Капитан "Старой черепахи"

— Папаша желает познакомиться с Губчека,— вставил подсевший в Раздельной бритоголовый муж­чина, лицо которого было до такой степени выщер­блено оспой, что казалось покрытым твердой бугри­стой коркой.

— Я не боюсь говорить правду. Я и в Чека скажу то же самое, — взъерошился профессор.

Рябой извлек из кармана портсигар и протянул Андрею:

— Чего с ним болтать, закуривай!..

Пронзительно засвистел паровоз. Стуча колесами на стыках рельсов, поезд перешел на другой путь и замедлил ход.

Снаружи кто-то с силой рванул дверь, и она, скри­пя, откатилась в сторону. Порыв ветра потушил ога­рок.

— Полундра! — влезая на ходу в вагон, крикнул высокий широкоплечий моряк и сбросил с плеча ме­шок, уступая дорогу взбирающимся в вагон новым пассажирам.

Голос моряка показался Андрею знакомым: «Ни­как это Серафим Ковальчук, боцман с эсминца «Сме­лый»?»

— Сима Пулемет, ты?

Моряк чиркнул зажигалкой и восторженно во­скликнул:

— Андрюха! Ермаков! Ты откуда, Альбатрос? Андрей погасил ладонью огонек зажигалки и по­жал приятелю руку.

— Все дороги ведут в Одессу! До Молдаванки попутчики, поможешь?

— Какой разговор! Вот встречка! С семнадцато­го года не виделись, с Севастополя...

Поезд вновь набрал скорость.

— Как вас... Сима! Вы не устали стоять на моей ноге? — послышался чей-то голос.

Пассажиры расхохотались. Не удержался и Ан­дрей: это не шутка, если Сима встанет на ногу!

— Для кого Сима, а для кого гражданин, — от­резал Ковальчук.

Желая рассмотреть нового собеседника, он опять чиркнул зажигалкой, но тот предупредил моряка, включив электрический фонарик, и в упор навел луч света на друзей.

Андрей прищурился от яркого света, но все же раз­глядел, что фонарик держит один из новых пассажи­ров — невысокий худой человек в кожаной тужурке и кожаной кепке. Рядом стоял совсем молоденький кур­носый паренек в шинели.

Человек в кожанке быстро обвел лучом фонаря всю теплушку. Черные уродливые тени метнулись по стенам и закопченному потолку.

В луче на мгновение возникали лица и фигуры пассажиров: испуганно вытаращенные глаза бойкой бабенки; притворившийся спящим заскорузлый му­жичок; склонившиеся над мешком картежники; де­ланно зевнувший и прикрывший рукой лицо рябой мужчина; профессор с куском хлеба в руке.

Человек в кожанке шагнул к двери, снова на­вел луч на Ермакова и Ковальчука и негромко сказал:

— Граждане, предъявите ваши документы!

Не успел Андрей извлечь из кармана бумажник, как Рябой сшиб с ног человека в кожаной тужурке, толкнул на Ковальчука паренька в шинели и на пол­ном ходу выпрыгнул из вагона.

Все это произошло так внезапно, что никто не смог задержать беглеца. Человек в кожанке стремительно вскочил и ринулся за ним в темную степь.

Паренек в шинели вытащил из кармана пистолет, на миг задержался в дверях, словно подбадривая се­бя, что-то крикнул и прыгнул вслед за товарищем.

Пронзительный свисток паровоза заглушил выст­релы.

— Отчаянные ребята! — протянул Ковальчук.

— Чека контриков ловит, — пояснил кто-то из красноармейцев.

На полу остался оброненный чекистом электриче­ский фонарик. Вагон трясло, и круг света дрожал на потолке.

Море было тихим и голубым. Ночью эта голубиз­на казалась необъяснимой. Черное звездное небо, фио­летовый горизонт и голубая вода.

На легкой зыби медленно покачивался узкий длин­ный корпус подводной лодки. Борт о борт к ней бы­ла пришвартована небольшая шхуна. На фоне ночно­го неба едва заметно вырисовывался силуэт подвод­ного корабля и мачта парусного суденышка.

Тихо плескалась вода, скрипели трущиеся о ме­таллический корпус связанные из молодых тополей кранцы. Время от времени раздавались приглушен­ные отрывистые слова команды. Несколько матросов подхватывали ящики и тюки, поднятые краном из трюма подводной лодки, и передавали их людям со шхуны. Те, сгибаясь под тяжестью груза, переносили его по пружинящему трапу на свое судно.

