совершенно неадекватное восприятие себя как личности. В таком состоянии человек просто обязан чувствовать себя плохо. И я спросил ее: «Разве вы не чувствуете себя ужасно?»

«Да, — ответила она, — я действительно не чувствую себя хорошо. Я ни капельки не счастлива. Я ощущаю в себе бездонную печаль. Я чувствую себя очень и очень печальной». Но она не заплакала, а вместо этого добавила: «Вот, не могу как следует раздышаться».

Затем она произнесла: «Я еще к тому же очень сердитая и злая». Голос у нее при этом был совсем тихий. И звучал он так, словно принадлежал ребенку. Когда я обратил на это ее внимание, она ответила: «Мне очень трудно выразить любую мысль словами. Точно так же у меня бывает в общении со всеми людьми. Я не умею говорить. Я, как и в детстве, продолжаю думать, что детей, как выражался по этому поводу мой отец, должно быть видно, но не должно быть слышно».

Если человек задыхается от не пролитых им слез, то он не может нормально дышать. Если горло сдавлено, поток воздуха не может проходить через него как следует. Гортань Марты была стеснена очень сильно, и это тоже вносило свой вклад в ее маленький, полудетский голосок. Указанная зажатость имела в своей основе неспособность дышать глубоко и без затруднений.

Трудности, которые Марта испытывала с дыханием, становились еще более очевидными в ходе выполнения следующего упражнения. Оно представляет собой второй шаг в выражении своих чувств. В это упражнение входит нанесение ударов, что является выражением протеста. У каждого из нас найдется кто-то такой, к кому хотелось бы как следует приложиться. Всем нам кто-то причинил страдание или нанес рану, которую мы сами считаем совершенно незаслуженной. И мы располагаем правом протестовать, спросить «за что?» или попросту стукнуть обидчика.

Я заставлял Марту проделывать это упражнение лежа на кровати. Мои указания сводились к тому, чтобы быстро и часто колотить кровать вытянутыми в струнку ногами и одновременно вопрошать «за что?». Под воздействием моих призывов она наносила резкие удары и при этом позволила своему голосу возвыситься до пронзительного визга. На парочку минут моя пациентка дала себе возможность как бы немного одичать. Когда все это закончилось, она засмеялась и сказала: «Я чувствую себя хорошо». Но довольно скоро беспокойство вновь вернулось и она заметила: «Боюсь, если я буду продолжать в таком же духе и потеряю над собой контроль, то потеряю и жизнь». Это был первый случай, когда она как-то упомянула о страхе за собственную жизнь. Во время того сеанса я больше не углублялся в указанный вопрос, но мне было абсолютно ясно, что с самого раннего детства она постоянно опасалась за свое существование. Ей казалось в детстве, что если бы она попробовала истерически визжать, то ее бы убили. Точнее, ее бы задушили. Сдавленность гортани была у нее напрямую привязана к этому страху оказаться задушенной. Все обстояло так, как если бы кто-то неведомый держал руку на ее горле в угрожающем жесте.

Возможность выплакаться и выговориться носит основополагающий характер для того, чтобы человек почувствовал наличие у него права голоса в вопросах, которые касаются его лично. Узники тюрем и рабы лишены такого права в своих собственных делах и именно поэтому не являются свободными людьми. Но и дети также могут попасть в указанную категорию, если их запугали настолько, что они не в состоянии издать громкий звук. Не являясь, понятное дело, рабами, такие бедолаги обучаются подчиняться и вести себя тихо, считая подобную тактику методом выживания. Как правило, они продолжают придерживаться указанного метода и в своей взрослой жизни, причем такой человек не может избавиться от данного подхода, пока не приобретет конкретный опыт, который заставит его понять: ни отчаянный крик, ни пронзительный визг не приведут ни к какому наказанию. С другой стороны, существуют и такие индивидуумы, для которых подобный визг (в данном случае — истерическое поведение) представляет собой едва ли не образ жизни. Я глубоко убежден, что оба этих поведенческих трафарета вырабатываются в тех семьях, где для родительского отношения к детям типичным является насилие или потенциальное насилие. Если ребенок не запуган до ужаса, то он вполне может отождествить себя с родителями и принять для себя их модели и трафареты поведения. И напротив, если ребенок чувствует себя в достаточной мере напуганным плохим отношением со стороны родителей и видит в нем угрозу, то он уйдет в себя и станет тихим и послушным.

