После третьего звонка

Виктор с готовностью протянул ладонь и блаженно закрыл глаза. Легкое, теплое, родное прикосновение... Мимолетное, как порыв ветра. И все...

Облачко исчезло, растаяв в воздухе.

Виктор вздохнул, с тоской огляделся по сторонам и бросился на диван, нащупав рядом сигареты. "Я тебя никогда не увижу, я тебя никогда не забуду..." Основные постулаты конца двадцатого века. Дожить бы теперь до утра...

Он опять ждал Таню.

Насчет Татки Виктор как в воду глядел. Она явилась прямо с солнышком, словно по заказу. Аккуратная, чистенькая, улыбающаяся во весь огромный рот. Живой укор его вовсе не больной совести.

- Как ты тут без меня, Витюша? - поинтересовалась она таким тоном, словно они расстались вчера за полночь после интимно и мило проведенного вечера, далеко не первого в их жизни, а сегодня утром, по обыкновению, встретились снова.

Крашенинников взглянул на нее с любопытством исследователя. Почему форма так часто и жестоко не соответствует содержанию? Природа не стремится к совершенству и гармонии? Но для чего, с какой целью? Разве не лучше претворить, наконец, в жизнь абсолютно все теории об идеальном человеке, оставшиеся до сих пор лишь на бумаге? Осуществить стремление народов и наций всех времен... Увы, не получается...

- Иди на фиг! - посоветовал Татке Виктор.

Он не успел еще с утра опохмелиться и поэтому был зол и опасен.

Татка дружескому совету не вняла. Вместо этого она села на табуреточку и достала сигарету.

- Давай я помою тебе окна, Витюша, - предложила Татка. - Сто лет немытые! Я очень люблю мыть окна. Трешь себе тряпочкой, трешь, и вдруг мир за окном становится совершенно другим, вроде бы незнакомым, в иных красках и тональностях.

- Тебе придется потерпеть до весны, Татусик, - сказал Виктор, с трудом сдерживаясь, и тоже закурил. - Зимой ни один нормальный человек окон не моет.

- А когда ты здесь видел нормальных? - резонно возразила Татка. - Над чем нынче работаешь?

- Ни над чем! - отрезал Виктор. - Только начал обдумывать новый сюжетик, как ты приперлась мне мешать! Нарушение элементарных человеческих условий труда! Но раз пришла, то слушай: огромная свинья в виде копилки и вокруг жуткая толпа. Потные, очень некрасивые, попросту уродливые ладони прилипают к хрюшке, как к тому смоляному сказочному бычку, рты разинуты в животной радости и идиотическом смехе. Ажиотаж заставляет отпихивать друг друга локтями, бить прямо в лицо, наступать на ноги, плеваться, идти по головам... Гений накопительства. Кто-то уже упал под ноги толпе, которая ничего не замечает... Рожи, морды, оскалы... На бабах жуткие, баснословно дорогие одежды и яркие золотые украшения, золотые коронки и сигареты во рту, бутылки в карманах у мужиков... У девок в руках банки с пивом... Озверевшее стадо. Быдло! И довольный пятачок свиньи! Ну, очень довольный! "Нет у нас совсем мерзавцев, не живут они вокруг!" Как тебе клевая идейка? Не вдохновляет?

- Она должна вдохновлять тебя, Витюша, а не меня, - логично заметила Татка. - И, по-моему, вполне! Когда начнешь писать?

- Вчера начал. Намалюю запросто! И толкну за бешеные деньги! - буркнул Крашенинников. - Тебе тоже звонила Нюся?

- Нет, мне звонил Алексей, а еще раньше - Гера, - сказала честная Татка. - Ты что, Витя, сходишь с ума?

- Есть немного, - покладисто согласился Виктор. - Это мне раз плюнуть! В два счета! "Уже безумие крылом души закрыло половину, и поит огненным вином, и манит в черную долину". Похоже, по-твоему? А почему, собственно, тебя это так удивляет? Ну, Анька, понятно, она от природы туповата, а ты-то могла бы и сама обо всем догадаться!

Татка встала и подошла к мольберту. Он был чист и нетронут, как первый снег в ноябре.

- Мама испекла пирог и просила тебе его передать. И кланялась, - сообщила Кроха. - Ей очень понравилась твоя последняя работа: современная Аленушка у пруда. Ты любишь сказки.

Виктор засмеялся.

