Страница 99 из 101
И. В. Сталин. Начало 1940-х гг.
Плакс молчал, он не знал ответа. Это был какой-то заколдованный круг, из которого, теперь он это отчетливо понимал, им с Саном не дадут вырваться. Судьбы других разведчиков-перебежчиков: Ярославского, Лаго Кривицкого и других – говорили сами за себя. Им не помогли ни профессионализм, ни чужие паспорта, ни деньги, ни «крыши» других разведок – пули ликвидаторов из НКВД достигли своей цели…
Внезапно в голову Плакса пришла неожиданная мысль. Он вытащил из кармана пальто пакет с паспортом и деньгами и порывисто сунул Сану:
– Бери! Это тебе поможет!
– Что здесь? – спросил тот.
– Новые документы для тебя. К сожалению, мы не совсем похожи, но… – Слова застревали у Плакса в горле.
– Я… я не могу.
– Бери! Там они мне не понадобятся, а ты должен раствориться в этом мире. Для них ты должен умереть, чтобы потом, когда придет время, рассказать правду. Слышишь, ты обязан жить, а теперь прощай, свои документы и машину оставь мне!
– Но, Израиль, я не могу так! Не могу, – потерянно ответил Сан.
– Можешь! Ради наших детей и ради будущей правды! – В голосе Плакса зазвучала непреклонная воля.
Он решительно забрал ключи от машины, права и сел за руль. Сан застывшим взглядом смотрел, как «форд», набирая скорость, устремился к причалу. В последний раз мигнули габаритные огни, и Потомак навсегда поглотил машину, унеся с собой тайну двух разведчиков, двух друзей.
На следующий день скупые строчки полицейского протокола зафиксировали дорожное происшествие на набережной, предположительно унесшее одну человеческую жизнь.
Спустя несколько суток на подмосковный военный аэродром заходил на посадку самолет с одним-единственным гражданским пассажиром на борту, летевшим из Тегерана. Внизу, под крылом, серыми нахохлившимися птицами расселись по полю эскадрильи новеньких истребителей. В воздухе стоял рокот моторов, юркие «И-16» один за другим взмывали в небо и, совершив разворот, уходили на запад. Туда, где, удаляясь от Москвы, проходила линия фронта.
Колеса транспортника едва коснулись взлетной полосы, а навстречу ему уже неслась черная «эмка». Сердце Плакса сжалось. Он уже не слышал веселых голосов экипажа, грохота распахнувшегося люка и лязга опустившегося на землю трапа.
Крутанувшись волчком на обледеневшей бетонке, машина остановилась под крылом. Из нее выскочили двое и, заложив руки за спину, уставились на трап. Все это до боли напоминало недавние события в его жизни. Плакс не торопился спускаться, пытаясь продлить драгоценные мгновения такой недолгой свободы.
– Эй, ты чё там, примерз, что ли? Топай сюда! – прикрикнул на него мордастый старлей из конвоя.
Оставив без внимания окрик, он сошел по лестнице вниз, наклонился к сугробу, зачерпнул пригоршню чистого снега и уткнулся в него лицом.
– Нет, Федорыч, ты посмотри на него! Ну, я тебя сейчас умою! – взвился старлей и схватился за кобуру.
Короткие толстые пальцы никак не могли сдернуть застежку, и Плаксом завладела отчаянная мысль: «А может, кончить все разом? Съездить по роже этой зажравшейся тыловой крысе… Один только выстрел, мгновенная боль – и больше ничего. Ни изматывающих допросов, ни пыток, ни мучительной смерти в промерзшем насквозь бараке».
Пронзительный звук автомобильного сигнала заставил его встрепенуться. Конвой принял стойку. К самолету мчалась машина с правительственными номерами. Не успела она остановиться, как из нее выпрыгнул высокий майор. Его лицо показалось Плаксу знакомым.
«Где-то я тебя раньше встречал… – напряг он память. – Майор? Точно! Он отвозил меня к Поскребышеву!»
Энергично размахивая руками, майор на ходу прокричал:
– Отставить! Он поедет со мной!
– А ты кто такой, чтобы тут командовать? – с угрозой спросил старлей, все еще пытаясь расстегнуть кобуру.
– Сбавь обороты, старший лейтенант! Я из ЦК! – решительно наступал майор.
– И чё, нам теперь на колени упасть? – огрызнулся старлей, но тон сбавил.
