Родовое влечение

Мэдди мучилась угрызениями совести. Джиллиан пыталась разубедить ее.

– Моя дорогая, у девушки комплекс вины должен возникать только тогда, когда у нее слишком мало каратов на пальцах.

Но тревожное состояние Мэдди не поддавалось лечению. От Алекса не было никаких вестей: ни открытки, ни звонка. На Би-Би-Си с конкурирующей программой о природе появился зоолог в парике и с претензией на художественный вкус, хотя Мэдди никакого вкуса там не увидела, только плохие зубы и на удивление хлипкую мускулатуру. Она набрала оксфордский номер Алекса. Автоответчик. Она позвонила в квартиру на Мейда-Вейл. Ничего. На телевидении отказывались принимать сообщения. Алекс мелькнул в поле ее зрения только один раз, когда его фотография появилась в качестве иллюстрации к статье. Проблема заключалась в том, что фотография была в газете, в которую какой-то пассажир в метро завернул рыбу. Вытянув шею и едва не ложась на колени своего соседа, Мэдди удалось прочитать несколько фраз, причем все они были вторыми частями предложений: «ранен во время тяжелейшего атакуя взбесившегося слона до смерти мухами цеце в»…

Помешавшись от тревоги, Мэдди принялась обзванивать его друзей. Большинство из них отнеслось к ней неучтиво и продемонстрировало это самым что ни на есть английским образом: «Я спешу, но буду рад видеть вас», «О, да, встретимся в ближайшее время».

Соня, которая недавно вернулась из Антарктики, где приклеивала мех детенышам тюленей, в настоящий момент находилась в клинике для людей с расстройствами аппетита. Мэдди попыталась вытянуть из нее хоть какие-то крохи информации об Алексе. Однако все, что не касалось содержания калорий, Соню не интересовало.

– Мне уже лучше. Доктор назначил мне две разные диеты.

«Да, – подумала Мэдди, наблюдая, как Соня пожирает шоколадные конфеты, которые она купила для нее в больничном киоске, – потому что с одной диеты ты не наешься».

Причина ее госпитализации – ее муж – тоже болел. Рейтинг Общепризнанной Поп-Звезды стремительно падал. Теперь, говоря о своей группе, он подразумевал групповую терапию. Дабы не отстать от стильной и более молодой Имоджин, он пошел на то, чтобы ему тайно вживили силиконовые имплантаты в икроножные мышцы, в мышцы бедер, ягодиц и груди. «Арни», вот как они назывались. Мэдди с интересом разглядывала его расширившуюся грудь, постройневшие ноги и бугрящиеся бицепсы на плечах. Сам он лежал на больничной койке, выздоравливая от хронической инфекции в заднице. Он занимался любовью с Имоджин, когда его задница лопнула. Просто взорвалась.

– У нее потрясающая попка, – мечтательно проговорил он. Очевидно, он хорошо помнил их с Мэдди последнюю встречу и изо всех сил демонстрировал желание помочь. – Гладенькая, округлая, как щечки. Я просто растер себе все до крови. Черт побери! Три с половиной тысячи баксов пущены на ветер!

Когда Мэдди попыталась перевести разговор на Алекса, он ощетинился.

– Я выставлю счет этому ублюдку за причиненный ущерб. Он заставил меня целыми днями просиживать на чертовых сборищах звериных докторов и проклятых собраниях по сбору средств для лейбористов. Если бы не этот болтливый зануда, мне бы не пришлось тратиться на имплантаты, верно?

Имоджин, также проходившая лечение, но только от рваных ран и ожогов, Алекса не видела. Главным образом потому, что смотрела только на своего пластического хирурга.

Брайса вместе с его малышом Мэдди нашла в суде по делам малолетних. Несмотря на разочарования последних недель (их Авторского ребенка не приняли в детскую «Менсу»[72]), он был полон решимости добиться права на опеку. Зря он послушал свою супругу, надо было поступить так же, как все его друзья, – подыскать себе ребенка среди детей перуанских крестьян. Разорвав фотографию Имоджин, он заявил, что сам виноват во всем, потому что поставил красоту выше мозгов.

– Ведь это Алекс познакомил нас, – буркнул Брайс в ответ на расспросы Мэдди. – Больше всего меня потрясли ее длинные, льющиеся волосы. Хотите, открою вам одну тайну? Они фальшивые. Их изготовили в странах третьего мира и вплели в ее собственные. Мерзость, правда? Представляете, просыпаешься – а рядом с тобой на подушке клоки женских волос.

