Неоконченный портрет

Странно. Пока ни слова о Робби, мучительно соображала Эшли. А вслух надменно проговорила:

– Ага, и вместо этого появилась я. В справочнике нет моего имени, потому что я порвала присланный мне по почте бланк. Терпеть не могу формальностей. Будто бы все дело в форме. – Она упрямо выпятила подбородок.

– Ждешь, чтобы я высказался о твоих формах?

– Может, перейдешь к делу? Если речь о Роберте, так и скажи. Если тебе в голову пришли еще какие-нибудь элитарные соображения по поводу моих костюмов, давай высказывайся и я пойду работать. – Она сердито отвернулась, взяла с полки бронзовую статуэтку и стала нетерпеливо вертеть ее в руках.

Он потянулся за записной книжкой, темная рубашка чуть не затрещала на плечах.

– Я же сказал тебе, насчет Олстона я все понял, – спокойно ответил он. – Что же до твоей затаенной злобы, то скоро я спущу тебе пары. Теперь относительно твоих головных болей и головокружений…

Она в изумлении уставилась на него.

– Что? Мои головные боли? Ты что, когда не занят игрой в ковбоев, изображаешь из себя врача? – Она залилась краской, но заставила себя не поддаваться смущению. Он подошел к ней, от него веяло теплом. – Ты серьезно? – недоверчиво спросила она. – Господи, Лоренс! Со мной все в порядке. Просто, когда я приехала сюда, мне немного нездоровилось. До этого я работала дни и ночи напролет, заканчивая два портрета, и, видимо, силы мои иссякли. К тому же я тебе сказала, что не очень хорошо переношу высоту.

– Может, да, а может, и нет. Ну ладно. Я договорился со своим другом в Таллоу, чтобы он тебя посмотрел. Выехать надо пораньше, он согласился только ради меня. Эшли, когда ты последний раз была у окулиста?

– Что? Но ведь я тебе не жаловалась…

– Так когда же, Эшли? В прошлом году? В позапрошлом?

На самом деле это было в год окончания школы. Она чувствовала, что у нее появилась небольшая близорукость, но особенно не беспокоилась.

– Не люблю врачей, – буркнула она. – Не люблю осмотров, не люблю тех, кто вмешивается в мои дела и учит меня жить…

– Видно, что тебя никто не учил самодисциплине. Будем иметь это в виду и подсластим пилюлю, идет?

Она сделала вид, что поглощена бронзовой статуэткой. Он тихо подошел и остановился у нее за спиной, провел пальцами вдоль ее рук, забрал статуэтку и поставил ее на стол.

Эшли стряхнула его руку с плеч, но он крепко притянул ее к своей могучей груди и обнял за талию.

– Эшли, тебя не восхищает мое терпение? – проговорил он, уткнувшись ей в шею. – Я ждал, пока ты привыкнешь к своему положению, с самого первого дня, но больше ждать не могу.

Он терся губами о ее шею, а она отдирала от себя его руки, силясь высвободиться. Ей некогда было говорить что-то вроде: «Лоренс, перестань, это смешно». Ум ее пытался разобраться в том, что он сказал о Роберте, в его словах о том, что он выпустит из нее пары, а тут еще его вечные приставания.

– Как это у тебя получается, – резко начала она, – сперва ты сообщаешь мне о назначенной консультации у врача и тут же пытаешься заняться со мной любовью?

Одной рукой он принялся нащупывать застежку на юбке, другая легла на глубокий вырез блузки.

– Эти дела взаимно не исключают друг друга, – прошептал он ей на ухо.

Не успела она опомниться, как они уже оказались на кожаном диване. Опираясь на локоть, Лоренс смотрел на нее, в его глазах играло любопытство.

– Когда же ты покоришься мне, Эшли? Неужели из-за твоей гордости мы потеряем поллета? – Он провел длинным пальцем по волнистой линии губ.

Эшли не утерпела и куснула нежную мякоть.

– Немножко людоедства – это очень мило. Может, еще?

– Иди к черту, не серди меня! Я и так злая.

– Ну зачем такие слова? – Его рука нырнула в глубокий вырез ее простой блузки и начала неумолимо продвигаться к желанной цели.

Цель была достигнута, и тело Эшли пронзила горячая молния.

– Лоренс, ну как тебе втолковать, что мне это безразлично? – застонала она, отчаянно сопротивляясь зову желания.

