Страница 15 из 73
— Ты что, меня вербуешь? — Никита яростно потер подбородок, — А если я не справлюсь? Да я же не знаю об этом ничего… этому где-то учиться, наверное, надо?
— Ну, мясо, как ты выражаешься, у тебя в голове есть… парень не глупый! Чему-то тебя научат… в крайнем случае помогут. Да и возможности, которые ты получишь, позволят тебе решить любую задачу. Так как?
— И что? Мне что-то подписать кровью?
— На хрена мне твоя кровь? Я тебе дам ручку. Не так уж это и важно, скорее дань традиции, но для порядка надо. Вот этот документик подпиши, — она протянула ему свернутый вдвое лист. Прочитай, конечно, если желаешь…
Никита развернул лист на столе. Вверху бумаги в золотом круге стилизованную белую латинскую букву Р (почему-то он сразу понял, что это именно латинская П, а не русская Р) перечеркивали два серпа, один черный, другой красный. По внешней окружности золотого круга шли какие-то мелкие иероглифы. Молотков только со звездочками не хватает. Что это за китайский герб? Ниже эмблемы шла крупная надпись на латыни, под ней, помельче, опять же иероглифы и ниже еще мельче, по-русски значилось: «СЛУЖБА КАРАНТИНА».
«Что за бред! — подумал Никита, — Какая еще Служба карантина? Может это сон? Я сплю?». Он начал читать текст под эмблемой, там оказывается уже было впечатано его ФИО, и от его имени написано, что становясь Наблюдателем (именно так, с большой буквы), он обязуется исполнять… не разглашать… и прочая бюрократическая писанина. Довольно малоосмысленной была эта бумажка. В тексте присутствовали лишь общие фразы, а о том что именно он должен исполнять и чего ни в коем случае нельзя разглашать, не говорилось не слова. Внимание Никиты привлек последний абзац, в котором он предупреждался, что: «Измена делу организации, либо выдача доверенных указанному выше лицу тайн, повлекут за собой справедливое и неизбежное наказание». О самом наказании, в духе всего документа, ничего не сообщалось.
— А что за наказание такое мне тут предусмотрено? — обернулся он к терпеливо ожидающей его Миле.
— Да, собственно, наказание состоит в лишении всего того, что дадут. Но знаешь, на моей памяти никогда такого не было… это скорее так… формальность.
— Лишат и на счетчик поставят? Странный какой-то договор, — пожал плечами Никита, — Обязуюсь делать то, не знаю что… Накажут тем не знаю чем. А может меня заставят пожирать христианских младенцев? Что вы на это выразите, госпожа китайский шпион?
— Китайский… Грамотей — это японские иероглифы. Сюда смотри! — ноготь Милы уперся во вторую строчку текста, которую Никита упустил из внимания, там говорилось, что договор сохраняет силу в течение семи дней с момента подписания.
— Понял? Семь дней! За этот срок ты полностью войдешь в курс дел. Если что-то не будет устраивать, откажешься. Тебя всего лишат, но это будет не страшно, так как привыкнуть не успеешь. Ясно?
— А если не откажусь?
— Тогда договор станет бессрочным.
— Что, до пенсии? — пошутил Никита.
— До смерти! — голос Милы остался серьезным.
Никита еще раз пожал плечами.
— Ладно, давай свою ручку. Подпишу! Только я все равно ничего не понимаю… Китайский… э-э, пардон, японский? цирк на выезде, какой-то…
Он взял протянутую ему Милой ручку, задумчиво покрутил ее в руках, потом решился, снял колпачок и поставил свою подпись.
— Вот и чудненько! — Мила приняла у него листок, — Теперь можешь отдыхать до завтра. Сейчас я отвезу тебя домой, а завтра произведем прием в организацию.
— Прими-ите меня в партию… — проблеял Никита и поинтересовался. — Отвезешь? На машине, что ли?
— Ты поразительно догадлив, мой юный друг! Именно на машине, а не телеге или скажем дрезине.
— Постой… но ты ведь выпила… Не боишься гаишников?
— Нет. Не боюсь, — отрезала Мила, — скоро и ты их не будешь бояться! Давай быстренько собирайся.
