Страница 3 из 25
Таким образом к концу 80-х годов грандиозная работа Бисмарка казалась законченной. Германия была подкреплена тройственным союзом, а дружелюбная позиция России и Британии по отношению к Германии приносила ей пользу, не причиняя в то же время излишних хлопот. Опираясь на эту надежную базу, Германия была готова развивать свое экономическое могущество, а Францию Бисмарк связал не только политической опекой, но и совершенной изоляцией.
Однако с началом 90-х годов в этом здании вскоре после отставки его строителя стали появляться первые трещины. Восшествие на престол в 1888 году молодого императора Вильгельма II было неприятно царю Александру III, который не любил его «навязчивую любезность» и не доверял ему. Но брешь в творении Бисмарка образовалась не по вине Александра, а по вине Вильгельма. Контроль Бисмарка надоедал Вильгельму и его Генеральному штабу – а у солдат, среди которых Вильгельм вырос, он так просто и легко нашел союзников, что, связавшись с ними, позабыл, что этим самым кует для себя новые цепи.
Первым результатом после отставки «русофила» канцлера был отказ его преемника возобновить с Россией «секретный договор» 1887 года. Вторым действием (естественным следствием первого) было то, что царь поборол свое отвращение к республиканизму и в 1891 году заключил соглашение с Францией, которое год спустя было развито в военную конвенцию для взаимной поддержки друг друга в случае нападения третьей державы. В этой конвенции был один чрезвычайно серьезный пункт, а именно: если кто-либо из членов тройственного союза мобилизует свои вооруженные силы, то Франция и Россия немедленно мобилизуются. Царь не мог жаловаться, что он не понимает значения этого обязательства, так как французский генерал Буадефр, который вел переговоры с Россией, позаботился объяснить царю, что «мобилизация означает объявление войны».
Царь проглотил эту пилюлю из боязни, что Британия вот-вот заключит союз с Германией, но этой пилюлей испортил себе желудок, так как утекло много воды прежде, чем это сближение предоставило Франции ощутимые дипломатические выгоды.
Тем не менее Франция посредством заключения этого соглашения выходила из «карантина». С тех пор в Европе стали существовать две политических группировки. Хотя одна из них была хрупкой, а другая прочной, обе группировки представляли собой известного рода равновесие сил, при том что фактически их силы еще не были уравновешены.
Интересно пролить свет на отказ Германии от секретного договора с Россией: рассматривавший это дело Совет в Берлине отклонил договор как нелояльный по отношению к Австрии и Британии…
Каковы бы ни были недостатки кайзера, он все же был искреннее Бисмарка; внешняя же неискренность его противоречивых суждений была, по-видимому, обязана сочетанию в нем исключительной прямоты со способностью быстро менять свои решения. Основным различием между этими людьми было то, что один стремился обеспечить стране безопасность путем постоянной нечестности, а второй нарывался на опасности благодаря своей болезненной честности. Заключение, вынесенное Советом в пользу Британии и Австрии, отвечало точке зрения кайзера. Хотя он и изменил бисмаркову политику по отношению к России, он поддерживал дружескую политику Бисмарка по отношению к Британии, стремясь к этому, быть может, ради более искренних и менее политичных убеждений.
Личным источником «спайки» была взаимная неприязнь кайзера и его дяди, принца Уэльского, позднее короля Эдуарда VII. И, как ни странно, семья Бисмарка работала как раз над расширением этой бреши в личных отношениях монархов.
Но все это не могло бы привести к спайке наций, если бы здесь не играли роли другие, более серьезные причины. Вернее – значение имела одна и та же причина, но с различными оттенками. Корни ее лежали в перемене направления германской политики от роста внутреннего к росту внешнему. Рост торговли Германии и ее влияние на рынке в международном масштабе неизбежно привели к столкновению во многих местах интересов Германии и Англии. При искусном, подчас вероломном, руководстве Бисмарка эти столкновения не привели бы к таким трениям, при которых уже летели искры, грозившие пожаром войны. Британские государственные мужи были до крайности толстокожи – поэтому их легко можно было провести. Партия, отдававшая себе наибольший отчет в государственных делах Британии, была, по случайному стечению обстоятельств, наиболее приятной партией для императорской Германии. Но Бисмарка уже не было, и искусства его также не было. Как обычно бывает, последователи великого человека забыли его принципы и помнили только его железную волю.
К счастью, сам кайзер умел очаровывать. Благодаря этому, несмотря на неоднократные трения, ему удалось не только сохранить популярность в Англии, но и крепко забрать в руки нового русского царя, слабого и мягкотелого Николая II. Некоторое время кайзер пользовался выгодами этого влияния, не неся сам никаких обязательств.
Первое обострение взаимоотношений с Британией, набросившее роковую тень и на будущее, возникло из-за Турции. В 1892 году у власти в Англии вновь оказалось либеральное правительство. Как рассказывает Грэй, внезапно из Берлина было прислано нечто вроде ультиматума с требованием прекратить конкуренцию с Германией «в отношении железнодорожных концессий в Турции».
