К новому берегу

— Пусть смеются… — пожал плечами Пацеплис. — Наплюй ты на них, а меня оставь в покое со своей агитацией.

— Я и наплюю, только не на них… Они смеются поделом. Плюну на Сурумы, понимаешь? Ни одного дня больше не останусь.

Жан пошел в свою комнату и собрал вещи. Он решил перебраться в МТС, в общежитие трактористов, там для него уже была приготовлена койка.

Пацеплис позвал Лавизу, и они оба сели петь молитвы. Вскоре раздался мощный дуэт. Немного погодя с узлом и вещевым мешком вышел из своей каморки Жан.

— Будьте здоровы, — сказал он. — Пока не вступите в колхоз, ноги моей здесь не будет, — и ушел.

— Изверг… собака! — крикнула Лавиза. — Побойся бога, греховодник! Так-то ты почитаешь и любишь своих родителей?

— Чего ты так лаешь? — пробурчал Пацеплис. — Пусть бежит, пусть поскитается по свету. Когда-нибудь завизжит у порога. Подтягивай.

И снова зазвучало пение.

Но только низкий потолок и бурые, покосившиеся стены слышали их. Собака на дворе, прислушавшись к заунывным звукам, начала жалобно подвывать — наверно, решила, что следует поддержать хозяев.

4

В ту зиму Валентина часто навещала Яна и Айвара Лидумов. Ильза просила ее заглядывать к ним, узнавать, как они живут, и, если нужно, вмешиваться в хозяйство брата.

— Мужчины в этих вопросах беспечный народ, если им дать волю, то самую лучшую квартиру так запустят, что нельзя будет никого пригласить.

Возможно, что мнение это было преувеличенным, так как Лидум с Айваром заботились о своем жилище: два раза в неделю жена дворника вытирала пыль, проветривала комнаты и выбивала дорожки. Но этого было мало для того, чтобы в доме всегда царили чистота и уют, поэтому вмешательство Валентины пришлось как нельзя более кстати.

Она не довольствовалась тем, что оконные занавески были вовремя выстираны и не чувствовалось во всех углах запаха застоявшегося табачного дыма; она интересовалась и кухней, регулярно ли они едят, что едят? Заметив на ком-нибудь из них плохо выглаженные брюки, Валентина сердилась, говорила, что это ни на что не похоже, тем более что тут же, в нижнем этаже, есть мастерская бытового обслуживания. Больше всего она была недовольна тем, как ее «подопечные» отдыхали: собственно, здесь ни о каком отдыхе не могло быть и речи. После напряженной недели Айвар и Ян Лидум хотя и оставались дома, но с утрa до вечера просиживали за книгами или деловыми бумагами.

— Так жить нельзя… — решительно заявила Валентина. — Так вы быстро заплесневеете. Каждый человек нуждается в отдыхе, и это не только наше право, но и обязанность.

В первое же воскресенье после окончания зимней экзаменационной сессии она с самого утра пришла к Лидумам и объявила, что сегодня всем троим придется провести день по разработанному ею плану.

— Одевайтесь и поедем за город. Обедать будем в лесу. Айвар, покажите, где у вас продукты и приготовьте термосы и корзину. Вы, товарищ Лидум, оставьте свою трубку дома, а если уж без нее не можете жить, то возьмите в кисет топлива не больше, чем на три зарядки.

— Слишком мало… — озабоченно промолвил Ян. — Нельзя ли немного добавить? Пожалейте старика, дорогая Валентина.

— Ну ладно, еще одну порцию можно добавить, но больше ни-ни… — великодушно разрешила Валентина.

В темно-синем лыжном костюме, в пестрой вязаной шапочке, она весело суетилась по квартире, как мальчишка, задумавший шалость. Ее веселость и жизнерадостность передались и мужчинам, и они изо всех сил старались побыстрее и поаккуратнее выполнить каждое ее приказание. Пока отец с сыном брились, а Валентина варила кофе и готовила еду, прошло около часа. К тому времени подъехала машина, и они тронулись в путь. Валентина прикрепила поверх кузова две пары лыж.

Лидум подозрительно покосился на лыжи, потом заглянул в машину и облегченно вздохнул:

— Господь миловал — только две пары… Я могу остаться зрителем.

— Почему? — засмеялась Валентина. — Лыжами будем пользоваться по очереди. Неужели вы думаете, что мы с Айваром такие эгоисты и не дадим вам поразмять ноги?

