Пароль: «вечность»

И тогда мне стало все равно. Спасения не было — некуда бежать, незачем прятаться.

Не на что надеяться.

Я уже давно ни на что не надеялся. Все шло к этому, другого будущего у меня не было.

Сев, я стянул через голову ремень винтовки, отстегнул кобуру с «кедром» и бросил оружие на асфальт. «Крокодилы» понеслись над Крещатиком, «тандем» опускался посреди Майдана, а из-за домов вылетали все новые вертолеты, и на боках их изгибали шеи двуглавые орлы.

Глава 2

- Ты военный преступник, — произнес мужчина в штатском. — Хотя это слишком громко звучит для обычного наемника, но по закону ты — военный преступник и в качестве такового подлежишь уничтожению.

Сидевший рядом с ним генерал российской армии молчал.

Звякнув наручниками, я откинулся на спинку неудобного, твердого стула. В комнате был низкий потолок с лампочкой под решетчатым колпаком, покрытые бетонной «шубой» стены, железная дверь, стол, за которым в креслах расположились эти двое, и стул, на котором сидел я.

Я облизал рассеченную губу. Заживающая ссадина на скуле зудела, но почесать ее было нельзя — руки скованы за спиной. И обритая прошлым вечером голова, смоченная дешевым одеколоном, тоже чесалась.

- Суд состоялся, приговор вынесен. Тебя расстреляют.

- А был суд? — спросил я. — Наверное, я его случайно пропустил.

Гражданский — сдержанный в движениях, с властным взглядом и сединой в волосах. На столе перед ним лежал черный лэптоп, на экран которого он все время посматривал. Еще у него была манера сжимать левую руку в кулак и потирать подбородок большой золотой печаткой на безымянном пальце.

Генерал — средних лет, молодцеватый и румяный. Глядел на меня с легким презрением, но в целом вполне равнодушно, как на букашку, которую скоро раздавят, после чего о ней не вспомнит ни одна живая душа. А вот у гражданского взгляд был иной: заинтересованный и острый.

- Не помню зала с судьей и свидетелями, — продолжал я, — адвоката, прокурора… Что там еще положено в суде?

Кажется, этим я немного вывел генерала из себя. С того момента, когда конвой ввел меня в комнату, он сидел молча, только кивал иногда, но теперь заговорил:

- Трибунал это был, а не суд. А для тебя и расстрела мало. Сколько жизней у тебя на совести, наемник?

- Не знаю, — честно сказал я. — Я же военный летчик. Пилот, такая у меня работа.

- Пилотнаемник, какая разница? Убивал ты за деньги.

- Все, кого я убил, были солдатами или бандитами. Вооруженные бандформирования, слышали о таких? Если б не я их — они бы меня.

- Да лучше б тебя духи сбили из «стингеров» своих, не тратили бы мы сейчас время. Надо было вас всех прямо там, на Майдане, к стенке поставить, а не везти сюда.

Генерал повернулся к седому:

- Как времена изменились! Раньше наемники эти… ну чистые бандиты, зря, что ль, их душьем прозвали? А теперь вон самолеты у них!

Я криво улыбнулся.

- А ты скольких на смерть отправил? Сколько солдат из-за тебя домой не вернулись из горячих точек к мамкам своим? Взвод, два? Батальон?

Все-таки это был генерал, а не лейтенант какой-нибудь желторотый — он не полез вокруг стола двинуть мне по морде, даже не выругался, лишь бросил презрительный взгляд.

А седой посмотрел на экран лэптопа и сказал:

- Егор… Редкое имя сейчас. Кто тебя так назвал?

Я пожал плечами:

- В детдоме.

- А фамилия еще интереснее — Разин. О детстве совсем мало сведений… Может, расскажешь нам?

- Не было у меня детства. Детдом, и все дела. Потом летно-военное училище…

- Которое ты не окончил. Так, из характеристики: малоэмоционален, замкнут, неразговорчив, предпочитает роль стороннего наблюдателя, нет друзей… Короче, общительным болтуном тебя не назовешь, а, Разин? Интровертный тип, вот как это в психологии называется. Самодостаточен, себе на уме. До выпуска не дотянул полтора месяца и вместо красного диплома получил два года условно за драку… — седой опять кинул взгляд на экран, — с нанесением тяжких телесных повреждений. Двоим.