Он не переставая поглаживал ее сосок, пока тот не выступил навстречу его пальцам. От его низкого грудного смеха по ее телу пробежала легкая дрожь.

– Это делается не только словами, милая. Ты все время говоришь «нет», но твое поведение доказывает обратное. – Лоренс положил ладонь на узкую дорожку между ее грудей, и она услышала биение сердца под его ласковой рукой.

– Это ничего не значит, это просто… э… непроизвольная физическая реакция, – прошептала она, безнадежно пытаясь убедить в этом и себя, и его.

– Ты еще говоришь о непроизвольных физических реакциях, – проворковал он, уложив ее поудобнее на подушки и прижав своим телом, потом наклонился к ее ноге, еще касающейся пола, поднял ее на диван, не спеша лаская бархатистое бедро. – Эшли, Эшли, что ты со мной делаешь? Понимаешь ли ты хоть чуточку, что со мной творится?

Она понимала, и совсем не чуточку, что творится в его теле, и это полностью заглушало увещевания ее мозга. Нащупав пуговицы шелковой рубашки, она расстегнула ее, просунула руку в гущу жестких волосков на груди и восхищенно вздохнула. И тут почувствовала, что его тело больше не придавливает ее. Он опирался на одну руку, но вдруг локоть поехал по скользкому дивану, и Лоренс пробормотал что-то, похожее на проклятье.

– Черт бы побрал этот диван, его купили не для этого, но, боюсь, до спальни мы не доберемся. С другой стороны…

Снова ощутив на себе всю массу его крупного тела, Эшли слегка было дернулась, но сразу же передумала: сопротивляться такой туше немыслимо. Она лишь слабо пролепетала:

– Ты не пушинка, учти.

Наконец он пристроил на диване левую руку и, неровно дыша, успокоил ее.

– Ничего, ты выдержишь. Мне всегда были по вкусу пылкие девчонки.

– Я воспылаю как бумажная кукла, если ты не слезешь с меня, – прорычала она. – Мне нечем дышать!

– Да, на этой штуке все получается не так. Никогда не думал, что она такая скользкая. – Смех чуть приглушил блеск вожделения в его потемневших глазах.

– Ты хочешь сказать, что спланировал этот стихийный порыв?! – со смехом воскликнула она. – И притащил меня сюда на самом деле затем…

Он обхватил ее бедра, устроил поудобнее и погладил одну упругую круглую ягодицу.

– Я явно не все продумал. В следующий раз попробую излюбленный мною прием в спальне. Не стоит нарушать традиции.

Она постаралась увернуться от бесстыдных рук и уставилась в его такие близкие глаза.

– Традиции можешь оставить для других. Следующего раза не будет.

– Эшли, – примирительно заворковал он, но она решительно отрезала:

– Вот именно, не будет! Мне не нравится, что каждый самец считает меня легкой добычей! И все только потому, что я художник, только потому, что я не училась в пансионе благородных девиц и не ношу аристократические шмотки, только потому, что предпочитаю писать людей – да, порою обнаженных мужчин, – а не лес и полянки! Но это еще не значит, что… что…

– Я понял, – сухо отозвался Лоренс.

Глупо, конечно, сопротивляться в таком положении: он по-прежнему нависает над ней, юбка задрана, его рубашка расстегнута. Теперь им оставалась лишь словесная баталия. Эшли подвинулась в сторону из-под его могучего торса, но чуть не упала с дивана. Лоренс схватил ее и, крепко держа, попробовал сменить позу. Недоверчивым туманным взглядом она следила за ним.

Чей-то легкий вздох заставил ее оторвать глаза от его золотистых зрачков. Лоренс повернул голову, и она посмотрела в том же направлении – в дверях стояла Кэтрин. На бледном сердитом лице выступили красные пятна.

– Лоренс, как ты можешь?! Ты совсем забыл все приличия! Здесь, в этом доме, когда рядом дети!

Назло невестке он снова склонился к Эшли, которая обвила его дрожащими руками, и сказал устало и обреченно:

– Да ладно тебе, Кэти, не шуми.

– Не шуметь?! Нечего мне приказывать, Лоренс О'Мэлли! Если ты не уважаешь меня, то подумай хотя бы о детях своего брата!

Он сел на диване, пригладил волосы и нетерпеливо оборвал ее: