Страница 13 из 14
29 декабря Вингейт занял пост верховного комиссара Египта, с которого Мак-Магон был снят под давлением враждебных ему сил. Для выяснения желательности присылки войск Вингейт отправил через полковника Пирсона телеграмму, которая в действительности была ультиматумом шерифу и требовала от него решительного ответа. Шериф прислал ответ, который, несмотря на его неясность, смог быть истолкован как согласие принять помощь со стороны английских войск. В связи с этим Пирсон протелеграфировал в Каир просьбу Мюррею произвести отправку бригады, которая находилась наготове.
Отправка была намечена на 9 января. Казалось, что долгожданное мероприятие, наконец, будет проведено в жизнь, но в действительности оно так и не было реализовано: все приказания были отменены, причем на этот раз окончательно.
6 января Вильсон после кратковременного пребывания в Египте вернулся в Джидду. По дороге он остановился в Янбо, где виделся не только с Фейсалом, но и с Лоуренсом. Хотя Вильсон до тех пор и был убежденным сторонником отправки английских войск в Рабуг, вернувшись, он стал смотреть на положение более оптимистически и был лишь озабочен реакцией, которая могла явиться следствием высадки английских войск.
По прибытии в Джидду Вильсон увидел последнюю телеграмму шерифа и признал ее неудовлетворительной. Он написал Вингейту о том, что отправка войск не должна производиться до тех пор, пока шериф не потребует в письменном виде присылки войск с принятием на себя ответственности за последствия их появления в Геджасе.
9 января Вингейт отправил об этом телеграмму шерифу. Хотя многие из окружавших шерифа и высказывались за принятие помощи, шериф колебался взять на себя ответственность. Он оставался в нерешительности два дня, а затем ответил, что в данный момент в помощи английских войск он не нуждается, но хотел бы оставить за собой право их вызова в случае перемены обстановки.
Фейсал — с Лоуренсом в качестве советчика — уже выступил из Янбо для флангового марша по берегу Красного моря на расстоянии 350 км к Веджу. 23 января последний был занят передовой колонной арабов, высадившихся с кораблей. Два дня спустя английская бригада, находившаяся в ожидании в Суэце, была отправлена обратно.
На войне, сказал Наполеон, приходится рассчитывать не только на людей, но и на отдельного человека. Это еще более верно при участии в войне иррегулярных войск. В январе 1796 г. молодой 26-летний человек сумел убедить Директорию пойти на смелый шаг, который точно так же начался с флангового марша вдоль побережья Ривьеры. Лоуренс перед началом его первой арабской кампании был ровно на 2 года старше, чем был Наполеон Бонапарт во время его первой итальянской кампании. Любители исторических совпадений могут обнаружить исключительную цепь событий. 16 октября — в тот день, когда Лоуренс высадился в Аравии, — Наполеон был произведен в генералы за услуги, оказанные им во время восстания в вандемьере. 27 марта Наполеон принял командование над итальянской армией, а Лоуренс произвел свой первый самостоятельный набег на Геджасскую железную дорогу. 10 мая, в годовщину «моста Лоди» — даты, с которой Наполеон начал считать свое предвидение «сверхчеловеческих достижений», Лоуренс был окончательно лишен возможности соединиться с английской миссией и остался один с арабами в экспедиции, которая подняла арабскую кампанию на новую высоту, а его самого вознесла до кульминационной точки подъема. Однако аналогия не должна заходить слишком далеко.
Глава 4. Клин
Декабрь 1916 г. — январь 1917 г.
