К новому берегу

— Ты, Клуга, останься здесь, а мы пойдем по той тропинке и посмотрим, не помята ли рожь.

Тауринь бросился в другую сторону и стал ползком пробираться по канаве, чтоб удалиться от дороги. Добравшись до кустарника, он встал и осмотрелся. Снова по обе стороны от него послышались шаги. Невдалеке двигался темный силуэт.

«Окружают… — сообразил Тауринь. — Напали на след. Неужели конец?»

Он, продолжая прятаться, перебежал небольшой луг, некоторое время полз по картофельным бороздам, а когда поднялся на колени и посмотрел вокруг, страх снова прижал его к земле: слева и за спиной двигались человеческие фигуры; только вправо — в сторону усадьбы Урги — путь оставался свободным.

«Конец…» — подумал он, и ему казалось, что кто-то громким голосом сказал это слово. Он полз дальше, шаг за шагом приближаясь к Ургам. Вот и большой машинный сарай и дом рабочих; Тауринь некоторое время смотрел туда и о чем-то думал, насколько он в состоянии был связно мыслить. Из рассказов Марциса Кикрейзиса он знал, что Айвар жил в прежней своей комнате. Окно выходит в сад… если ставни не закрыты, выдавить стекло пустячное дело…

Последняя надежда… последняя отчаянная попытка ускользнуть от преследователей…

«Может, в сердце Айвара еще тлеет искра благодарности? Укрыться только на день… до вечера… может быть, даже на несколько часов, пока преследователи обыщут все углы в Ургах… Может, Айвар пожалеет… приютит на несколько часов… такая небольшая услуга в знак признательности…»

Другого выхода у Тауриня не было, только этот последний сулил ему спасение или западню. Он пробрался в сад усадьбы и на цыпочках приблизился к окну комнаты Айвара. Прижавшись лицом к мокрому стеклу, Тауринь силился разглядеть что-нибудь в комнате. На дворе послышались чьи-то шаги. В доме рабочих пели.

Тауринь больше не мешкал. Он выдавил стекло, отворил окно и пролез в комнату. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел кровать, стол и несколько стульев. В углу, рядом с дверью, висел дождевой плащ и рабочий костюм Айвара.

Тауринь задернул окно занавеской и, присев на край кровати, стал ждать. От намокшей одежды и сапог на полу натекла лужа.

Прошел час, может быть больше, когда наконец хлопнула наружная дверь и в коридоре раздались осторожные шаги — видимо, кто-то шел на цыпочках, опасаясь разбудить соседей. У двери, за которой тихо, словно мышь, сидел Тауринь, человек остановился, и слышно было, как он возится с ключом. Через несколько секунд двери отворились. Щелкнул выключатель, маленькую комнату озарил яркий свет.

Тауринь встал, выдавил на лице подобие улыбки и тихо сказал:

— Здравствуй, Айвар… Извини, что без твоего ведома вломился в комнату. На дворе такая ужасная погода. Не хотелось будить чужих людей, поэтому…

И он показал на окно.

Айвар остолбенел от неожиданности.

— Что вам надо здесь, Тауринь? — спросил он, немного придя в себя. Он сделал вид, что не замечает протянутой ему руки.

— Искал тебя… — ответил Тауринь. — Надеюсь, что не откажешь в ночлеге. Мне сегодня некуда деваться.

Его глаза настойчиво изучали лицо Айвара, ища ответа на вопрос, мучивший его все время, пока он сидел в этой комнате. И он нашел его. Мрачный, отчужденный взгляд, крепко сомкнутые губы и сжатые кулаки показали яснее всяких слов, что Айвар не пощадит его. Правая рука Тауриня нырнула в карман пиджака и нащупала револьвер.

Айвар понял: Тауринь готов на все и без борьбы в руки не дастся. Только крайнее отчаяние привело его в Урги, в эту комнату. «Если я сейчас выскочу в дверь и запру его, — думал Айвар, — удастся ли поднять людей и окружить сад, прежде чем он удерет?»

На дворе уже рассвело. «Скоро должен прийти отец вместе с Дравой и Финогеновым. Как предупредить их, чтобы не входили?» — Айвар опасался за жизнь отца.

— Почему вам некуда деваться? — спросил он, остановившись у двери и откидывая назад пряди мокрых волос, упрямо спадавших на глаза. — У всех людей есть пристанище, только у вас его нет.

— Потому что они… — Тауринь кивнул в сторону коридора, — отняли у меня все. У меня нет больше ни дома, ни семьи. Приходится, как зверю, скрываться в чаще леса.

