Жажда искушения

Но ходила она и к Маме Лили Маэ.

— Синди, твой выход, — напомнила Эйприл Джэггер. В ее голосе звучало предостережение. Эйприл была высокой, пластичной, поразительно красивой девушкой. Ее темная кожа казалась такой шелковистой, что было трудно справиться с искушением и не прикоснуться к ней. Но никто не прикасался. Эйприл была замужем. Она выступала в клубе, но это ничего не значило. Просто этим она зарабатывала деньги. У нее была годовалая дочка, и они были намерены через несколько лет переехать куда-нибудь подальше от Луизианы. Эйприл не имела возможности учиться в колледже, но была от природы умна. Ее отец погиб во время шторма, рыбача на чужой лодке. Мать поднимала одна восьмерых детей. Эйприл и ее муж Марти, один из четырех мужчин-танцовщиков клуба, уже выгодно поместили свои сбережения.

— Дорогая, твой выход, — повторила Эйприл.

Дюваль делал отметки в журнале, если девушки опаздывали на свой выход. Он был очень строгим хозяином. У Хэрри Дюваля, как и у многих его девушек, было нелегкое детство, которое он провел отчасти в Дельте, отчасти на улице. Он обладал поразительной внешностью, поскольку в нем смешались белая и черная кровь: медного цвета кожа прекрасно гармонировала с удивительно зелеными глазами на решительном лице хорошей лепки. И он держал себя в отличной форме. В свои почти шестьдесят лет он был строен и физически силен. Он никогда не ударил ни одной из своих девушек, насколько было известно Синди, а по нынешним временам многие хозяева клубов поколачивали своих женщин. Он честно платил им. Когда кто-то из девушек уединялся с мужчиной, он получал комиссионные, но никого из девушек не принуждал к проституции. Конечно, печально, что приходилось работать на Хэрри, а Синди, которая имела счастье получить образование, тем более страдала от этого, но жизнь есть жизнь, у Синди были свои обязательства в этой жизни, и Хэрри помогал ей их выполнять.

— Иду, уже иду, — ответила Синди.

Обычно девушки шутили, иногда подначивали друг друга. Но только не сегодня. Сегодня обе были бледны. Джину убили.

— С тобой все в порядке, дорогая? — спросила Эйприл.

— Да.

Эйприл била дрожь.

— А со мной — нет. Я хочу сказать, что мне трудно поверить: встретила девушка порядочного парня, все хорошо, а он… О Господи, ты думаешь он мог это сделать?

— Ты имеешь в виду Джона?

— Да, Джона.

— Нет. Нет, не думаю, — ответила Синди.

— Случаются и более странные вещи, полагаю.

— Да, конечно. Но…

— Но — что?

Синди пожала плечами.

— Джина встречалась со многими, у нее была масса друзей. — Синди колебалась. — Джина притягивала к себе, как магнит. В нее влюблялись, ее любили. Порой из-за любви к ней сходили с ума. Друзья становились врагами и тому подобное.

— Послушай, будь поосторожнее, слышишь меня? У меня есть Марта, и я не выйду отсюда без него, можешь быть уверена.

— Я буду осторожна. Очень осторожна, — пообещала Синди, теперь она тоже дрожала.

— Ну иди! — подтолкнула ее Эйприл.

Синди поспешила из гримерной через коридор, ведущий в кулисы. Запыхавшись, она добежала до сцены как раз в тот момент, когда объявляли ее номер.

— А вот и она, джентльмены, и вы, дамы, там, позади, любительницы восхитительного джаза, который можно послушать только в «Аннабелле», — наша прелестница из Дельты мисс Делайла Де-лайт! — перекрывая гул зала, выкрикнул конферансье осипшим голосом зазывалы. Некоторые девушки выступали под собственными именами или под псевдонимами, в которых обыгрывались их собственные имена. Синди — нет. На сцене она становилась совсем другим человеком.

Когда Синди занимала исходную позицию возле фаллического жезла в центре сцены, свет был притушен. При первых звуках музыки она начала медленно вращаться. Следуя ритму музыки, она волнообразно изгибалась, и ее греческий костюм, прикрывавший «стратегические» места и державшийся на тонких тесемках, чувственно колыхался.

