Голем, русская версия

Андрей Левкин

Голем, русская версия

В сказках любят писать так, что, дескать, была одна такая страна, которая вмещала в себе сразу все страны мира. А в ней был город, который являлся одновременно всеми городами этой страны, и, значит, всеми городами мира. А в городе была улица, которая являла собой сразу все улицы этого города и, разумеется, и все улицы этой страны, и, суммируя, все улицы мира. Обычно дальше идут дом, комната, и все заканчивается человеком, который был как бы сразу всеми живущими на свете, и вот этот человек смеялся, смеялся, смеялся…

Мы, однако, остановимся на улице и дальше жизнь прессовать не станем. Впрочем, страна понятно какая. Да и город тоже. А вот улица— дело другое. У каждого ведь есть такая улица, которая и есть для него все. Не потому, что как-то ее любит, а по факту жизни там. Это ведь у каждого — он сидит в квартире, а дальше дом, улица, страна и где-то там еще и весь мир. Чисто факт жизни, так что сказки и притчи вполне тут правы. Где кто живет— там ему и всё, особенно если живет там долго. Вот и смейся себе на здоровье. А я пишу, не смеюсь, но разница невелика.

Моя улица была не то чтобы центральной, но и не окраинной. Не то чтобы ее всякий припомнил по названию, но и совершенно незнакомой она бы никому не показалась. Главный ее финт состоял в том, что номера домов шли тут бустрофедоном — иными словами, ходом быка, то есть — ходом землепашца по полю, чтобы уж совсем всех запутать. То есть стороны улицы не делились на четную и нечетную, а по одной стороне номера возрастали, по другой — убывали. В общем, пронумеровано все было по кругу: дом под номером 1 стоял ровно напротив последнего по номеру дома, 50-го. Отчего так сложилось — непонятно. Похоже, когда-то вся улица принадлежала самодуру домовладельцу-застройщику, который, практически как кот, пометил границы своих владений, их обойдя, да еще и против часовой стрелки. По приколу или ему так имущество было осязаемей. Да, собственно, какая разница, как нумеруется улица из полусотни домов.

Вообще же такие улицы, как наша, бывают в межвременных что ли участках города. Примерно в щели между центром и окраинами: обычно там проходит железная дорога, имеется частная застройка — сначала имелась, затем немного заменилась уже более этажными домами. Массовым строительством такой район востребован быть не может, потому что не такой он большой, чтобы грязь разводить. Новые кварталы строятся дальше, а этот участок живет по-разному— иногда улучшается, иногда ветшает, но обыкновенно сохраняет медленную длительность и обычаи жизни. Там обычно тихо — магистрали строят уже в расчете на дальние районы. Население, соответственно, знает друг друга по крайней мере в пятом поколении. Бывает, конечно, что такой район становится целью жизни нуворишей, как, скажем, в районе «Римской». Но наш район подобная напасть обошла. Не добрались что ли до него, а потом кризис-дефолт, так что доберутся еще не скоро.

Дом № 1

Итак, первый номер стоял на краю жизни, которая будет описана далее. Дом как угловой был ущербным: не то чтобы его часть, выходившая на поперечную трассу, была ниже, но обшарпаннее — несомненно. Собственно, ее не красили уже лет сорок, а вот вторая, уже «наша» часть была ничего себе, даже украшена каким-то количеством лепнины, причем лепнина была намазана краской, красиво гармонировавшей с общим тоном фасада — лиловым. Лепнина же была малиновой.

В злые 80-е годы этот угол был одной из трех главных точек продажи нелегального алкоголя в округе, и этот факт отчасти сформировал нравы жителей первого этажа дома, особенно тех, кто жил ближе к углу. Этим промьпиляли по крайней мере три квартиры, отчего во всех них даже форточки были устроены не вверху окон, а внизу. Милиции — в ответ на естественные подозрения — обыкновенно говорилось, что такая конструкция оконных рам рассчитана на кошек, чтобы тем было удобнее. Понятно, что такие претензии высказывали новенькие менты, намекавшие на то, что они собираются тут обжиться и не идти наперекор местным нравам. Кошки в самом деле ходили через форточки, среди них были и колоритные, а вот люди тут жили усталые; неудивительно — учитывая их ежедневный промысел.