Все дети реагируют на любую форму дискомфорта плачем, который принято рассматривать в качестве обращения к матери с призывом ликвидировать причину возникшего дискомфорта. Все маменькины сынки и доченьки, попадая в дискомфортную ситуацию, будут звать мамочку. Но когда человеческое дитя плачет, это все-таки больше, чем просто взывание о помощи. Даже если мать отреагирует своевременно, плач ребенка может еще в течение некоторого времени продолжаться. Кроме того, у младенца это ведь не одиночная нота или призыв, которые могут быть или не быть повторены, а длительный, хотя и прерывистый, звук, привязанный к ритму дыхания. На самом деле плач грудного ребенка — это как раз и есть те рыдающие звуки, которые издают и взрослые, когда испытывают дистресс. Такое рыдание тоже вполне может рассматриваться как призыв о помощи, но для взрослых оно имеет гораздо более глубокое значение, чем для детей. Оно выражает такую эмоцию, как печаль или горе. Печаль обычно связывается с потоком слез, но бывает, что человек горько рыдает, а слез при этом нет. В других ситуациях, напротив, слезы текут ручьем, а рыдания отсутствуют.

Поскольку звук и чувство связаны между собой весьма сильно, мы научились контролировать свой голос таким образом, чтобы, пользуясь им, все-таки не раскрывать владеющих нами чувств. Мы можем разговаривать плоским, никак эмоционально не окрашенным тоном, который словно бы отрицает наличие каких-либо чувств, или же, напротив, говорить «на высоких нотах» — то есть повышать тембр и силу своего голоса — и при этом в обоих случаях действовать так или иначе только для того, чтобы скрыть охватившее нас чувство. Такое регулирование голоса осуществляется в основном посредством— контроля над дыхательным процессом. Если мы дышим свободно и полной грудью, то голос будет совершенно естественным образом отражать владеющие нами чувства. С помощью поверхностного, неглубокого дыхания мы в состоянии оставаться на поверхности наших чувств и не углубляться в них, располагая тем самым возможностью сознательно контролировать качество нашего вокализованного выражения. Один из способов помочь пациенту вступить в контакт с его более глубокими чувствами состоит в том, чтобы углубить его дыхание. Я использую указанный метод очень просто. Пациент укладывается, запрокинувшись, на биоэнергетический табурет и при этом легко дышит. Затем я прошу его издать звук и удерживать его настолько долго, насколько это возможно. Некоторые будут в такой ситуации испускать громкий, но краткий звук. Это может свидетельствовать о том, что им хотелось бы раскрыть свой голос, но они не в состоянии этого проделать. Другие станут производить совсем тихий звук, из чего следует, что они не чувствуют себя вправе выражать себя сильно и энергично. При этом в обоих указанных случаях пациенты продолжают контролировать себя. Тогда я прошу их не пожалеть любых усилий для того, чтобы продолжительность звучания была как можно большей. Тут требуется принудительное регулирование выдоха, или, как говорят медики, экспирации. Когда они начинают фиксироваться на этом, то начинают понемногу утрачивать контроль над собой. Ближе к концу дыхательного цикла можно услышать звуки, напоминающие плач, стон или даже чуть ли не агонию. Если человек форсирует звук, соответствующие колебания пронизывают его тело более глубоко и сильно. Когда они достигают области таза, то наблюдатель может слышать и видеть, что пациент находится на грани плача. Повторяя указанное упражнение снова и снова и призывая пациента при этом вслушиваться в тембр и тональность издаваемых звуков, зачастую можно вызвать у него настоящий плач.

Конец ознакомительного фрагмента.