Прыжок самурая

Ф. Э. Дзержинский в группе чекистов на пароходе «Нестор-летописец». Здесь же: В. Н. Манцев (стоит, второй справа), С. Ф. Реденс (сидит, второй слева). Одесса, июнь 1921 г. (РГАСПИ. Ф. 413 Оп. 1. Д. 88)

Быстрый на решения, честолюбивый чекист Берия, как никто другой, подходил на эту роль, но он решил выждать, предложив рассмотреть вопрос ближе к пленуму. Ситуация зависла и еще больше обострила борьбу между Лакобой и Орахелашвили, а это было ему как раз на руку. Слухи о предстоящем назначении просочились сначала в Тифлис, а потом и в Сухум и еще больше подлили масла в огонь вражды, полыхавшей между ними. Эта вражда ослабляла обоих, но особенно выводила из себя «отца всех абхазов» – гордеца Нестора, который в последнее время стал своевольничать и подвергать критике подходы ЦК и лично его, Сталина, к коллективизации на Кавказе.

К лету тридцать первого Лакоба насмерть разругался с Мамией Орахелашвили и лез из кожи вон, стараясь пропихнуть в секретариат крайкома Берию, но Орджоникидзе на этот раз отошел в сторону. И тогда хитрец Нестор зашел с другой стороны: дождался, когда в октябре он, Сталин, приехал на отдых в Гагру, и вместе с Ворошиловым напросился в гости, а заодно прихватил с собой своего протеже.

Появились они задолго до завтрака и, как водится, привезли собой подарки. Берия так расстарался, что не поленился приволочь с собой бочонок хванчкары с виноградников Гори, но вперед не высовывался и скромно держался за спинами «старших друзей». Те, уже не раз бывавшие на даче, вели себя побойчее. Клим, азартно поблескивая глазами, косился в сторону чайного домика. Оттуда доносились звон посуды и тихие голоса прислуги. На летней террасе пыхтел жаром пузатый самовар, а в глубине комнаты тускло отсвечивал зеленым сукном великолепный бильярдный стол. Ворошилов не утерпел и подтолкнул плечом Нестора, тот тоже загорелся: оба были отменными игроками и не упускали возможности сразиться. Здесь, на даче у Холодной речки, бильярдный стол безоговорочно признавался как лучший, но солнечный денек и тонкое благоухание осеннего сада влекли на открытый воздух.

После ливневых дождей и короткого похолодания в Абхазии снова установились теплые погожие дни. Днем уже не было той изнурительной жары, что стояла в сентябре, воздух стал чист и прозрачен. В сине-бирюзовой дымке причудливыми замками угадывались заснеженные вершины Большого Кавказского хребта, склоны гор полыхали багровым пожаром увядающей листвы. Привольно раскинувшаяся Бзыбская долина напоминала огромный персидский ковер, вытканный золотистым цветом созревающей в садах хурмы и мандарин. Внизу, у скал, безмятежную гладь моря морщил дежурный сторожевик, а вдали белоснежными парусниками санаторских корпусов виднелась красавица Гагра.

И. В. Сталин и Л. П. Берия с сотрудниками НКВД на даче в Абхазии. 1930-е гг.

Снизу, со стороны поселка, долетали ароматные запахи. Там варили мамалыгу, чурчхелу и коптили мясо. Где-то в верховьях речки монотонно скрипело мельничное колесо, из глубины леса веселым звоном отзывалась пила, а в ответ раскатистым эхом ухали удары топора. Все это воскрешало давно забытые чувства. Он даже ощутил в ладонях шершавую виноградную лозу, а на губах появился сладковато-терпкий запах зрелой изабеллы. В нем на время пропал Вождь, уступив место обыкновенному человеку, испытывающему тягу к земле.

Нарочито громко он прикрикнул:

– Нестор! Клим! Хватит бездельничать!

Гости оборвали смех и недоуменно переглянулись. Берия насторожился и нервно затеребил пояс.

– Надо убрать дикий кустарник, он мешает саду!

Этот призыв вызвал небывалый прилив энтузиазма, каждый стремился выставить себя в лучшем свете перед Вождем. Все пришло в движение. Охрана притащила садовый инвентарь. Сам он взял ножницы и не торопясь принялся срезать ветви дикого орешника. Настроение Вождя передалось другим. Ворошилов, как в кавалерийской атаке, лихо рубил топором сучья, Нестор, подобно заправскому дворнику, подметал дорожку к чайному домику.