- Эти уроды девчонку в машину тянули. Ночью. Школьницу. Платье на ней было порвано, и кричала она. А я в училище шел из увольнительной…

- И один из уродов оказался сыном вице-губернатора края, — продолжал седой. — В результате девушка так и не подала заявления о попытке изнасилования, тебя же выгнали из училища, после чего про Егора Разина долго не было слышно. Почему?

- Да завербовали его! — Генералу явно надоели все эти разговоры. — Наемники ведь как шлюхи со своими сутенерами, которые на них деньги имеют. Завербовали, в лагере каком-нибудь в горах отсиживался, потому и сведений нет. А, Разин? Что, не так было?

Я покачал головой:

- Это ты сутенер, солдат своих под пули ко всяким моджахедам посылаешь. А я сам места выбирал, куда лететь и за кого воевать.

- Солдат Родина посылает! Они за страну свою воюют! А ты… ты за бабки сраные!

- Родина или правительство? А гибнут они за страну или за хозяев страны?

Я мог говорить что думаю, терять мне было нечего — больше одного раза не расстреляют. Вот только зачем этот разговор, к чему тут штатский хрыч, расспросы о детстве, лэптоп на столе? Хотели бы завалить — вывели бы из КПЗ в тюремный дворик, окруженный глухими высокими стенами, да пулю в затылок.

Седой произнес:

- А ты вроде равнодушен к своей судьбе, Разин. Неужели такой смелый? Или такой глупый? Мы ведь не пугаем — тебя и вправду расстрел ждет.

- Не очень я смелый, — сказал я. — Хотя глупый, иначе не сидел бы здесь. Но тут в другом дело: просто все к этому шло.

Он посмотрел на меня с интересом:

- Что именно?

- Судьба моя к этому катилась. К ракете, летящей прямиком в кабину, или вот к такому… Я свыкся уже, что так все закончится. Ну или примерно так.

Седой потер печаткой на пальце подбородок.

- Неужели? Ты же деньги зарабатывал. Зачем тогда?

- Летать люблю. Хотел на острове в Карибском море поселиться и частный аэродром открыть. Был там когда-то… Хорошие места.

- И много заработал? — хмыкнул генерал.

- Туристов возить, — закончил я, проигнорировав его.

- Ясно. — Седой глядел мне прямо в глаза. — А перед тем как в Киев попасть, что ощущал?

- Что это последнее мое дело… Последнее место, куда я попаду. Уже не выберусь оттуда.

- И все же полетел?… Фаталист. Хотя из Киева таки выбрался. Тебе, впрочем, от этого не легче. — Седой перевел взгляд на лэптоп. — Продолжаем. Что нам тут база данных говорит?… Второе место в училище по боксу, мастер спорта. Так… Тургай, операция на Медео, Свободная Молдавия… Надо же — и в Крыму был, Бахчисарай бомбил. Теперь вот украинский конфликт…

Он закрыл лэптоп и вопросительно посмотрел на генерала.

- Да ладно, делайте что хотите! — как-то совсем не по-военному, почти что с детской обидой бросил тот. — Мне Илья Андреич наказ дал… Хотя я бы убийцу этого кровавого, будь моя воля, собственноручно… — Он сжал кулак, взмахнул им и отвернулся.

Седой кивнул. Блеснув золотой печаткой, снова потер подбородок, достал мобильник-раскладушку и свел брови над переносицей, что-то прикидывая. Я сидел неподвижно, борясь с желанием развернуться на стуле и почесать скулу об угол спинки.

Седой раскрыл мобильник и в упор посмотрел на меня.

Было в этом человеке что-то магнетическое. Взгляд холодный, властный, гипнотизирующий даже. Вроде бы какой-то штатский стручок, но явно чувствовалось, что из этих двоих главный он и судьба моя зависит сейчас не от генерала.

Я внутренне подобрался. Зуд в скуле мгновенно прошел, и между лопаток пробежала волна озноба. Что-то должно произойти! Подобные предчувствия не раз спасали мне жизнь — я вовремя уходил на вираж или сбрасывал скорость, давил на кнопку, пуская ракету. Вот только не помогли они мне спасти ни Барцева, ни Опанаса, ни Серегу Шмакина… никого, кроме себя.

- Еще можешь выжить, Разин, — произнес седой, в такт словам постукивая по крышке лэптопа указательным пальцем. — Мне нужен человек для эксперимента. Опасного. Шансы где-то тридцать на семьдесят, что жив и цел останешься. Если согласишься и если выживешь — тебя отпустят. Если откажешься — в расход. Выбирай. У тебя две минуты.