Страница 52 из 140
После войны на Родину по разным причинам не захотели возвращаться тоже около миллиона. И этот вопрос решался грубыми, силовыми методами, что, по закону маятника, возвращается к нам сегодня новыми неисчислимыми бедствиями. В 1944 году из Крыма были выселены все крымские татары, а еще раньше с Кавказа — чеченцы, ингуши, карачаевцы, из других мест — советские немцы, греки, турки-месхетинцы и другие народы. Выселяли всех, хотя, конечно, старики, маленькие дети не принимали участия в боевых действиях против Красной Армии. Долго продолжались бои с националистами в Западной Украине, с «лесными братьями» в Эстонии, Латвии, Литве. Еще находясь в Германии, из иностранной печати я узнал, что свыше двух с половиной тысяч украинских националистов-бендеровцев с оружием в руках, с молчаливого согласия президента Чехословакии Бенеша, прошли через всю страну и оказались в Баварии, где были интернированы. Многие из них потом были использованы в подрывной работе против СССР.
Война — не простой пожар. Силой можно погасить только большой огонь. А многочисленные маленькие очаги можно понемногу размыть только с помощью терпения, мудрости. Но мудрости не хватило никому. Холодная война набирала обороты…
На вопрос: «Что страшнее: война или политика?» — У. Черчилль ответил: «Политика, потому что на войне убивают только один раз».
Устрашение противника путем уничтожения большого количества мирных жителей и поныне считается одним из самых действенных средств достижения политических целей. Достаточно вспомнить события только последних лет: массовое уничтожение населения Ирака, Югославии, других «горячих точек» планеты…
Внук Дуайта Эйзенхауэра Дэвид многие годы спустя написал о своем деде, его роли во Второй мировой войне. По его мнению, Эйзенхауэр недооценивал решающего влияния на его мышление событий на Восточном фронте. Это упущение, подчеркивал он, является ключевым, ибо недооценивать взаимозависимость Восточного и Западного фронтов — значит упустить из виду тот факт, что без надвигающегося русского фронта какая-либо высадка союзников в Европе была бы невозможна, как, впрочем, и то, что без обязательств советского сотрудничества в форме крупного наступления на Восточном фронте высадка союзников в Северо-Западной Франции не могла быть предпринята в то время, когда это произошло.
История второго фронта имеет свою предысторию, уходящую корнями в предвоенные годы.
Спустя полвека после начала величайшей трагедии в истории человечества многое видится как цепь роковых ошибок, нелепых случайностей, заблуждений государственных деятелей, имевших тягчайшие последствия для судеб миллионов людей. Человеческий разум не может примириться с тем, что войну не удалось предотвратить, хотя это было возможно. Значит, не удастся предотвратить и следующую? Значит, всегда найдется кто-то, кто, воспользовавшись противоречием интересов государств, рискнет силой склонить нужную чашу весов истории?
Одним из политиков, сыгравших далеко не последнюю роль при определении сроков открытия второго фронта, был Уинстон Черчилль, не новичок в политике, относящийся, по выражению В. И. Ленина, «к величайшим ненавистникам» Советского государства…
Ненависть никогда не была хорошим советчиком. А величайшая ненависть тем более. Ненависть ищет любое средство, любых союзников, чтобы уничтожить раздражающее обстоятельство. И никогда ее целью не бывает мир. Ненависть бывает терпеливой, она способна годами выращивать нечто ей, как она считает, полезное. И очень часто — на свою беду. Фашизм казался достаточно мощным средством уничтожения коммунизма. Да он и становился таковым. Едва; ли фашизм мог выйти на уровень государственной политики, не говоря уже о выдвижении претензий на мировое господство, если бы на то не существовали благоприятные специфические условия, созданные авторами острого противоборства двух систем.
Ради исторической справедливости следует сказать и о просчетах советской внешней политики в предвоенные годы, обусловленной также идеологическими стереотипами. Экспорт революции не был только чисто теоретическим построением. Сам Ленин впоследствии, поняв, что революционные ситуации созревают в разных странах по мере создания определенных противоречий, отмежевался от мировой революции, рассматривая это как непозволительное вмешательство в чужие внутренние дела, и обосновал идею мирного сосуществования в качестве важной составной части своего исторического замысла построения социализма в одной стране. Но Лев Троцкий в журнале «Под знаменем марксизма» № 11 за 1922 год писал: «Советское государство есть живое отрицание старого мира, его общественного порядка, его личных отношений, его воззрений и верований». Многие из старых большевиков искренне верили в борьбу до полной победы коммунизма. Но «старый мир» — это не только «акулы империализма», но и конкретные простые люди, которые, желая освобождения от эксплуатации, любую цену платить за это были не готовы и от «воззрений и верований» избавиться не очень-то и спешили. И надо заметить, делали правильно. Но все-таки коммунизм был мощным фактором, влияющим на настроения населения Англии, Франции и других стран Европы.