С ходового мостика подводной лодки за погруз­кой молча наблюдал командир. На северо-востоке, в дымке тумана, смутно полыхало далекое зарево и мигал проблесковый огонь маяка. Там была Одесса.

Через два с половиной часа наступит рассвет. К это­му времени, приняв со шхуны продукты и пресную во­ду, подводная лодка будет уже далеко в море, дер­жа курс на Босфор. Изредка командир поглядывал на кормовую часть палубной надстройки, где стояли два человека: один в кожаном реглане, другой в брезен­товом рыбацком плаще и зюйдвестке. Командир не мог слышать, о чем они беседуют, да и не интересо­вался этим.

А человек в кожаном реглане — командир знал о нем лишь то, что его надо доставить на эсминец, встреча с которым предстоит у берегов южной Гре­ции, — говорил собеседнику:

— Вот все, что я хотел вам сообщить... Как буд­то погрузка закончена? — Он оглянулся и, повысив голос, позвал: — Антос!

Со шхуны на подводную лодку легко перепрыгнул шкипер — стройный худощавый мужчина в вельвето­вой куртке и кожаных брюках. Широко, по-морски расставляя ноги, он подошел к собеседникам.и прило­жил руку к обмотанной шелковым платком голове.

Во всей его осанке, в тонких чертах загорелого ли­ца, тонких, плотно сжатых губах, в блеске слегка при­щуренного левого глаза — правый глаз закрывала черная повязка — чувствовались самоуверенность и решимость.

— У вас все готово, Антос? — спросил человек в реглане.

— Все!

— Отлично! Вот ваш новый хозяин, Антос. Доста­вите его в Люстдорф... Груз сдайте Тургаенко.

Шкипер слегка поклонился пассажиру в рыбацком плаще, тот небрежно кивнул в ответ.

На востоке еще не начинал брезжить рассвет, ко­гда шхуна, опустив косые просмоленные паруса, ос­тановилась у песчаного берега, скрытого пеленой предутреннего тумана.

— Прикажете вас проводить? — шепотом спросил Антос.

Пассажир ответил не сразу. Пристально всматри­ваясь в пелену тумана, он словно чего-то ждал. Мат­росы держали наготове легкие карабины.

— Сегодня среда. Вы придете в субботу... — не поворачиваясь, произнес пассажир. — Провожать ме­ня не надо... Обождите десять минут; если все будет тихо, отплывайте... Сколько времени на ваших часах?

...Туман сгущался плотнее и плотнее, и погранич­ник, лежащий над обрывом в кустах дикой маслины, не мог уже разглядеть не только моря, но даже вытащенных на песчаный берег рыбачьих лодок и разве­шанных для просушки сетей.

Легкий прибой однообразно шуршал галькой. Где-то прокричал петух, ему откликнулся второй, третий...

«Скоро колонисты начнут коров доить... Хорошо бы сейчас выпить крыночку парного молока с теплым ржаным хлебом».

Пограничник облизал сухие, потрескавшиеся губы. Он был голоден, и от этого его еще сильнее клонило ко сну. Но спать на посту никак невозможно. Он вы­тащил из кармана флягу, налил на ладонь воды, смо­чил виски, лоб, веки. Теперь вроде бы легче.

Какой-то посторонний, едва уловимый звук раз­дался у лодок. Пограничник насторожился и, увидев вдруг под самым обрывом словно вынырнувшего из тумана человека, хотел было окликнуть его, но раз­думал: «Подпущу поближе...»

А неизвестный, пригнувшись, подошел к обрыву и, цепляясь за ветви кустов и клочья высохшей травы, полез вверх. Ясно, что это не местный житель: мест­ный пошел бы тропой.

Пограничник в волнении привстал, и в это мгнове­ние кто-то со страшной силой ударил его сзади по голове. Он даже не вскрикнул, а только как-то по-детски коротко и тихо ахнул и упал лицом в кусты...

Антос ждал, глядя на часы. Ровно через десять минут он подал рукой команду. Два матроса оттолк­нулись шестами, третий поднял кливер, и шхуна мед­ленно отошла от берега, провожаемая петухами, ко­торые долго еще перекликались в скрытом туманом спящем поселке.

Спустя полчаса шхуна встретилась напротив вы­дающегося в море каменистого мыска с шаландой и выгрузила на нее ящики и тюки. Грузный седобро­вый артельщик прикрыл их брезентом, и четверо ры­баков поспешно начали наваливать на брезент рыбу.