Страница 25 из 140
Майор, как я заметил, любил поговорить, порассуждать с важным видом. Я решил ему не мешать. Откровения его показались мне интересными. Майор, кстати, поведал о том, что в соединении, которым командовал Мельдерс, были не только истребители, но и бомбардировщики, штурмовики, разведчики. Все германские самолеты были оснащены радиосвязью. Сам Мельдерс летал на специально оборудованном мощной радиостанцией самолете «Физелер — Шторх». Это был своеобразный воздушный командный пункт. Находясь над линией фронта и получая данные от самолетов-разведчиков о наших аэродромах, Мельдерс сразу же посылал туда свои бомбардировщики и штурмовики. Это давало немцам возможность наносить удары по нашим самолетам на земле, когда они только что произвели посадку и совершенно были не способны подняться в воздух.
Ничего не опасаясь, будто речь идет о само собой разумеющемся, майор поведал мне, что в начале войны в Германии были убеждены, что Красная Армия слаба, оснащена устаревшим вооружением. В военных кругах существовало мнение о неспособности нашего командного состава проводить крупные операции, и в доказательство приводились примеры действий наших войск во время войны с Финляндией. Помолчав, майор, словно нехотя, Добавил:
— Правда, о ваших ВВС мнения расходились.
— Каким образом? — поинтересовался я.
— Известно было, что Сталин уделял им особое внимание. Некоторые считали, что это может иметь серьезные последствия.
Далее немец рассказал о том, что с первых же дней войны им пришлось столкнуться с сильным сопротивлением советских летчиков, которые сражались необычайно мужественно, хотя и летали на устаревших самолетах. Вскоре поступил приказ атаковать русских, только имея численное превосходство, а наших летчиков, совершивших таран и попавших в плен, после допроса расстреливать как фанатиков, всех оказавшихся в плену авиаторов содержать в специальных лагерях.
— А что вы делали в Крыму? — спрашиваю я майора.
— Начальником авиабазы в Багерово меня назначили в апреле сорок третьего года. Когда ваши войска блокировали нас в Крыму, Гитлер приказал командующему 17-й армией генералу Енеке сражаться до последнего солдата, но Крым не сдавать. В декабре сорок третьего к нам на базу были переброшены десять «мессершмиттов» новейшей модификации с очень опытными летчиками из ПВО Берлина. Сам Геринг предупредил меня о «зондер-егерах». Им строжайшим образом запрещалось вступать в открытый бой с вашими самолетами. Их тактика строилась на том, чтобы совершать нападение на противника со стороны солнца или из-за облаков. Именно так они и охотились за русскими асами. Данные о боевых вылетах ваших самолетов они получали от воздушной разведки. Прислали нам и новую радарную установку. Мы были уверены, что безопасность базы обеспечена полностью. И все-таки база была разгромлена вашей штурмовой авиацией. Были уничтожены почти все самолеты, погибло много летчиков и обслуживающего персонала. Меня отдали под суд. А после суда уволили в отставку.
Последние слова майор произнес тем же уверенным, но несколько безразличным тоном, каким вел и весь разговор. Было даже удивительно, что рассказ его шел будто бы не о суде над ним, а о награждении его рыцарским крестом. Конечно же ему и в голову не приходило, что сидевший перед ним лейтенант в общевойсковой форме — бывший воздушный стрелок с Ила, который участвовал в разгроме базы, благодаря чему этот вояка и попал под суд, а потом в отставку. Я написал «благодаря» безо всякой иронии. Ведь в результате майор оставался живым, а не уволь его тогда из армии — шансов на это у него было бы гораздо меньше. Перефразирую старую поговорку и скажу было бы несчастье, да счастье помогло.
Тот массированный, но для немцев абсолютно тайный наш налет на их крупную авиабазу в Багерово я частично помню и сегодня. Поработали мы там от души. Замысел операции по разгрому фашистской авиабазы возник у командира нашей 230-й Кубанской Краснознаменной штурмовой авиадивизии Героя Советского Союза С. Г. Гетмана. Семен Григорьевич как-то рассказал, что находясь на своем наблюдательном пункте на плацдарме под Керчью и анализируя действия немецких истребителей, заметил: те часто встречали наши группы штурмовиков уже над проливом. Получалось, что враг умудрился подслушивать все наши радиопереговоры и, разгадав тактику, точно рассчитывает время подхода наших самолетов. Затем он связывает боем наши истребители прикрытия. А другие группы «мессершмиттов» в это время начинают атаку Илов, готовящихся к работе над целью.