— Не надо было становиться зверем, тогда не пришлось бы скрываться! — сурово ответил Айвар.

— И это говоришь ты, кому я сделал столько добра! — плачущим голосом сказал Тауринь, но его глаза горели по-волчьи. — Так ты благодаришь за то, что я тебя вырастил, дал образование, сделал человеком!

— Вы старались воспитать меня не человеком, а зверем, — ответил Айвар. — Если сегодня я действительно человек и мне не стыдно смотреть в глаза народу, я обязан этим не вам, а честным людям, которые вовремя вырвали меня из-под вашего влияния.

— Что я тебе сделал плохого? — удивился Тауринь. Пальцы его правой руки судорожно сжимали револьвер.

— Вы искалечили мою юность, старались замарать меня в глазах моих товарищей! — воскликнул Айвар. — Я вас ненавижу, Рейнис Тауринь! Запомните это навсегда!

— Я воспитал тебя в духе лучших традиций нашего народа, — шипел Тауринь. — Какое мне дело, что большевики не признают моей правды? Я вот тоже не признаю их правды. Я был и всегда останусь в своих глазах правым.

— Правда может быть только одна, и ей я отдаю всего себя, до последней капли крови, до последней искорки моего разума, — ответил Айвар. Он был так взволнован, что не слышал шума в передней. Не расслышал его и Тауринь.

— Если хотите обманывать себя, — продолжал Айвар, — убеждайте себя, что вы с вашей черной душой, с обагренными кровью руками правы и невинны, но не пытайтесь заставить так думать других. Для меня вы — преступник!

Сверкающими от ярости глазами Тауринь смотрел на Айвара, а в уголках его тонких, жестоких губ скользила усмешка.

— Итак… ты не позволяешь мне спрятаться здесь ненадолго? — спросил он.

— Нет, но я и уйти не позволю, — ответил Айвар. Сделав несколько шагов, он встал у окна и заслонил собою Темную дыру, через которую в комнату врывался сырой ночной воздух. Теперь они стояли в нескольких шагах друг от друга и смотрели мрачно, угрожающе. У обоих от волнения кровь прилила к вискам, в ушах звенело.

— Не дашь уйти? — злобно спросил Тауринь. — Еще неизвестно, кто из нас уйдет и кому придется остаться на месте. Получай, проклятый!

Лицо Тауриня страшно перекосилось. Он хотел вытащить револьвер, но Айвар на несколько десятых секунды опередил его. Сильные пальцы тисками сжали руки Тауриня повыше кистей. Пальцы бандита разжались, револьвер упал на пол. Отбросив его ногой, Айвар повалил Тауриня на пол. Тот, вырываясь, кусался, царапался, старался ткнуть пальцами в глаза. В борьбе они опрокинули стул и сдвинули стол. Наконец Айвару снова удалось схватить Тауриня за обе руки, и он прижал его к полу.

Приотворилась дверь, и появилось лицо Яна Лидума, голубые глаза его серьезно и напряженно глядели в комнату.

— Что здесь такое? — заговорил он, переступив порог. Заметив валявшийся на полу револьвер, он понял, что происходит что-то очень серьезное.

— Возьми полотенце, отец!.. — крикнул Айвар. — Надо связать ему руки.

Спрятав револьвер и связав руки Тауриня полотенцем, Ян Лидум спросил:

— Кто этот человек, Айвар?

— Это он — Рейнис Тауринь…

Ян Лидум долго смотрел на скорчившегося бандита, который, сощурившись, исподлобья наблюдал за ним.

— Так вот ты каков… — прошептал Лидум. — Тебе мало того, что ты раз уже ограбил меня, отнял сына. Теперь ты хотел убить его. Ах ты… презренная гадина…

Второй раз в жизни встретился он с этим человеком. Много лет прошло с того зимнего вечера у железнодорожной станции, когда батрак Лавера Ян Лидум поспорил с крупным землевладельцем Рейнисом Тауринем. Много лет они боролись не на жизнь, а на смерть, всю жизнь были непримиримыми противниками. Один из них отдал многие годы борьбе за счастье народа и за великую, единственную правду, которая победила и в этой стране; другой прожил свой век как враг народа: злой, кровожадный, ненасытный. Долгие годы не видя один другого, они все время мерились силами, обмениваясь сокрушительными ударами, и даже сейчас, когда у обоих давно поседели головы, не иссяк боевой дух Яна Лидума и не улеглась злоба Рейниса Тауриня.