Владычица Жемчужины

Сагиира посмотрел вслед исчезнувшей в темном коридоре Элеане, а затем поднялся. Он двигался легко, без каких-то видимых усилий, и быстро подошел к двери, чтобы убедиться, что воительница действительно ушла. В лазарете никто не обращал на него ни малейшего внимания. Вот старик отошел от двери и, присев на корточки, поднял вытертую до дыр циновку, открывая потайную дверцу. Опустившись в кромешную темноту люка, Сагиира протянул руку. На ладони появился шар, горевший ровным холодным светом. Теперь можно было рассмотреть вторую фигуру, связанную ионными жгутами, с кляпом во рту. Светящийся шар приблизился, и грязное истощенное существо стало видно получше. Пленный до малейших деталей напоминал Сагииру, который держал на ладони холодный светящийся шар.

— Нелегко было сохранить тебе жизнь, — сказал самозванец настоящему Сагиире. — Сколько раз за восемнадцать месяцев заключения ты пытался совершить самоубийство? Я уже сбился со счета!

Сагиира отпрянул от холодного света и закрыл лицо грязными руками.

— Ты ведь не чувствуешь боль, дорогой Сагиира? — Самозванец по-хозяйски положил руку на голову соромианта. — По крайней мере ту, которую могу причинить я.

Глаза настоящего Сагииры стали совсем круглыми, костлявые плечи задрожали.

Самозванец кивнул:

— Ты понял правильно, пора получить новые знания.

Чуть позже тот, кого Элеана приняла за Сагииру, выбрался из импровизированной тюрьмы и пошел по грязному коридору в направлении, противоположном тому, что выбрала молодая женщина. Скоро Черная Ферма осталась позади, и по известной одному ему лестнице самозванец вылез из зловонного чрева Аксис Тэра. К тому времени, когда он дошел до ворот Храма Мнемоники, лже-Сагиира уже принял обычный облик.

— Как хорошо, что ты вернулся, Нит Имммон, — поприветствовал его один из гэргонов, охранявших прихожую.

Внезапное появление ардинала, которого, очевидно, знала Кристрен, поставило Джийан перед дилеммой: продолжать поединок с Вардой или попытаться достать хрустальный кинжал. По словам саракконки, кинжал обладает какой-то особой силой, поэтому Джийан быстро повернулась и нырнула в густую тень, в которой исчезло оружие.

К сожалению, Варде пришло в голову то же самое. Они столкнулись у украшенного рельефным орнаментом постамента одной и той же колонны. Едва их тела соприкоснулись, Джийан увидела рамахан, которых заманили в жуткую яму, ставшую могилой, как их заставили выпить ядовитый настой мадилы, как, повредившись умом, они перебили друг друга. На все это она смотрела глазами Варды, сквозь призму его восприятия. Приближение смерти вызывало у него возбуждение, весьма напоминающее сексуальное. А тут столько смертей сразу, колоссальный приток энергии! Есть от чего потерять голову! Души рамахан словно тяжелые бусины — одна, вторая, третья — нанизывались на нитку. Они умерли слишком быстро, чтобы воспользоваться их телами, и все равно — какая победа, какая удача!

Первая Матерь в ужасе отпрянула, а Варда, воспользовавшись ситуацией, поднял кинжал. Вот он поднес его к губам, нежно поцеловал точку, где лезвие соприкасалось с рукоятью, и ударил Джийан в живот. Лезвие пронзило наспех наложенное защитное заклинание, и Первая Матерь ощутила боль. Холодное пламя обожгло руку, и она одновременно почувствовала запах свежевырытой могилы, разлагающихся трупов и гниющей плоти. Кончик кинжала проколол мантию, однако Джийан успела увернуться, и лезвие лишь слегка повредило шелк.

«Что же это за оружие?» — спрашивала себя колдунья, ускользая от Варды. Она понимала, что, не получив ответа на этот вопрос, не сможет одолеть архонта. Джийан неловко подняла руку, и лезвие прокололо кожу. Потекла кровь, и от боли Первая Матерь едва не лишилась чувств. Боль пронзала все нервные окончания сразу, так что, окажись на месте Джийан кто-нибудь другой, он тут же потерял бы сознание. Однако волшебница предвидела такое развитие событий и наложила сразу несколько защитных заклинаний, одно внутри другого. Только это ее и спасло, потому что боль легко нейтрализовала первые три заклинания, ослабла на четвертом и окончательно затихла лишь на пятом. Джийан поспешно применила резервное заклятие.