Берии достались грабли. Работал он неумело. Зубья то и дело цеплялись за расщелины, выскальзывали из рук, и это выводило его из себя. Рядом с ним охранник пытался перерубить толстый узловатый корень кизила. В неловких руках лезвие топора, соскальзывая на гранитный валун, высекало сноп искр. Берия отбросил грабли, пихнул охранника в бок, выхватил топор и громко – так громко, чтобы слышали все, – прокричал:

– Мне под силу срубить под корень любой кустарник, на который укажет хозяин этого сада, Иосиф Виссарионович Сталин!

Топор со свистом опустился, и корень отлетел в сторону.

– Смотри, Лаврентий, чтобы между ног не зацепил, – поддел Ворошилов.

Тот не отреагировал, опустив топор на плечо, он пожирал взглядом только его – Сталина!

В последние годы так дерзко смотреть на него никто не отваживался. Берия рисковал, но, как расчетливый игрок, понимал: без риска добиться серьезных успехов в политике невозможно. Впервые он попал в ближний круг Хозяина, и это произошло не в холодном и чопорном Кремле, где сотни партийных секретарей проходили безликой массой перед «живым богом», а здесь, под Гагрой. На земле, где веками жили их предки, где родились и выросли они сами. Но их объединяло нечто большее, чем принадлежность к одной партии и узы землячества, – неуемная жажда власти. И, судя по всему, ради обладания ею амбициозный мингрел готов был служить хоть самому черту и рубить головы соперникам так же безжалостно, как кустарник.

Чекист запомнился, и в декабре тридцать шестого, когда Нестор не поддался на настойчивые уговоры оставить свою Абхазию и занять кресло наркома внутренних дел СССР, снова всплыл в памяти. Берия понадобился, чтобы после Ежова, сделавшего свое дело, зачистившего партию от брюзжащих, вечно недовольных и путающихся под ногами бухаринцев и зиновьевцев, убрать вслед за ним ставших уже ненужными свидетелей – чекистов…

Близкий шум шагов отвлек Сталина от воспоминаний. В комнату стремительно вошел нарком. Его лицо разрумянилось от мороза и возбуждения, за стеклами пенсне лихорадочно поблескивали глаза.

– Что стряслось, Лаврентий? Ты, часом, не Гитлера поймал? – с сарказмом спросил Вождь.

– Иосиф Виссарионович, в наркомат поступила информация особой государственной важности! – забыв поздороваться, выпалил тот.

Волнение Берии невольно передалось и самому Хозяину. Он жадно затянулся, не замечая, что трубка погасла. Щеки надулись, словно мяч, усы встали торчком, как у рассерженного кота. Нарком смешался и скосил взгляд в сторону.

Сталин с раздражением прокашлялся, повернулся к Берии спиной и, припадая на левую ногу, прошел к креслу.

– У нас неважных дел не бывает, – сказал он, садясь.

Берия суетливо зашарил по папке, но замок, как назло, заело.

– Что там у тебя? – торопил Вождь.

– Иосиф Виссарионович, операция вступила в завершающую стадию. По только что полученным оперативным данным, в ближайшие дни, а возможно уже и часы, произойдет резкое охлаждение отношений между Японией и США, которое, вероятнее всего, приведет к военному конфликту, – на одном дыхании доложил нарком и протянул сводку.

Сталин посмотрел на него долгим немигающим взглядом, попросил положить сводку на стол, поднялся и прошел к окну. Берия облизнул внезапно пересохшие губы, он не спускал глаз с затянутой во френч сутуловатой спины.

– Насколько можно доверять этому сообщению?

Вопрос Сталина заставил Берию поежиться, но он не потерял уверенности и твердо заявил:

– Деза исключена! Информация перепроверялась по другим каналам. Думаю, не сегодня, так завтра ее подтвердят конкретные действия американцев.

– Хорошо бы, – произнес Сталин, затем его глаза в хищном прищуре нацелились на Берию, и он спросил: – Лаврентий, а ты уверен, что Гопкинс поверил тому, что сообщил этот, как его…