Страница 14 из 60
Есть ощущение, что делается это сознательно, чтобы окончательно отформатировать восприятие этого явления, зачистить от него информационное поле: «положили на полку и забыли».
Однако если во времена первых баталий нас убеждали, что никакого «нового реализма» нет, что это фикция, симулякр, то сейчас интегрировался круг людей, которые это «то, чего нет» не любят, на дух не переносят. Не переносят что? Фикцию?
Одни яростно твердят о «новом реализме» как о торжестве узаконенной графомании, другие ограничиваются элегическими вздохами о том, что он служит убыванию литературы. «Новый реалист» становится этаким литературным Усамой бен Ладеном, а ведь пресловутый международный терроризм тоже «то ли был, то ли не было», однако мировую политику этот симулякр определил на десятилетие.
О «новом реализме» рассуждают как о статичном, не эволюционирующем явлении. Хотя ещё во времена достопамятных споров первой волны говорилось, что это некий промежуток, полустанок, попытка освоения авторами действительности, первый этап на пути её осознания. Этот этап был необычайно важен в качестве реабилитации современной литературы, избавления её от унижения, которое она претерпела в 90-е, оказавшись совершенно беспомощной против цунамического вала переводной и эрзац-литературы. В принципе как и итальянский неореализм, о котором вспоминает Лев Пирогов, «новый реализм» вспыхнул противовесом униженному достоинству нации.
«Новый реализм» возник не из манифеста (хотя манифесты были). Это не было что-то предзаданное. Сам термин стал, скорее, попыткой описания складывающегося феномена. Феномена развивающегося, эволюционирующего, находящегося в состоянии постоянного домысливания, достраивания.
Вторая волна интереса к «новому реализму» началась с того, что люди, говорящие о нём, вытащили из сундуков его старые наряды. Мнут в руках и, чихая от пыли, сетуют: «Ну разве такое носят?»
При этом мало кто понимает, что сегодняшний «новый реализм» совершенно иное явление. Можно рассматривать «Лёд под ногами» или «Ёлтышевых» как унылое бытописательство, но это совершенно ничего не даст для понимания текстов.
Вот и хотелось бы для начала определиться с некоторыми вопросами, чтобы очертить поле для разговора:
Чем объяснить вторую волну интереса к «новому реализму»?
Кого можно причислить к «новому реализму»?
Кого нельзя назвать «новым реалистом» ни при каких обстоятельствах?
И если вся эта дискуссия, как утверждает в своей недавней заметке Виктор Топоров, не стоит выеденного яйца, то куда податься обдумывающему житьё молодому писателю?
Молодой писатель – существо социальное. Не возьмёте в реалисты – пойдёт в «метафизики», а то и вовсе – клей нюхать, пиво по подворотням пить… Надо ж не только о литературе, – надо и о людях подумать, разве нет, Виктор Леонидович?
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии: 18.03.2010 23:23:45 - Сергей Станиславович Костин пишет:
"Реализм", он как всегда, "Литбратва", что с бодуна...
Вот и г-ну Рудалёву захотелось что-то такое, которым если покрасить, даже забор обязательно "реализмом" станет. А всё ради молодого писателя, иначе он на этом заборе "метафизку" изобразит... Реализм не шишка на лбу и даже не стоб, от которого та шишка образовалась. И не вопрос и не ответ. Реализм сочинителя - свет, его равноудалённый взгляд на окружающий мир как нечто целое, где и плохое и хорошее, красивое и безобразное имеет своё место не по "праву", а потому, что всё это есть на самом деле. И только тогда, не имея ничего "готового", только тогда читатель получает возможность осознать лично свой вопрос и возможность лично для себя найти ответ. Потребность в реализме - агония современника трагедии ещё в недавнем прошлом Великого советсткого народа, народа -Победителя. Когда неизбежность катастрофы принимается разумом, но отторгается сердцем. Когда воля скована безисходностью и только надежда, вера во что-то ещё неосязаемое удерживает от "метафизки молодого писателя". Кто зажжёт "свет в конце тоннеля" ? Он и будет "новым" реалистом...
Самый полный?
Литература
Самый полный?
РЕПЛИКА
Издательство «АСТ: Астрель», решив не дожидаться какой-либо «сторонней» оценки выпущенного им «Большого энциклопедического словаря», прямо на его обложке обозначило: «Самый полный современный энциклопедический словарь» – «более 100 000 статей», «свыше 4000 иллюстраций».
Несколько усомнившись, стоит ли величать статьями справки вроде: «Аа (Аа), река на севере Франции», да и в других случаях состоящие из очень немногих строк, просматриваешь изданный уже трижды (2003, 2005, 2008) объёмистый том, действительно со множеством иллюстраций и в конце концов начинаешь испытывать некоторую досаду.
Когда восторженные поклонницы хвастаются друг перед другом изобилием собранных открыток и фотографий, запечатлевших киношных и театральных «звёзд», это их личное дело. Но ежели подобной коллекцией тебя усердно потчуют на протяжении тысячи с лишком страниц, вспоминаешь о небезызвестной демьяновой ухе!
Зато многие виднейшие деятели литературы – в частности, если не в особенности, отечественной – любовью составителей (или оформителей?) словаря похвастаться не могут.
К примеру, немецкого писателя Германа Казака читатель лицезреть может, а его «соседа» – Эммануила Казакевича – нет. Не удостоены портретов ни Михаил Булгаков, ни Александр Твардовский, ни Василий Гроссман, ни Михаил Исаковский, ни Иосиф Бродский, ни Виктор Некрасов, ни Валентин Распутин, ни Виктор Астафьев.
Но довольно о «картинках». «Статьи» тоже часто заставляют недоумевать.
Вот посвящённая некоей литературной даме, более известной участием во всяких пресловутых тусовках, нежели собственными произведениями. В словаре же почтительно перечислены несколько её книг, пьеса, после названия которой следует: «и др.», упомянуты и «критические работы».
По сравнению с этим творческий багаж Твардовского выглядит победнее: «Поэмы «Василий Тёркин», «За далью – даль», «По праву памяти». Никаких тебе «и др.», хотя за кадром и «Страна Муравия» и «Дом у дороги» (подлинный шедевр!), и пронзительная лирика («Я убит подо Ржевом» – «и др.»!), да и проза.
Подобным же образом Казакевич «лишился» одной из лучших своих повестей – «Двое в степи», а Виктор Некрасов – романа «В родном городе».
Есть и ещё более «потерпевшие» – вроде блестящего очеркиста Анатолия Аграновского, поэтов Маргариты Агашиной, Дмитрия Сухарева, Алексея Решетова, Бориса Рыжего, прозаиков Инны Гофф, Артёма Анфиногенова и Ильи Крупника – их имён в книге просто нет.