Книга цены

Черт, до такого уровня Рубеус дойдет не скоро.

- Хотя, пожалуй, нет. На сегодня хватит. Все-таки, левый чуть тяжелее. С одной стороны, Кодекс подразумевает, что дуэльные сабли должны быть абсолютно равны, считается, что подобный подход обеспечивает справедливые условия. С другой стороны, совершенно не учитывается разница в конституции бойцов, тем самым создаются условия изначально неравные. Когда-то я голосовал против этого пункта, но остался в меньшинстве. Ты хочешь что-то сказать?

Сказать, спросить, а если до конца быть честным перед собой, то попросить. До чего же унизительно просить того, кого ненавидишь, о…

- Дай угадаю, - Карл откладывает сабли в сторону. - Тебя снова тянет в Пятно, искать Коннован.

- Да.

Рубеус знал, чем закончится разговор - тем же, что и всегда - запретом, но попытаться стоило.

- Во-первых, на эту тему мы, кажется, разговаривали неоднократно. Во-вторых, ну вот скажи, где именно и как именно ты собираешься ее искать? Выйдешь в степь и станешь орать «Ау»? Ты не имеешь ни малейшего понятия о том, в какой части Пятна она находится. Или правильнее будет сказать в каком времени? Да, связь там есть. Временами. А временами нету. И гораздо чаще нету, чем есть. Допустим, связь будет постоянно. Допустим, расстояние окажется не настолько большим, и ты сможешь преодолеть его самостоятельно. Пешком, без лошадей, без опыта индивидуальных походов, по землям, на которых и черти не знают, что творится. Найдешь. Вернешься. Все счастливы и рады, так? Но теперь скажи мне, Рубеус, с какой это стати я должен идти тебе на встречу?

Карл смотрит прямо, он не насмехается, он действительно спрашивает, а Рубеус не знает, что ответить. Вице-диктатор прав или почти прав, потому сидеть, ничего не делая, Рубеус тоже не может.

- Скорее всего, ты бы вернулся. Данное слово, честь и все такое… да и не стоит сбрасывать со счетов твое маниакальное стремление убить меня. Но… ты нужен мне здесь, это раз. Твое исчезновение, после того, как я забрал тебя из Ватикана… Марек до сих пор гадает, зачем я это сделал… так вот, твое исчезновение вызовет много новых вопросов, отвечать на которые у меня нет ни малейшего желания. Что до Коннован, то, повторяю, она вполне способна справиться сама, а если нет, то… се ля ви, как говорят, точнее, говорили французы.

В такие минуты Рубеус ненавидел его гораздо сильнее, чем обычно. И себя ненавидел, за слабость. В Саммуш-ун нет решеток, стен, запертых дверей, сам дворец лучше любой тюрьмы.

- Вот сейчас ты думаешь, что я - бесчувственная скотина, которая не способна понять всей глубины твоих душевных терзаний, а между тем все эти терзания, вкупе со страданиями скорее приличествуют юной деве, а ты, извини, отнюдь не дева, поэтому попытайся оценить ситуацию с другой стороны. В общем так, через полчаса в моем кабинете. Разговаривать будем, а то, чувствую, выкинешь какую-нибудь глупость, вроде вчерашней…

Если бы да-ори умели краснеть, Рубеус непременно покраснел бы.

- На будущее, спуститься или подняться в Саммущ-ун, равно как и любой другой дворец, можно лишь с помощью Ветра. - Карл улыбается, причем так, что становится понятно - вице-диктатор с трудом сдерживает смех. - Твой код я заблокировал, так, на всякий случай. А в альпинистов играть… ну на пользу пойдет, глядишь, через пару месяцев и спустишься. Все, свободен. Через полчаса, слышишь?

Слышит. И прекрасно понимает, что толку с этого разговора никакого, Карл в жизни не отступится от принятого решения, да и Рубеус на его месте… хотя какого дьявола, он на своем месте, Карл на своем. И Рубеус скорее сдохнет в этом треклятом замке, чем когда-нибудь станет похожим на Карла.

Ладно, через полчаса, так через полчаса. Значит, у Рубеуса есть тридцать - ну уже не тридцать, а двадцать пять - минут, чтобы подготовиться к разговору.