В последующие годы кайзер также не терял случая доказать, что в центре ткавшейся паутины германской внешней торговли сидел злой паук. В 1895 году его вмешательство позволило России лишить Японию ее добычи как результата ее войны с Китаем.[2]
В 1896 году произошло второе, еще более серьезное обострение отношений с Британией. По иронии судьбы источником этого обострения явилось слишком пламенное восхищение англичан империализмом Бисмарка и подражание ему. Кайзер все более и более раздражался самолюбованием Сесиля Родса. Используемый Родсом метод распространения британского влияния в Южной Африке подрывал его собственные планы. После нескольких глухих жалоб и «милой» поддержки буров в Трансваале, Вильгельм нашел заманчивый предлог для демонстрации во время рейда Джеймсона в Трансваале.[3]
На Совете 3 января 1896 года кайзер потребовал, чтобы Германия приняла протекторат над Трансваалем и послала туда войска. Когда канцлер Каприви возразил, что «это вызовет войну с Англией», кайзер скромно заметил: «Да, но только на суше». Кайзеру посоветовали менее сильное средство – послать поздравительную телеграмму президенту Крюгеру, составленную в таких выражениях, чтобы не только оскорбить Британию, но и подчеркнуть отрицание ее суверенитета над Трансваалем.
В обеих странах закипели народные страсти. В одном случае это вызвало плохо замаскированную зависть, в другом – обиду, когда в старом друге неожиданно увидели нового соперника. Немцы совершенно естественно досадовали, что Британия, имея уже много колоний, хочет получить их в той части света, где пришедший позже рискует натолкнуться на неприятности. Англичане так привыкли к колонизации, что слепо уверились, будто это дело лишь «Джона Буля», и не могли понять, как могут возникать такие же стремления у кого-либо другого, кроме традиционных соперников – Франции и России.
Именно это хладнокровное убеждение, хотя и бессознательно, явилось лекарством при возникшем кризисе. Ему, главным образом, были обязаны спасением положения. Германия приняла ряд мер военного характера. Она предложила Франции и России участвовать в коалиции против Британии. Но отсутствие ответа от этих стран, спокойствие правительства лорда Солсбери и чувство собственного бессилия на море предотвратили на этот раз неминуемую, как казалось, угрозу миру.
Все же опасность, предупрежденную из-за недостатка сил, нельзя было считать миновавшей. Именно с этого момента и начался действительный рост германского морского честолюбия, выразившийся в 1897 году в словах кайзера: «Трезубец должен быть в нашем кулаке», и в действиях императора, поручившего адмиралу Тирпицу создать этот «трезубец». В этот же год увидела свет первая большая морская программа Германии и раздались слова кайзера, лично объявившего себя во время посещения Дамаска[4] защитником всех магометан во всем мире, что было прямой провокацией по отношению к Британии и Франции. И даже не только для них: открытое признание за собой роли священного покровителя Турции стало фатальным и для его добрых отношений с Россией. Тень кайзера легла на пути устремлений России к Константинополю – цели всех ее мечтаний.
2
В 1894 году конфликт между Японией и Китаем из-за Кореи повлек за собой войну между ними. Китай был побежден, и на основании мирного договора, заключенного 17 апреля 1896 года в Симоносеки, Япония получила Формозу. Но после совместного вмешательства России и Франции в интересах Китая она должна была отказаться от уступленных ей по тому же договору Ляодунского полуострова и Кореи. (Прим. ред. 1935 года).
3
Требование проживавших в Трансваале англичан об уравнении их в политических правах с гражданами Трансвааля было поддержано премьером Калланда Сесилем Родсом, который организовал вооруженное нападение на республику буров, осуществленное в конце декабря 1896 года Джеймсоном. Рейд Джеймсона не удался, буры окружили его вместе с отрядом и взяли в плен. 3 мая 1896 года Вильгельм послал по этому случаю президенту Трансвааля Крюгеру телеграмму, поздравляя его с победой. Это вызвало в Англии сильное негодование против Вильгельма. (Прим. ред. 1935 года).
4
Осенью 1898 года Вильгельм совершил поездку в Иерусалим и в Константинополь. Он возложил венок на могилу султана Саладина, современника третьего крестового похода, и на банкете в Дамаске произнес речь, в которой назвал себя другом 300 миллионов мусульман. Поездка имела большое политическое значение для Германии, сблизив ее с Турцией и укротив немецкое влияние на Босфоре. Ближайшим результатом поездки Вильгельма явилось благо приятное для Германии разрешение Турцией вопроса о Багдадской железной дороге, тогда как раньше германский проект этой линии тормозился Англией, экономические интересы которой нарушались этим проектом. (Прим. ред. 1935 года).