Мэдди собралась было предложить ему подать иск за обесцвечивание обещания, по потом подумала, что только Алекс смог бы по достоинству оценить каламбур.

Найти Хамфри оказалось сложнее. Так как его обвинили в плагиате сюжета у малоизвестного боснийского поэта-патриота, Мэдди решила, что его следует искать в садомазохистском клубе, о котором рассказывала Джиллиан. Ведь он, как-никак, должен быть наказан за очень многое.

Мэдди слышала, что во многих клубах существуют определенные требования к стилю одежды, но этот клуб превзошел все ожидания. Чертыхаясь, борясь со спазмами и судорогами, она вмылилась в узкую, как трубка, резиновую юбку. Очевидно, одежда для извращенцев не рассчитана на беременных. «Взаимная аберрация» был полон мужчин и женщин среднего возраста. Одни щелкали кнутами, другие, в цепях и ошейниках, ходили на четвереньках. По сравнению с мускулистыми, блестящими от масла загорелыми парами, корчившимися и извивавшимися на экранах телевизоров, члены клубы выглядели бледно и хило. Они сидели за стойкой бара, выставив на всеобщее обозрение заплывшие жиром плечи и шишковатые коленки. Из-под резиновых набедренных повязок виднелись складки и прыщи. Ну почему англичане так одержимы садомазохизмом? Наверное, английские зимы очень длинные, и «Скрейбл» и «Монополия» в конечном итоге надоедают – только такой вывод смогла сделать Мэдди.

Она быстро нашла Хамфри. Он увлеченно слизывал пыль с каблуков высоченных сапог, в которые были облачены длинные ноги «кожаной» богини.

– Не будьте к себе так суровы, Хамфри. Ведь невозможно, в конце концов, при таком объеме творчества избежать плагиата, как сказал бы Алекс. – Последние слова Мэдди произнесла для того, чтобы мягко перейти к интересующей ее теме. Однако величайший из живущих на земле поэтов продолжал самозабвенно облизывать сапоги. – Хамф, – наклонилась к нему Мэдди, – я понимаю, что пришла не вовремя, но вы виделись с ним? Я волнуюсь…

Хамфри убрал язык, сглотнул слюни, прокашлялся и устремил на нее взгляд рептилии.

– Все эмоции утомляют меня. Кроме моих. А их я держу при себе.

– Видимо, именно это и делает из вас исключительного писателя, – съязвила она.

Все эти люди не были настоящими друзьями Алекса. Они являлись лишь знакомыми, причем поддерживать с ними отношения заставляло Алекса именно общество.

Итак, Алекс пропал. И информационных сводок о нем тоже нет. Он превратился в исчезающий вид, затерявшийся где-то в каменных джунглях Лондона.

Сеанс эпиляции

Мэдди позволяла себе отвлечься от погони за Алексом, только когда посещала салон красоты в «Харви-Николс». Мысль о том, что посторонние разглядывают ее обнаженное тело, наполняла ее сердце перманентным ужасом. Словно готовя себя для любовника, она периодически делала эпиляцию лобковых волос, педикюр и шлифовала пятки. В течение этого месяца – последнего месяца беременности – она, кажется, была самой постоянной клиенткой салона. И не раз слышала откровения, эмоционально обжигавшие сильнее, чем воск – физически. После смерти религии в западном мире эстафету приняли салоны красоты, превратившись в исповедальни. Как и в маленькой каморке в церкви, в них гарантировалась тайна исповеди – вероятность встречи со своей косметичкой на коктейле была очень мала – и понимание. Эта женщина сводит тебе волосы по линии «бикини», рассуждала Мэдди. Нет ничего, чего бы она не знала о тебе! Поэтому она не удивилась, когда однажды, лежа на кушетке и предоставляя воску выгрызать поросль на своих икрах, услышала, как женщина в соседней кабинке начала жаловаться на своего мужа.

– Это его способ выживания. Ни с кем не связывать себя, беречь свою задницу и при всех дразнить тебя крысой, зная, что окружающие будут думать, что он шутит.

72

«Менса» – клуб интеллектуалов, чья эрудиция определяется особым тестом.