Запись в дневнике Никиты
Я фигею дорогая редакция! Я больше скажу! Мне двадцать восемь лет, и я ох…ю! Сегодня на меня напали, потом спасали, потом кормили-поили, потом сообщили такую хрень, что я…(см. выше). Короче план по моим опасениям, о котором я писал ранее, выполнен с опережением графика на тысячу процентов.
Скажу я вам, дорогие мои дети, никогда не заговаривайте на улицах с незнакомыми красивыми девушками, а то вам будет как мне сейчас! Сходил, называется, за хлебушком! Оказывается, что когда вам тычут под ребро ножичком, перед этим стукнув, скажем так под дыхло, ощущения еще те! Адреналину хватает… и в космос лететь не надо, как пресыщенному космическому туристу Денису Тито. Кстати, может и хорошо, что от боли ничего не соображал, а то б обгадился еще, чего доброго. Зато девчонка покатала на черном «бумере». Перед тем загадочно завалив одного из придурков, того самого, который с ножичком баловался и ругался непристойно. Пальнули в нас конечно и чуть в лепешку мы не разбились, но счастливо спаслись и вот я опять с вами, зайцы мои рогатые!
Потом Мила погнала такую пургу, что у меня чуть уши в трубочку не свернулись… дескать есть какая-то загадочная тайная организация, которую она представляет и предложила мне вступить в ее ряды. Я даже лобик хотел ей пощупать — не перегрелась ли. Но не стал. Вспомнил, что таких нервных беспокоить вредно, для их и главное, для своего, здоровья. Она мне дала какую-то лягушачью бумажку с красивой чекухой, очевидно призванную подтвердить, правдивость ее слов. Я ее подписал, по вышеуказанным причинам… Не кровью, дорогие мои, не кровью…Сам не знаю — чего подписал… видимо, вспомнил ее фокусы с телекинезом и с тем уродом. Мила отвезла меня, но не до самого дома, а до Сеятеля, велев далее добираться самостоятельно, а добравшись сидеть в жилище и никуда оттуда не высовываться до ее приезда. Сумку, которая, типа теперь моя, что характерно, не отдала. На этот раз она была на облезлой серой девятке. Спрашивать где она ее взяла, я даже не стал… с ее-то способностями вскрывать любые замки… Очевидно данные способности и повышают финансовые возможности, работающих на ее организацию субъектов. Сейчас я пью водку, запиваю ее пивом, и в прострации медленно кружу по комнате. А также медленно…(см. выше). Хоть бы заснуть, господи!
Глава 3
22 июля, среда.
Горькая соль на губах. Сил нет плыть, сил нет держаться на воде. Тяжелые волны тянут вниз, толкают в плечи. Толчки, толчки, волны тяжелого сна, глаза не разлепляются, организм ныряет обратно в сон… Опять толчки — просто какой-то шторм… Один глаз с трудом удается приоткрыть:
Мила убрала руки с его плеч и поморщилась.
— Ну и запашок! Ерш хлебал?… Куда! — она поймала попытавшегося повернуться на другой бок Никиту за плечо, — Просыпайся, я сказала!
Тон Милы ничего хорошего не предвещал. Никита открыл второй глаз.
— Надо было водку у тебя отобрать… пивом бы обошелся…нервы у него, понимаешь!
— Фиг тебе! — Никита вяло потянулся и сунул руку за диван, где стояла бутылка с остатками водки.
Ничего там не было. Пошарил рукой, посмотрел — точно нет! Вот черт…Он обернулся к Миле. Та, ехидно улыбаясь, выставила вперед две фиги:
— А тебе две!
— Ты что ли убрала? Отдай!
В ответ она только отрицательно качнула головой.
— Слушай, ты мне, собственно, кто? Жена?! Расхозяйничалась! Давай говорю!
Насмешливо поднятая бровь:
— Вот жена и будет давать!
— Ну, я сейчас поднимусь и сам найду!
— Лежать! — Мила сделала движение рукой и Никиту словно железным рельсом прижало к дивану. — Успокоился, быстренько! Успокоился?
— У-успокоился… — с трудом выдавил Никита. Рельс исчез. Ощупав на всякий случай ребра, Никита, кряхтя, приподнялся и сел.
В щель между небрежно задернутыми шторами с трудом пробивалось солнце. Кружащиеся на свету пылинки вызывали странные реакции — безудержно першило в горле, начали слезиться глаза. Никита с трудом осознал, что это вчерашний стресс дает о себе знать, и жалобно протянул: