Страница 5 из 9
– Это ты мне говоришь? – спросил Гуров.
– Ну да, я же вижу, как ты расстроен. Но я то же самое скажу и владельцу... Вон, кажется, он уже и бежит!
– Тогда давай выйдем, поздороваемся! – иронически сказал Гуров.
Они вышли из машины. Наметанным глазом Гуров сразу же оценил масштаб ущерба – царапина на заднем крыле «Шевроле» и трещина на правой фаре «Пежо» – не смертельно, но при определенных обстоятельствах способно испортить настроение. Гурову почему-то казалось, что сейчас обстоятельства складываются как раз неблагоприятно. И действительно, к ним уже кто-то спешил со всех ног. Гуров вопросительно посмотрел на жену, но она еле заметно помотала головой – это не был Булавин.
Человеку на вид было около шестидесяти лет, он был тучен, но на удивление бодр и подвижен. Сначала Гуров решил, что подвижность эта вызвана исключительно беспокойством за машину, но почти сразу выяснилось, что это не так.
– Боже мой, боже мой! Как это чудовищно! Мерзавцы! Вы могли пострадать! Ах, негодяи! Клянусь, я приму самые суровые меры! Я всех подниму на ноги! Это будет хорошим уроком всем хамам... Однако кого я вижу! Не верю своим глазам! Божественная Мария! Очаровательная волшебница, жрица Мельпомены! Добро пожаловать несмотря ни на что! Позвольте, позвольте упасть к вашим ногам!
Человек подлетел на всех парах к супругам, но падать никуда не стал, а просто с большим пылом поцеловал руку Марии и раскланялся с Гуровым.
– Вы меня не знаете, но Марию Строеву знает в подлунном мире каждый! – с большим пафосом заявил он. – Итак, вы прибыли к нам на небольшое торжество, еще раз добро пожаловать! Разрешите представиться, старинный друг и в чем-то даже наперсник Эраста Леопольдовича, Водянкин Станислав Петрович, искусствовед. Между прочим, убежденный консерватор, но всегда готов восхититься свежим талантом и красотой молодости! – последнее заявление было снова адресовано к Марии, которая немного растерялась от такого напора и только смущенно улыбалась.
Водянкин был одет в светло-серую тройку, намеренно пошитую в стиле то ли конца XIX века, то ли начала XX. Золотая часовая цепочка, ныряющая в жилетный карман, также присутствовала. Искусствовед имел пышную абсолютно седую шевелюру и украшенные здоровым румянцем щеки. Наверняка он мог похвастаться великолепным аппетитом, и не только в отношении кушаний.
– Гуров Лев Иванович, – наскоро представился Гуров и сразу же взял быка за рога. – Вы тут засыпали нас комплиментами, а мы их вряд ли заслуживаем. Видите, как неудачно припарковались? Готов немедленно возместить ущерб. Вы, случайно, не хозяин этой машины?
Искусствовед осуждающе покачал головой.
– Ах, Лев Иванович, Лев Иванович! Разве можно быть таким щепетильным? Это мы перед вами тысячу раз виноваты, потому что едва не подвели вас под монастырь. Вы же ни в чем не виноваты! Вы же видели этих мерзавцев, этих подонков, нуворишей без малейших понятий о морали и нравственности! Они готовы все сокрушать на своем пути! Но этот номер с нами не пройдет!
Он снова разгорячился, глаза его молодо засверкали. Гуров поспешил вернуть разговор в нужное русло.
– И однако мне хотелось бы уладить недоразумение, – повторил он.
– Лев Иванович! – укоризненно воскликнул Водянкин. – Прекратите! Вы – почетный гость. Какие могут быть недоразумения? Я дам распоряжение, и вашу машину приведут в порядок уже сегодня...
– Я говорю не о своей машине...
– Экий вы настырный! Чувствуется деловая хватка... Точно, предприниматель! Признайтесь, вы тоже из этих хищников, которые все в этой стране подчинили золотому тельцу?..
– Да, я коммерческий директор небольшой фирмы игрушек, – скромно сказал Гуров. – Но вряд ли я возьму на себя ответственность за всю страну...
– Это всего лишь оборот речи, – отмахнулся Водянкин. – Одним словом, забудьте о машине, и милости прошу в дом. Я познакомлю вас с остальными гостями. Все уже на месте...
Он подхватил под локоток Марию и Гурова и с большим энтузиазмом потащил их к крыльцу дома. Сам дом был под стать окружавшей его крепостной ограде – столь же мрачный и неприветливый. Разыгрывающиеся здесь непонятные события только усиливали это впечатление.