Секундная стрелка на часах весело наматывала круги, и ее холерический бег напрочь выбивал все мысли из головы. Все кроме одной - он должен найти Коннован.

Фома

Память вернулась спустя десять дней после пробуждения. Вся, как и хотел Фома, правда, теперь он не представлял как жить дальше с этой памятью, и как относится к человеку, которому вроде бы и многим обязан, но с другой стороны…

Ильяс - предатель. Он даже не пытается отрицать или оправдываться, если бы он хотя бы попытался, то Фома простил бы, простить ведь легче, чем жить в этом страшном незнакомом мире одному. А Ильяс встретил прямой вопрос Фомы насмешливой улыбкой и коротким «да», то есть не только признал совершенное предательство, но и наглядно продемонстрировал, что нисколько не сожалеет об этом.

Теперь Ильяс больше не оставался на ночь в лаборатории, хотя продолжал навещать каждый день, но от этих визитов и рассказов о великой Империи Фоме становилось только хуже. Он не хотел жить в Империи, не хотел соблюдать «разумные» законы, не хотел доказывать свою полезность и вписываться в социум. Но его желание в данном вопросе совершенно не играло роли.

Сегодня Ильяс явился позже обычного и, швырнув на кровать сумку, приказал:

- Одевайся.

А сам вышел. В сумке нашлась одежда, и Фома обрадовался, потому что одежда означала, что они сейчас выйдут за пределы лаборатории. Конечно, вряд ли ему разрешат передвигаться самостоятельно, а еще менее вероятно, что отпустят совсем, но сама возможность увидеть, наконец, что-то кроме серо-зеленых стен, серо-зеленых халатов и серых унылых лиц, наполняла душу почти невозможным счастьем.

Идти самому было тяжеловато, мышцы привычно ныли, голова кружилась, но оно того стоило. Снаружи был день. Светлое, удивительно прозрачное небо, не синее и даже не голубое, какого-то совершенно невероятного цвета, и ослепительно яркое солнце.

- Жарко сегодня, - пробормотал Ильяс.

Жарко? Ну и пусть жарко. На короткой жесткой траве серый налет пыли, дорожка выложена круглыми камнями, между которыми то тут, то там пробиваются к свету хрупкие травинки, а у самой стены растут деревья, невысокие, с аккуратными шаровидными кронами и неестественно-тонкими стволами. Фоме хотелось подойти и пощупать деревья, убедиться в том, что они настоящие и живые, но до стены шагов двадцать, да и Ильяс недовольно хмурится.

- Ну, насмотрелся? Тогда давай, шевелись, ехать далеко.

Увидев у ворот экипаж, запряженный четверкой лошадей, Фома слегка удивился, его память, вернее та ее часть, которая раньше принадлежала кому-то другому, упорно твердила про технику, машины, вернувшиеся из далекого прошлого, невиданное по разрушительной силе оружие и тут…

- Не стоит смеяться над тем, чего не понимаешь. - Ильяс помог забраться в карету. - Империя крайне бережно относится к имеющимся в ее распоряжении запасам энергоресурсов, и несмотря на то, что ученым Третьего дома некогда удалось разработать метод каталитического восстановления нефти, что и позволило Империи достигнуть столь высокого уровня развития, но каждый гражданин осознает, что экономия - основа благополучия.

Фома почти ничего не понял, но на всякий случай поспешил согласиться, этот человек, в которого превратился Ильяс, пугал своим видом, своим тоном, своими непонятными и неприятными речами. Странно, но Фома не мог отделаться от впечатления, что все это - маска. Но зачем? С какой стати Ильясу притворятся кем-то другим?

- Пятьдесят процентов вырабатываемого топлива идет на нужды Военного департамента, потому что безопасность Империи - важнейшая из существующих задач. Остальные пятьдесят процентов в равной степени разделяются между Ульями. - Продолжал рассказывать Ильяс, глядя куда-то в сторону. Экипаж - все-таки называть его каретой язык не поворачивался - весело катился по чистым улицам города, и Фома вертел головой по сторонам, пытаясь рассмотреть как можно больше. Домики аккуратные, в два-три этажа, с одинаковыми светло-серыми фасадами и блестящими на солнце черными крышами.

- Батареи солнечного света, - объяснил Ильяс. - Обеспечивают потребность граждан в электрической энергии.