Капризы женской любви

– Я и так умею.

– Ага, вразвалку, как лесоруб.

Василиса вспомнила свою маму Мадлен, ее грациозную походку.

– Любовника заведешь. Он тебе дорогие подарки будет делать. Все манекенщицы заводят любовников.

– А артисты? Леля промолчала.

– Ты про подарки говорила.

– Да.

– Какие дарят подарки?

– Конфеты в больших коробках, – воодушевленно начала перечислять Леля. – В витринах магазинов видела? Вку-сны-е! Из шоколада. Наверное, ты таких еще и не пробовала?

– Нет, и не пробовала, и не видела. Я еще по Москве не гуляла. Он меня сразу к тебе привез.

– Вот избавишься от этого, – Леля показала на живот Василисы, – мы с тобой по Москве походим. Пройдемся по магазинам. Духи «Белая сирень» в огромной коробке увидишь. Или, к примеру, – Леля мечтательно закрыла глаза, – «Голубой ларец»! Я тебе сейчас покажу. – Леля притащила красивую коробку, изнутри обитую белым шелком. В ней лежали две пустые бутылочки.

– Понюхай.

– Вкусный запах. Я только «Красную Москву» знаю.

– Тоже хорошие. А я «Лель» люблю. Тонкий аромат. Эту, – девушка нежно погладила коробку, – мне один настоящий мужчина подарил. А Ромчик, ну какой он муж? Даже его жена Маровская серьезно к нему не относится. У нее любовник, знаешь, кто был? Алонов.

– Маровская – жена Романа?

– А ты, дурочка, не знала?

Василиса вспомнила музыкальные фильмы, в которых воздушная голубоглазая Маровская пела, танцевала, а потом кавалеры в смокингах выносили ее, как пушинку, на руках в блестящем купальнике на сцену.

– Да ведь она такая, такая... – Василиса не могла подобрать слов.

– Была.

– А теперь?

– Теперь она уже старая и больная.

– Не может быть! – Василисе казалось, что артисты не стареют, что они бессмертны.

– Он ведь тоже не первой свежести. Лет пять назад, когда я с ним познакомилась, был ничего еще. Только большой бабник.

Василиса смотрела на Лельку широко раскрытыми глазами, ничего не понимая. Роман, который оказался первым мужчиной в ее жизни, говорил ласковые красивые слова о том, что впервые встретил девушку своей мечты, оказался женатым да еще бабником!

– У вас там, откуда ты приехала, все такие? – Лелька покрутила около виска пальцем. – Да он, пока мог, переспал со всеми женщинами Москвы и Московской области. А теперь... они жалеют его. Вот и я тоже.

– А если ты все знала, зачем ты с ним?.. – У Василисы слова застревали в горле. – Зачем он меня к тебе привез?

– Я в отдельном доме живу. Таких в Москве еще полно. Собственный, деревянный. Соседей нет. Никто ничего не увидит.

– А он в каменном, в большом, с лифтом?

– И с лифтером. Там только актеры знаменитые живут.

– Возле Кремля?

– Конечно!

– У моей мамы тоже в Москве свой дом был. Большой. И склеп фамильный. – Василиса, вспомнив о маме, расстроилась.

– Вы из буржуев?

Девушка не ответила.

– Никому не болтай. Буржуев никто не любит. Донос состряпают – и опять в свою Тмутаракань тю-тю!

– Я и не болтаю.

– Ты ведь комсомолка?

– Конечно.

– Вот и ладненько. Сегодня ложись спать, а завтра поведу тебя к акушерке. У тебя сколько недель?

– Целый месяц, а может быть, и больше.

– Месяц? Это не беда. Проснувшись, Василиса обнаружила у постели на тумбочке конверт с деньгами.

– Это привет от Ромы. – Намазывая на хлеб масло, Леля уже прихлебывала чай из блюдца. – Тебе есть не велено. Перед абортом нельзя, еще вырвет. А там за тобой убирать некому. Поедем на трамвае. Она живет в коммуналке. Сюда идти не захотела.

– Не в больнице? – уже смирившись с мыслью, что ей нужно избавиться от ребенка, испугалась Василиса.

– Сказано же тебе, аборт в больнице – это направление из женской консультации, морока, в общем. Там тебя уговаривать начнут, медицинских показаний к аборту у тебя нет.

– Какие еще показания?

– Сердце больное, порок или еще что-то. У тебя порок?