- А-а, эта! Ништяк! Большое спасибо передавай Надежде Николаевне. "В вашем доме...", - запел он и в страхе осекся. - Знаешь, кто мне позировал для Аленушки?

Тата провела ладонью по девственно чистому холсту.

- Предположим, знаю, - сказала она. - Какая разница? Твоей девушке на картине совершенно наплевать на все: на себя, на окружающих, на своего хахаля, на лес, на пруд... Ей "все равно, что за него, что в воду..." Она отталкивающая и жалкая одновременно. Жуткое и неразрывное сочетание страдания и омерзения личности. В этом твоя сила и неповторимость.

- Правильно говоришь, правильно! - одобрил ее Виктор. - Даже слушать приятно. А где обещанный пирог? Тащи сюда, пока не засох у тебя в сумке! Сейчас мы его с тобой слопаем. Это нам пара пустяков.

Татка принесла аккуратный пакет и выложила пирог на тарелку. Потом поискала нож.

- Нельзя жить бирюком, Витя, - заявила она, расставляя блюдца. - Тебе лучше переехать на время к Ане.

- Лучше прямо в могилу, - заверил Виктор. - И поскорее! Оптимальный вариант. Еще какими идейками порадуешь? Выкладывай, не томи!

- Вкусно? - спросила Татка.

- Просто замечательно! В самый кайф! - с набитым ртом отозвался Виктор. - Каждый день бы так!

И поперхнулся. Черт его за язык дернул! Несет, не подумав! Татка прореагировала короткой информацией о том, что в стране инфляция и ежеминутно баснословно растут цены на муку, сахар и яйца. А потому каждый день пироги невозможны, увы... Кажется, обошлось... Впредь соображай, старый дурень!

- Знаешь, Витя, что я вдруг обнаружила в мужчинах? - поделилась Татка.

Любопытно, что она там еще обнаружила?

- Я поняла, - продолжала она спокойно, - что вам нужна женщина только в одном-единственном качестве.

Крашенинников снова чуть не подавился пирогом. Все-таки опасно жевать слоеные крошки!

- В каком же, объясни!.. - попросил он, откашлявшись.

- В качестве няни, - со вздохом сообщила Татка. - И больше ни в каком ином. И тебе, и Венечке, и Алеше, и даже Гере, и всем остальным, моему отцу, например, нужны лишь верные, преданные, добрые нянюшки, вытирающие носы и рассказывающие байки. Арины Родионовны.

- И чтоб кашку варили, - добавил Виктор.

- Ну да, само собой, - кивнула Татка. - Кашка обязательно! Манная, овсяная, гречневая - ты какую больше любишь, Витюша?

- Всякую, - ответил Виктор, доедая пирог. - Дай еще кусочек, Татусик, и побольше! А что, если изобразить пирог в разрезе, набитый людьми? "Много-много птичек запекли в пирог!"

- "Семьдесят синичек, сорок семь сорок", - закончила Татка. - И что они будут у тебя в пироге делать?

- А фиг их знает! - задумчиво ответил Виктор, принимаясь за второй кусок. - Чего-нибудь будут... Пока не въехал... Придумаю - скажу. Или можно другое: российская дорога, которая вечно эх! И которую мы никогда не выбираем. В России, как известно, две основные особенности: дураки и дороги. Ну, с дураками я кое-как уже разобрался, теперь остается путь счастья. Надо подумать.

Татка посидела немного и стала собираться.

- Я провожу тебя, - сказал Виктор, вставая. - Прошвырнусь до гастронома, посмотрю что-нибудь пожрать и выпить.

- Там сегодня очень холодно, - предупредила Татка.

- Ничего, прорвемся! Мы к трудностям привычные - без них нам и жизнь не в жизнь, - обнадежил ее Виктор. - И не можем ждать милостей от природы. И вообще ни от кого. С милостями в нашем обществе давно напряженка.

Они вместе вышли на улицу. После подвальчика солнце ослепило, заставив на мгновение зажмуриться. Когда Крашенинников открыл глаза, знакомый мужичонка пугливо шарахнулся за дерево. Снова караулит! В груди опять нехорошо заныло.

- Кто это? - безразлично спросила Татка, проследив его мимолетный взгляд. - Неприятный тип... Уж не собутыльник ли, Витюша?

- Предпочитаю спиваться в одиночку! - объяснил Виктор. - Сосед по дому. Часто встречаемся.

- А почему он прячется от тебя? - не отставала настырная Татка. - Словно боится... Чем ты так его напугал?