— Н-да… — задумчиво протянул Лидум. — Боюсь, что из этого ничего не выйдет. К вашему сведению, я на редкость консервативный старик. Меня никак не приучить к некоторым широко признанным вещам. Наверно, потому, что в молодости они были мне недоступны.

— Например? — спросила Валентина.

— Расскажу по пути, — ответил Лидум. — А куда мы, собственно говоря, направимся?

— Туда, где есть лес, холмы и много снега. Неплохо, если там будет река или озеро. Назовите что-нибудь подходящее — ведь вы лучше знаете окрестности Риги, чем я.

— Айвар, что ты скажешь? — Лидум посмотрел на сына.

— Поедем в сторону Саулкраста, — сказал Айвар. — Там за Гауей, не доезжая Лиласте, есть такие места.

— Ладно, поехали.

Лидум сел рядом с шофером, Валентина с Айваром позади.

Когда машина набрала скорость, Лидум начал рассказывать:

— Перед войной, когда я работал в Н-ском уезде, некоторые товарищи решили во что бы то ни стало сделать из меня охотника. Старались убедить, так же вот как сейчас вы, Валентина, что мне нужен отдых, свежий воздух, что надо рассеяться и тому подобное, и охота все это якобы обеспечивает вполне. Я, конечно, отговаривался, что у меня нет времени, что стрелять я умею только из боевой винтовки, к тому же страдаю ревматизмом, но разве таким что докажешь! «Только разок попробуйте, и вас не вытащишь из лесу…» — уговаривали они. Ладно, если уж так, попробуем. И вот однажды, в начале зимы, я поехал с ними в лес. Местность прекрасная: красивый хвойный лес, снег по щиколотку, воздух — как на курорте. Поставили меня на просеку, в некотором отдалении от других, а загонщики криками и шумом выгоняли прямо на нас лесных обитателей: козуль, зайцев и лисиц. Зверей там было, что в охотном ряду на базаре, — можно было настрелять хоть целый воз, но верите ли, за весь день я выстрелил только раз — и то для того, чтобы отпугнуть красивого самца козули, который бежал прямо на моего соседа и неминуемо бы погиб, если бы я не предупредил его. Весь день я ужасно скучал и нетерпеливо ожидал отъезда домой, но мне еще пришлось участвовать в общей трапезе охотников, слушать, как они хвалятся своими успехами и врут друг другу в глаза. Может, я человек ограниченный, может, у меня чего-нибудь не хватает, но я никак не могу понять одного, какая радость без нужды уничтожить живое существо? Я понимаю промысловых охотников: они зарабатывают себе на жизнь, стреляют в зайца или птицу, чтоб приготовить себе обед, — это имеет определенный смысл; но в моем мозгу никак не укладывается то, что люди убивают безвредных лесных зверей только для того, чтобы видеть кровь, — свою добычу от такой охоты они чаще всего отдают друзьям и знакомым. Нет, охотник из меня не вышел, да и навряд ли когда-нибудь выйдет.

— Вам все равно придется научиться отдыхать, — сказала Валентина. — Это необходимо.

— Слишком я непоседлив, — продолжал Лидум. — Лежать в гамаке могу не больше десяти минут, потом должен встать и походить. Прошлым летом наш министр Земдег потащил меня на озеро — он страстный рыболов и может простоять с утра до вечера на одном месте, поджидая, когда клюнет рыба. Я и на это оказался неспособным. Мне все равно, клюет пли не клюет. Собирать ягоды, ходить по грибы — вот это я понимаю. Тогда человек может прогуляться, всласть подумать, помечтать, а заодно надышаться свежим воздухом. Мне нужно движение, деятельность, напряжение, иначе я конченый человек.

— Жаль, что мы не взяли с собой третьей пары лыж… — заметила Валентина. — Ведь вы по своему характеру настоящий кроссист, товарищ Лидум.

— Какой из меня сейчас кроссист…

— Об этом поговорим вечером. Иногда вечер бывает мудренее утра.

…Там был прекрасный сосновый бор, горы и холмы, отлогие подъемы и крутые спуски для смельчаков, а внизу, справа от шоссе, замерзшее озеро. И такая тишина, что слышно было, как падали в снег сосновые шишки. Посредине озера сидел на своем ящичке одинокий рыболов и не спускал глаз с маленькой проруби, как кот, стерегущий щель в ожидании мыши.