– Нет.

– Вот видишь. Одевайся.

– А Роман?

– Роман ночью в Киев улетел.

Василиса с Лелей пересекли Москву из конца в конец. Сначала на трамвае, потом на метро.

– Не глазей, а то опоздаем, ей на смену идти, – одергивала Леля Василису, когда та чуть не застряла каблуком в эскалаторе. Огромное подземное царство в мраморе ошеломило девушку. – Видишь, сколько после буржуев понастроила Советская власть?

– Да-а, – остановившись около скульптуры матроса, замерла Василиса. – Это мой отец. Точь-в-точь!

– Да ты что? А говоришь из буржуев.

– Так это мама.

– Правильно сделала, что за революционера замуж пошла. Вон моя за бухгалтера, так у него растрата случилась.

– И что?

– Посадили и расстреляли.

– Как расстреляли? А вы?

– Ну, я маленькая была, а мама сказала: «Правильно, нечего народные деньги разбазаривать!»

– Так он ведь для вас с мамой старался, наверное?

– Нет, не для нас. Выяснилось, что его начальник подставил и все деньги украл. Потом и начальника под вышку. Но отца уже не вернуть. Вот я и говорю, если б революционный матрос был и на фронте погиб, тогда бы гордиться можно.

– Зачем тебе мертвый отец? Я бы любым гордилась, только живым!

Когда они подъехали к двухэтажному бараку, где жила акушерка, Василиса побледнела.

– Не дрейфь, – подбодрила ее Леля. – Я несколько раз уже... – Она не успела закончить фразу, как дверь распахнула полная тетка в грязном фартуке поверх байкового халата.

Она тихо повела их по длинному коридору, приложив палец к губам, и толкнула дверь в маленькую комнатушку, где стоял стол, оттоманка и деревянный буфет. Когда тетка ступала по неровным половицам, в буфете тоненько отзывался лафитничек со стеклянными стопочками в ряд. Акушерка протянула к нему руки.

– Водочки выпьешь? – обратилась она к дрожащей Василисе.

– Зачем? – Девушка вздрогнула.

– Дурная, затем, чтобы не больно было. Спроси подружку свою. – Она подмигнула Леле, как старой знакомой.

– Нет, я потерплю.

– Как знаешь. Мне больше достанется. Во время войны всем спиртику перед операцией давали.

Василиса с ужасом посмотрела на акушерку.

– Ну что ты зенки вылупила? Наркоза на всех не хватало.

– Нет-нет, я потерплю, – твердо повторила девушка.

– Смотри, орать тут нельзя. Соседи донесут. Правда, Варька – она у нас самая сплетница – на смене. Скоро вернется. Так что давай по-быстрому. Раздевайся, устраивайся тут. – Она показала на колченогий стол. – Я сейчас. – Она вернулась с эмалированным тазиком под мышкой, в котором, прикрытые полотенцем, зловеще позвякивали инструменты, и плотно закрыла за собой дверь.

Глаза Василисы наполнились слезами.

– Не сомневайся, здесь все стерильно. Я на плитке прокипятила инструмент.

– А ты помоги подружке. – Она подтолкнула Лелю к столу. – Вишь, как дрожит? Это тебе! Помогай! Будешь расширитель держать. – Она протянула длинный металлический предмет Леле.

Василиса, сняв юбку и трусы, легла на спину на столе, который оказался короток для ее высокого роста.

– Ноги согни, вот так. Ишь, дылда вымахала, а ума... Да, – вдруг вспомнила акушерка, – деньги вперед. А то потом, как в прошлый раз, скажешь, что не все достала, принесешь позже.

Она по-деловому пристроилась на высоком табурете возле ног пациентки, таз поставила на полу.

– Мне на шифоньер не хватает, – размахивая кюреткой, бормотала она, – пальто справила, а повесить некуда. Не в коридоре же держать. Там ванна и велосипед соседские на стене висят. Испачкается!

– Сейчас-сейчас, – засуетилась Лелька, сама напуганная неприятной обстановкой и не лучшими из своей жизни воспоминаниями. – Тут все в конверте, можете посчитать. – Она вынула из сумочки деньги и протянула акушерке.

– Да уж, – сказала тетка и, бросив стерильный инструмент, стала пересчитывать купюры, слюнявя пальцами.

– Ну, с Богом. – Еще раз сделав большой глоток из горлышка, она перекрестилась.

Василиса резко поднялась.