Варда криво усмехнулся, довольный тем, что Джийан потеряла кровь. Как ни странно, Первая Матерь тоже была довольна. В тот момент, когда кинжал пронзил кожу, у нее было видение, и Джийан поняла, что за сила заключена в хрустальном лезвии. На самом деле это был не хрусталь, а белый кварц с самого севера коррушских степей. Кварц нашли в голой пустоши, где серые холмы встречаются с острыми заснеженными вершинами Дьенн Марра. Кинжал был сработан грубо, скорее всего, его изготовил сам Варда. На этом все сходство с обычным оружием заканчивалось, ведь кинжал зарядили силой некромантов, чтобы копаться во внутренностях умирающих, извлекая блестящие кишки. Его омыли теплой кровью, а Варда наложил заклинания, взывая к духам недавно умерших, пока они наиболее уязвимы, чтобы подчинить их своей воле и зарядить кинжал энергией.

Часть этой энергии через кровь проникла в Джийан, которая тут же использовала связь между Вратами, чтобы разложить ее на составляющие. Все получилось, и вот Первая Матерь почувствовала тепло, которое сначала залечило рану в предплечье, а потом придало новых сил. Варда сделал обманный маневр и полоснул Джийан по животу. Разрез получился длинным, но кровь почему-то не потекла. На ране тут же наросла новая кожа, да так, что не осталось даже шрама.

Увидев случившееся, Варда повесил кинжал на пояс и посмотрел на непокорную рамахану волшебным глазом. Отвернуться Джийан не успела и теперь не могла даже моргнуть. Казалось, в этом взгляде сконцентрирована вся сила архонта, и Первая Матерь почувствовала, что души умерших, которых ей удалось освободить, испуганно затрепетали. Еще немного — и Варда снова их поработит.

В тот момент Джийан поняла, что нужно делать. И черный палец, и волшебный глаз были всего лишь воплощениями космической силы. Чем больше духов контролирует Варда, тем он сильнее. Именно поэтому он приказал уничтожить рамахан. Именно поэтому он настоял на союзе с саракконами, которые смогли проникнуть в монастырь Пяти Твердынь, не разбудив силовые ручьи.

Взгляд Варды был достаточно сильным и все же не таким, как казалось самому архонту. Впрочем, Джийан, памятуя об истинной сущности архонта, намеренно отступила, чтобы он подумал, будто ее парализовало. Варда ударил колдунью, потом снова и снова и, осмелев, схватил за голову, чтобы она не шевелилась. Затем по нежной коже Первой Матери заскользили грубые пальцы и губы соромианта. Белый глаз впился в Джийан, и, ощутив его растущую власть над собой, она поняла, что пора действовать. Варда явно наслаждался победой, и, почувствовав возбуждение архонта, Джийан развела ноги, чтобы отвлечь его внимание.

Одновременно она сорвала кинжал с пояса Варды и резко ударила оружием о порфировую колонну. Джийан тщательно рассчитала угол удара, понимая, что второго шанса не будет. Кончик лезвия откололся, и, настроившись на пульсацию порабощенных духов, волшебница воткнула сломанный кинжал в волшебный глаз архонта.

Раздался дикий вопль. Варда неистово бился, вертелся, кусался и царапался. Но Джийан и не думала отпускать рукоятку кинжала. Наоборот, она старалась погрузить его как можно глубже в глазницу, чтобы порабощенные духи смогли проникнуть в тело архонта. Варда отбивался, пока не полыхнуло зеленое пламя и некромант не начал корчиться в агонии. Архонт кричал, зеленое пламя обожгло Джийан, и, тем не менее, она не выпустила рукоять. Энергия духов неудержимо двигалась к мозгу. Наконец зеленое пламя погасло, а тело Варды осталось неподвижно лежать на каменном полу. Стало тихо, а потом Джийан услышала едва уловимый шепот. «Спасибо тебе!» — прошелестели призрачные голоса.

Воспользовавшись замешательством Кристрен, Оруджо вывел ее из храма. Лил дождь, и очертания белых башен превратились в расплывчатые пятна. Вдохнув свежий аромат травы и листьев, Кристрен начала приходить в себя. Оруджо ударил ее в висок, и когда она упала ему на руки, вытащил на середину сада. Порывистый ветер швырял в них холодные капли. Ардинал крепко прижимал к себе девушку, а она и не думала вырываться.