– Надо будет, и раком встанешь!
– Что-о?!
– У меня особое распоряжение ЦК! А ну, отойди в сторону! – надоело пререкаться майору.
– У нас тоже приказ, от самого наркома! – не уступал старлей.
– И что? С каких это пор ваше ведомство партией командует?! Стоять смирно! – рявкнул майор и приказал: – Плакс, в машину быстро!
Конвой нехотя расступился, и Израиль шагнул к машине.
– Так-то оно лучше, а то сразу за кобуру хвататься. Вольно! – снисходительно бросил майор.
– Я буду докладывать! Как ваша фамилия? – прорычал позеленевший от злости старлей.
– Докладывай! А фамилия самая что ни на есть обыкновенная, на ней пол-России держится – Иванов! – весело ответил майор.
В машине Плакс без сил откинулся на спинку сиденья. Повезло? Он не верил этому. Аэродром остался позади, машина стремительно неслась по прямой, как стрела, дороге. Вскоре лес закончился, по сторонам потянулись пригороды Москвы, а затем начался и сам город. Он был уже другим, совсем не похожим на тот, что ему пришлось покидать в ноябре 1941 года. Москва постепенно выздоравливала. Реже попадались развалины, огромные туши аэростатов нависали теперь только над Кремлем.
И. В. Сталин и А. Н. Поскребышев, секретарь И. В. Сталина, руководитель Особого отдела ЦК
Вскоре впереди показался столп Ивана Великого, и машина пошла по знакомому ему маршруту. Теперь он уже не сомневался, что они едут на Кропоткинскую, на явочную квартиру Особого сектора ЦК, где когда-то состоялась его встреча с Поскребышевым. Машина остановилась у парадного подъезда, когда Плакс выходил, он заметил, что позади, метрах в тридцати, приткнулась «эмка» с экавэдэшниками.
– Вот же псы! Никак не отцепятся! – проворчал майор и шагнул к двери.
Плакс, с трудом поспевая за ним, шагал по ступенькам. Он терялся в догадках, что же ждало его на этот раз.
На лестничной площадке им преградили дорогу двое из охраны. Майор сделал знак, и они отошли в сторону. Затем он решительно распахнул дверь в квартиру. В прихожей их встретила все та же пожилая женщина. Он приняла у Израиля пальто и проводила в гостиную.
В гостиной его уже ждали, это снова был Поскребышев. Энергично пожав Плаксу руку, он с теплотой произнес:
– Рад видеть тебя живым и здоровым!
Вслед за ним поздоровался Пономарев.
– Садись, Израиль! – предложил Поскребышев. – То есть присаживайся, садись – это больше по части Берии. Рассказывай, как добрался.
– В общем, нормально, если не считать того, что едва не попал на Лубянку, – не стал вдаваться в подробности Плакс.
– Опричники Лаврентия, как всегда, торопятся, – желчно заметил Поскребышев.
– От него уже звонили, – напомнил Пономарев.
Поскребышев нахмурился, но ничего не сказал и позвал хозяйку:
– Мария Петровна, будьте добры, чайку!
Пока они обменивались впечатлениями о погоде в Москве, она успела выставить на стол батарею разнокалиберных вазочек и чашек. Последним появился надраенный до зеркального блеска пыхтящий самовар. Пономарев вызвался разливать чай по чашкам, но Поскребышев сказал:
– Что-то ты, Борис, не с того начинаешь! Разве у нас нет ничего покрепче?
– Есть, – кивнул тот, метнулся на кухню и возвратился с бутылкой выдержанного марочного коньяка.
– Ну вот, совсем другое дело! – одобрительно отозвался Поскребышев. – А то Израиль подумает, что у нас сухой закон. Наливай!
Когда рюмки наполнились до краев, он произнес тост:
– За нашу будущую и за твою сегодняшнюю победу, Израиль!
– За победу! – дружно поддержали они.
У Плакса внезапно запершило в горле, он снова был среди своих, и отупляющее чувство безысходности, совсем недавно владевшее им, на время отпустило. В эти минуты он испытывал искреннюю человеческую симпатию к Поскребышеву, который, находясь у вершины власти, остался верен той старой фронтовой дружбе, что родилась больше двадцати лет назад. За эту дружбу он и предложил выпить. Затем были еще тосты: за Родину, за Сталина и еще раз за победу. Плаксу хотелось, чтобы этот вечер никогда не кончался.