Возвращаясь в Каир после своего первого посещения Фейсала, Лоуренс представил Клейтону еще более убедительный доклад, чем взгляды, высказанные им в Хартуме. Это был краткий и резкий документ, в котором Лоуренс весьма основательно возражал против присылки бригады. Он считал, что арабы были в состоянии сами удержаться на холмах, пересекавших дороги в Мекку, при условии хорошего снабжения их легкими пулеметами, соответствующей артиллерией и технической помощью. Благодаря собственному опыту он определенно высказывался против присылки английских войск, считая, что их появление вызовет среди арабов столько подозрений и предубеждений, что уничтожит то единство, которое сейчас имеется. Кроме того, он считал английскую пехоту слишком тяжеловесной для военных действий в такой пустынной и суровой стране и предполагал, что турки вследствие этого будут в состоянии избегнуть встречи с английскими войсками в Рабуге.
Лоуренс выдвигал свои доводы особенно настойчиво, так как узнал, что приготовления к посылке отряда, шли полным ходом. Вскоре после этого он имел основание еще более усилить свои возражения, так как обнаружил, что Бремон, настаивая на отправке отряда, руководствовался политическими мотивами. Подозрения Лоуренса были вызваны разговором, в котором Бремон намекнул, что, поскольку арабы противятся высадке союзных войск, их неудовольствие будет направлено против шерифа, который вследствие этого окажется еще в большей зависимости от поддержки союзников.
Можно также подозревать, что выражения. Лоуренса против отправки военной экспедиции были вызваны не только военными соображениями. Бремон позднее указывал, что возражения Лоуренса были вызваны его личным честолюбием, так как «прибытие английского генерала с бригадой поставило бы его в подчиненное положение». Однако это заявление не вяжется с тем фактом, что Лоуренс первый высказался против предложения о посылке войск еще тогда, когда никому в голову не приходила мысль отправить его в Геджас и когда он не высказывал ни малейшего желания туда ехать.
Более естественная причина заключалась в давнишнем желании Лоуренса видеть арабов борющимися за свое освобождение и притом без покровительства иностранцев. Если он не хотел их видеть «охраняемыми» англичанами, то еще менее хотел их видеть превращаемыми в добрых французских граждан. Улучшение их гражданских добродетелей не возместило бы, по его мнению, потери того, что он рассматривал как необходимый дух свободолюбия. Французы же являлись не только более серьезной угрозой для его планов, но и более реальной угрозой вообще. И в конце концов арабы оказались бы в роли кукушки в своем гнезде.
Доклад Лоуренса создал ему новый авторитет в тех кругах, где до этого его считали непочтительным и эксцентричным молодым штатским гражданином в военной форме. В глазах генерального штаба он внезапно превратился из любителя в эксперта-специалиста. Такова, однако, обычная судьба человека, когда его критика случайно угодит профессионалам. Наблюдения, сделанные Лоуренсом, и его доводы. против посылки бригады в Рабуг были встречены наилучшим образом всеми теми, кто высказывался против ее отправки. «Мюррей и его штаб повернулись ко мне лицом и сказали, что я самый лучший мальчик; они протелеграфировали полностью мою докладную записку Робертсону, который прислал мне благодарственную телеграмму».
Такого превосходного эксперта следовало использовать в дальнейшем и отправить туда, где он мог бы придерживаться столь правильных взглядов. Поскольку это вновь создавшееся в высоких кругах мнение совпадало с мнением человека, который лучше всех знал свою работу, Клейтон приказал Лоуренсу возвратиться в Янбо, для того чтобы действовать в качестве офицера для связи и советника Фейсала. Отношение Лоуренса к этому новому поручению, которое имело столь громадные последствия в дальнейшем, может быть лучше всего передано его собственными словами: "Поскольку оно меня совершенно не устраивало, я доказывал свою полнейшую непригодность для этого дела, заявив, что я ненавижу ответственность и что на протяжении всей моей жизни неодушевленные вещи были для меня более приятны, чем люди, а идеи — чем одушевленные вещи. Таким образом обязанность, требовавшая иметь дело с людьми и использовать их для каких бы то ни было целей, была для меня вдвойне нежелательна. Я не был похож на военного человека и ненавидел военное дело, между тем как Сирдар запросил Лондон о присылке кадровых офицеров, достаточно компетентных для руководства войной в Аравии.