В годы горбачевских алкогольных репрессий им приходилось сложнее — по части производства алкоголя, но их здорово выручал хлебозавод, расположенный по диагонали далее, уже вне пределов улицы. У него был свой распорядок жизни, так что в одной из фаз производства хлеба, да если ещё и ветер шел в нужную сторону, самогон можно было гнать невозбранно. Все равно повсюду пахло дрожжами.

Про кошек и людей дома № 1 я знал потому, что жил в соседнем доме.

Дом № 2

Дом был непримечательный, четырехэтажный, зато — чуть оттесненный в глубь улицы, отчего перед ним образовалось место для неширокого подобия сквера с двумя деревьями — слева и справа. В жару по углам двора собиралась прохлада. Дом был из неоштукатуренного кирпича, который по прошествии лет стал ровно серо-бурым.

Жил я в третьем этаже; если смотреть на фасад — в двух крайних окнах. Одно — комната, второе — кухня. Если сидеть вечерами в кухне возле окна, то видна была изрядная часть улицы, косо уходящей вправо. Ну, если и утром сидеть, и днем — она тоже была видна, но я-то сидел обыкновенно вечерами. Жаль только, что дом стоял с краю улицы, так что происходящее на ней видно было только сбоку, и не на самом ее интересном участке. Конечно, это имело и свои выгоды — тут было тихо. Я тут давно жил. Всегда.

Все, кто жил тут раньше, умерли, у меня оставались только средней дальности родственники, жившие далеко отсюда. Однажды тут жила еще и жена, вовсе не умершая, но также перешедшая в разряд примерно родственников средней дальности и тоже уехавшая. Ей, в частности, не нравилась и улица — типа ни то ни се, какой-то окончательный жизненный омут. Ощутила это и уехала, выбираться из омута. Впрочем, это было еще во времена, когда носки передавали по наследству: в советские годы тут и в самом деле была глушь. Теперь же цивилизации немного прибавилось, но жена, понятно, не вернулась, да и время здесь идти быстрее не стало. Жену я уже почти не помнил, детей у нас не было, а были бы — наверное, не помнил бы и их, если бы она все равно ушла.

Мальчик и собака

Однажды ночью, около часа, я сидел на кухне, пил чай, что-то читал. Для меня это еще не поздно. За окнами было тихо, поблескивал сквозь листву уличный фонарь— было лето. Дверь подъезда хлопнула, а чуть погодя в квартиру позвонили. Бояться мне нечего, подошел, открыл, — надеясь, честно говоря, что это кто-то забрел в гости. Но это оказался мальчонка лет девяти—десяти, не раз виденный на улице. Приличный такой мальчонка, не психованный. Он часто появлялся с собакой — лохматым каким-то псом.

— Добрый вечер, — сказал он. — Вы моего Симпсона не видели? Может, он у вас?

— Нет… А почему у меня?

— Я с ним гулять пошел. А он сбежал. И пропал. За дворняжкой какой-то побежал. Я искал его, долго. А потом вижу— окно у вас горит, вот и подумал, что, может, раз вы не спите, это он вас с улицы разбудил. Или даже вы проснулись и привели его к себе.

— Да нет, я просто ложусь поздно. Пойдем что ли поищем?

— Давайте, а то уже поздно.

— А дома тебя не ищут?

— Нет сегодня никого. Отец на работе ночует, что-то у них спешное, а мать к бабушке в Митино уехала. Она уже звонила, так что больше звонить не будет.

Мы вышли на улицу, сначала повернули налево, к первому дому — посмотреть, не бегает ли пес по поперечной улице, за домом, — никто там не бегал. Вообще пусто было, только вдалеке громыхал грузовик. Повернули в свою улицу и пошли вперед, время от времени присвистывая. Толку от этого не было. Так и шли молча, посвистывая, мальчик иногда звал пса по имени.