К концу 30-х годов казалось, что расчеты оказались правильными и Гитлер готов искоренить коммунизм, как обещал.
Если ему чего-то для этого не хватает, пусть берет… Так мюнхенский сговор руководителей западных держав с Гитлером открыл дорогу Второй мировой войне. В международных отношениях возобладала самоубийственная логика «каждый за себя», облегчающая агрессорам «выбор целей». Не сумев убедить потенциальных союзников в необходимости союза, Сталин 23 августа заключил договор о ненападении с гитлеровской Германией, потом — с Японией. Разгром Германией Франции, покорение почти всей Западной Европы, блокада Великобритании, готовность Японии к новому прыжку на Дальнем Востоке заставили западных политиков задуматься. Без установления союзнических отношений с СССР существование их государств ставилось под угрозу. Началась мучительная «переоценка ценностей».
Теперь стояла задача — втянуть в войну СССР.
Гитлер 22 июня 1941 года решил ее, наконец-то оправдав надежды Черчилля и других руководителей западных держав. «Этот шаг Германии почти напоминает дар провидения», — сказал военный министр США Г. Стимсон. Заявив о поддержке Советского Союза в войне с гитлеровской Германией, в Лондоне и Вашингтоне заняли выжидательную позицию, хотя положение СССР было исключительно тяжелым, если не сказать катастрофическим. Лучше всех то, о чем думали западные политики, выразил в своем знаменитом высказывании Гарри Трумэн. Его высказывание уже выше приводилось. На практике помощь была ограничена обещанием заключения ряда экономических соглашений, распространением в США в ноябре 1941 года закона о ленд-лизе на Советский Союз и весьма скромными на первых порах поставками военного снаряжения…
Выше уже говорилось, что германский фашизм ради уничтожения «коммунистической заразы» в Европе разрабатывал страшное оружие, основанное на расщеплении атомного ядра. К чему могли бы привести последствия его применения на Европейском континенте, показал несчастный взрыв реактора в Чернобыле. В США между тем тоже активно велись работы над созданием ядерного оружия. Тем самым вопрос о сроках открытия второго фронта и приближении окончания войны имел и особое общечеловеческое значение в связи с потенциальной угрозой атомных бомбардировок. А их планировал не только Гитлер. Вот свидетельство обозревателя газеты «Вашингтон пост» Уолтера Пинкуса, опубликованное в номере за 21 июля 1985 года: «В 1944 году Соединенные Штаты первоначально планировали сбросить атомные бомбы одновременно на Германию и Японию». При этом журналист ссылается на мнение руководителей Манхэттенского проекта по разработке атомной бомбы и на ранее не опубликованные документы. Согласно этой информации, Европа на заключительном этапе Второй мировой войны находилась на волосок от атомной бомбардировки.
«Подбор первоначальных целей в рамках Манхэттенского проекта был осуществлен в 1944 году, — пишет У. Пинкус, — когда война против нацистской Германии все еще продолжалась. Поэтому… применение атомного оружия… предполагало различную тактику». В документе 1944 года доктор Уильям Пенни английский ученый, прикомандированный в то время к Манхэттенскому проекту, писал, что в отношении Германии и Японии надлежало предусмотреть различную высоту для взрыва ядерной бомбы, которая именовалась «штуковиной», так как (далее «Вашингтон пост» цитирует У. Пенни) «существует значительное различие в отношении последствий взрывов для германских и японских городов». В этой же статье У. Пинкус сообщает: «Как признал отставной бригадный генерал Пол Тиббетс, командир подразделения бомбардировщиков Б-29 и пилот самолета «Энола Гей», с которого была сброшена первая атомная бомба на Хиросиму, в Адриатическом море был выбран остров, призванный служить базой для американских самолетов-атомоносцев на европейском театре военных действий. Тиббетс заявил в интервью, что ему было приказано подготовиться (далее газета цитирует слова генерала) «для нанесения бомбовых ударов… одновременно в Европе и Японии. Однако к весне 1945 года, за несколько месяцев до того, как первая (атомная. — Авт.) бомба была готова, поражение нацистской Германии стало свершившимся фактом, поэтому планы были ограничены Японией».