Зал был полон. За столиками у самой сцены теснились мужчины. Только мужчины. Женщины, и немало, тоже захаживали в клуб. Иногда бывали нувориши, иногда туристы, иногда и местные, которые прекрасно знали, где можно послушать лучший в городе джаз. А кроме того, здесь выступали и четверо танцовщиков-мужчин — каждый со своим оттенком кожи и каждый сложен, как Адонис. Но даже когда выступали они, женщины оставались сидеть за столиками в глубине зала, скрываясь в тени. Некоторые из них целовались и обнимались со своими спутниками, другие потягивали напитки. Иногда они следили и за выступлениями девушек, иногда — нет.

Синди хорошо знала свой номер. Исполнять его ей было так же легко, как дышать. Поэтому она могла танцевать, несмотря на то что мысли ее были далеко.

С Джиной.

Джина мертва. И они готовы распять Джона Марсела за то, что случилось.

А убийца Джины останется на свободе.

Останется на свободе… может быть. О Боже, неужели они действительно повесят это на Джона? Не окажутся ли теперь все, кто был связан с Джиной, в опасности?

Ближе к концу номера от этих мыслей ее отвлек какой-то диссонанс: знакомая партия трубы вдруг неожиданно оборвалась. Но остальные музыканты быстро подхватили мелодию, так что не очень искушенные в джазовой музыке слушатели могли даже ничего и не заметить.

Синди бросила взгляд на возвышение в другом конце зала, на котором сидел оркестр «Дикси-бойз».

Скорчившись на полу, смыкая и размыкая ноги в такт последним аккордам музыки, она откинула волосы с лица, чтобы увидеть, что там происходит. Грегори Хэнсон. Ну конечно. Синди обожала звук его трубы, преклонялась перед талантом этого музыканта и мгновенно поняла, что именно его труба неожиданно замолчала, не окончив своей партии.

До оркестра только что дошла печальная весть о Джине.

Грегори спускался с помоста.

Это был огромный мужчина, с мускулами, как у борца-призера, с кожей цвета черного дерева, гибкий, словно пантера, сильный, неотразимый — воплощение мужественности. Синди видела, что он бредет через зал.

Его остановил Хэрри Дюваль.

Похоже, мужчины кричали: оба были в ярости, вне себя, они спорили.

Поразительно, но, кажется, никто не обращал внимания на их ссору. Никто ничего не замечал, потому что оркестр продолжал играть и мужчины, находившиеся в зале в этот момент, разразились аплодисментами, вознаграждая Синди за танец.

И за ее финальную позу — в этом она не сомневалась. Грегори ударил Хэрри Дюваля в грудь. Хэрри сощурился, глаза его недобро засверкали, но он не ответил на удар, а положил руку Грегори на плечо и заговорил быстро и увещевающе.

Они вместе вышли на улицу, растолкав сгрудившихся зрителей.

Синди хотелось узнать, когда нашли Джину и удалось ли полиции выяснить, когда ее убили. Никто из мужчин не был в клубе до десяти вечера. Она сама пришла в девять, а они все явились после нее.

Оглушительная овация не стихала. Синди поднялась, улыбнулась, поклонилась, помахала рукой. Сделав пируэт, она покинула сцену и стремглав бросилась в гримерную.

Только там она дала волю слезам, и они заструились по ее щекам. Слезы боли за подругу. И слезы… страха.

За себя.

Вскрытие Джины Лаво проводил доктор Ли Мин, один из самых известных в городе патологоанатомов. Он, Джимми и Марк часто работали вместе, и между ними установилась достаточно прочная профессиональная связь.

Выйдя из больницы, Марк отослал Джимми домой, а сам отправился в морг. Ли уже приготовился вскрывать труп, но ждал Марка.

— Я был уверен, что ты захочешь присутствовать при вскрытии, — сказал он. — Хотя и знаешь, что я дам тебе полный и подробный отчет.

Джина лежала на металлическом столе обнаженная, готовая к встрече с ножом Ли.

Можно бы пойти домой, подумал Марк. Никто не требовал его присутствия здесь. Ли действительно даст ему полный и детальный отчет, он ничего не упустит.