Начальник штаба дивизии полковник Урюпин по предложению командира разработал план боевой операции, которая бы свела на нет всю тактику немцев. Она готовилась по согласованию с командующим 4-й воздушной армией генерал-полковником авиации К. А. Вершининым.
Наступило 28 декабря 1943 года. Все радиостанции на наших аэродромах, где размещались полки дивизии, в условленное время одновременно начали на стоянках «радиоигру», то есть повели переговоры, которыми обычно сопровождалась вся предстартовая подготовка. Затем радиообмен был сымитирован таким образом, будто наши самолеты уже находятся на боевом курсе. В тот момент, когда штурмовики должны были появиться над аэродромом нашей авиации прикрытия, истребители также «разыграли» радиопереговоры. Потом эфир затих. Всем экипажам было категорически запрещено включать радиостанции. Наш командир полка проинструктировал весь летный состав части, принимавшей участие в этом вылете. Мы все отлично понимали, что успех операции будет зависить от нашей элементарной дисциплинированности.
И вот через час после окончания радиоигры штурмовики пошли на взлет. Соблюдая радиомолчание, мы построились группами. В полной тишине подошли к аэродрому истребителей прикрытия. Истребители, так же молча, пристроились к нам, заняв боевой порядок. На малой высоте мы полетели к Керченскому проливу, все время отклоняясь к северу: командованием было учтено направление ветра. Когда вышли к Азовскому морю, прижались к морской глади и буквально на бреющем пошли на запад. Затем довернули на юг и только тогда взяли курс на вражескую авиабазу. Таким образом нашим летчикам удалось обойти зону действия радарной установки, которая следила за воздухом в районе Керченского полуострова.
Атака на вражеский аэродром была действительно внезапной.
Получилось так, что немцы клюнули на голый крючок — радиообман. Когда заработало множество радиостанций авиадивизии штурмовиков, фашисты услышали радиопереговоры наших летчиков над своими аэродромами, поняли: готовится массированный налет. Поднятые по тревоге истребители противника взяли по привычке курс на Керченский пролив, чтобы встретить штурмовиков на пути к цели. На аэродроме остались лишь две пары дежурных.
Прошел час. Штурмовики не появлялись. Радарная установка, антенны которой были направлены на Керченский пролив, фиксировала только собственные самолеты, хотя по расчетам немцев должны уже были быть над целью Илы. Выработав топливо, «мессершмитты» стали возвращаться на аэродром в Багерово.
И тут со стороны Азовского моря на бреющем полете появились четыре советских истребителя. Сделав «горку», они блокировали аэродром. За ними появилась еще четверка наших истребителей. Зенитная артиллерия обрушила на них всю мощь огня, но истребители вышли из зоны поражения и, набирая высоту, стали готовиться к атаке. Вместо них на немецкую базу стали заходить восьмерки штурмовиков. Вначале они пустили эресы, ударили из пушек и пулеметов, а затем, поднявшись выше, сбросили бомбы…
Горели самолеты, разбитые радиостанции, рухнула радарная установка, взорвался склад боеприпасов… Паника… Разгром!..
Из нашего полка на базу не возвратились летчик младший лейтенант Чепуренко и стрелок сержант Гаврукович. В другом самолете осколком зенитного снаряда убило стрелка Алясова.
Я молча слушал немецкого отставного майора, не перебивая его Только однажды, когда он явно стал превышать заслуги моих товарищей-штурмовиков, мне захотелось закричать на него и сказать, что уж пусть он «мозги не заправляет», так как я сам участвовал в этой знаменитой операции и хорошо знаю, как и что было. Но я все же сдержал себя, посчитав, что мне было бы не к лицу бахвалиться перед калекой. К тому ж я уже был не просто на четыре года старше, старше на четыре года войны, а это было не одно и то же. Да и какой смысл, думал я, было красоваться перед ним? Чтобы еще раз унизить поверженного противника? Не знаю, как у других, но у меня никогда такой потребности не возникало. Сделав строгое внушение майору за нарушение, я отпустил его.