– Хорошо, про машину больше не будем, – сказал на ходу Гуров. – Но объясните, ради бога, что тут у вас происходит? «Скорая помощь», какие-то адские водители... Почему мы не видим хозяина? С ним что-то случилось?
Румяное лицо Водянкина на секунду омрачилось. Он пожевал губами и также на ходу ответил:
– Это скверная история, но я надеюсь, что Эраст переборет и эту болезнь. Слегка прихватило сердечко. Но Эраст – это глыба. Он всегда преодолевал любые препятствия. Вы знаете, как он боролся в свое время с Политбюро?
– Так у него сердечный приступ? – встревоженно перебила его Мария. – Он в больнице?
– Нет-нет, Эраст, конечно же, дома! Приезжала «скорая», ему сделали несколько уколов, и сейчас он отдыхает. За ним присматривает Ирина. Святая, редкая женщина! Она обожает Эраста, и он тоже в ней души не чает. Сейчас редко можно встретить людей, так влюбленных друг в друга. Разумеется, все дело в личности Эраста. Встретившись с ним, вы поймете, какого масштаба этот человек...
– Но вы уверены, что с ним все в порядке? – снова перебила Водянкина Мария. – Может быть, лучше отменить торжества?
– Ни в коем случае! Эраст будет страшно огорчен, если нарушатся его планы. Вот увидите, он скоро придет в норму. Да вот и он!! Я же говорил, что этого человека ничто не может сломить! Узнаю несгибаемого Эраста!
Рот Водянкина расплылся в широчайшей улыбке, и он дружески подтолкнул своих спутников навстречу мужчине, который в этот момент вышел быстрой походкой на крыльцо.
Человек этот был небольшого роста, но имел прямо-таки царственную осанку и пронзительный взгляд полководца. В отличие от своего друга Булавин не мог похвалиться пышной шевелюрой, но даже и недостаток этот он употребил себе на пользу. Его редкие волосы, гладко зачесанные назад, как нельзя лучше оттеняли высокий лоб мыслителя. Одет он был с иголочки, но не без некоторого богемного оттенка – на нем был, например, кокетливый шейный платок, а пиджак с золотыми пуговицами переливался цветом бирюзы. Следом за Булавиным шла очень красивая молодая женщина в скромном платье стального цвета и с тонкой ниточкой жемчуга на высокой шее. Ее красивое лицо еще было омрачено тревогой, но она улыбалась гостям хорошо отрепетированной голливудской улыбкой.
– Добро пожаловать! Приношу свои извинения за невежливость, – напыщенно сказал Булавин. – Но эта невежливость была невольной, поверьте. Этот тихий уголок оказался полон проблем. Молох и сюда простер свою мертвую руку... Впрочем, все это не имеет сейчас никакого значения. Я весьма рад нашей встрече! Особенно, конечно, тебе, Машенька! Увидеть тебя после стольких лет в расцвете славы, во всем блеске красоты и таланта!.. В нашей родне мало кто сумел чего-то достичь. Эта ветвь, я бы сказал, абсолютно бесплодна. Ты тоже, помню, была гадким утенком, и я не возлагал на тебя никаких надежд. Но ты блестяще опровергла мои сомнения. Ты обворожительна, с этим невозможно спорить! Позволь же мне обнять тебя, дорогая!
После такого восторженного спича художник осторожно прижал к своей отнюдь не мускулистой груди хрупкую фигурку Марии и промокнул платочком выступившие на глазах слезы.
Гурову стало не по себе от обилия самых восторженных слов, которые произносились здесь очень громко, но звучали при этом слегка театрально, как будто принимающая сторона разыгрывала спектакль, в который исподволь включала и зрителей, не догадывающихся об истинных намерениях хозяев. Кажется, и Мария чувствовала эту легкую фальшь. Она была на редкость немногословна и ограничилась несколькими вежливыми фразами, которые впрочем произнесла с большим чувством, призвав на помощь весь свой профессионализм. Затем хозяину были вручены подарки, которые Гуров и Мария привезли с собой – диск с записью последнего фильма с Марией в главной роли и редкую курительную трубку, которую Гуров раскопал в каком-то антикварном магазине – было известно что, среди прочего Булавин коллекционирует трубки. Художник был вполне доволен или сделал вид, что доволен, еще раз расцеловал Марию и неожиданно откланялся, сославшись на нездоровье. Гостей он поручил своему другу Водянкину, который, похоже, чувствовал себя в «замке» как дома.