Страница 32 из 36
Другой патруль из их взвода поймал с поличным ракетчика, и все этим очень гордились.
Шурик должен был признать, что у Оли Светленькой поразительная способность все замечать и во все вмешиваться. Она могла издали увидеть самое незначительное нарушение светомаскировки и поднимала такой шум, что жильцы проштрафившейся квартиры потом вообще боялись зажигать огонь.
Как-то она остановила хорошо всем знакомого мужчину, местного жителя, и, подождав, пока подошла вся патрульная четверка, приказала ему:
— Отдайте карточку!
Задержанный смешался и стал уверять, что никаких карточек у него нет. Оля без долгих церемоний вывернула его карманы, нашла две хлебные карточки, одну отобрала и сказала:
— Можете идти.
Оказалось, что этот человек взял у своей ослабевшей соседки карточку, пообещав выкупить хлеб, и уже два дня не является домой.
Толя Душенков неуверенно заметил:
— Нам, Оленька, прав на обыск не давали. Закон нарушать нельзя.
Ох как посмотрела на него Светленькая!
— А право уморить женщину ему давали? — тоненьким голосом спросила она. — Покажи-ка мне такой закон.
— Нужно было в милицию отвести.
— Ага, протокол составить, дело завести, а женщина пока пусть подождет. Знаешь что, Душенков, ты ничего не понимаешь, и помалкивай. Будешь прокурором, тогда и соблюдай все законы.
И она пошла к дому, где жила женщина, оставшаяся без карточки. Ребята смотрели ей вслед, и Федоров восхищенно воскликнул:
— И откуда она все знает?!
Она действительно знала все, что делается во многих домах. К ней часто приходили какие-то мальчишки и девчонки, из которых она сколачивала бытовые бригады, и докладывали ей, кому принесены дрова, для кого выкуплены продукты, сколько добыто воды. Никто ей этого не поручал, но как-то так выходило, что ко всякому делу она причастна.
В часы патрульной службы у Шурика была своя забота. На каждой улице он искал исчезнувшего Тихона Фомича. Для него уже стало привычкой в каждом незнакомом лице высматривать черты ненавистного немецкого диверсанта. Несколько раз ему казалось, что Тихон идет навстречу, но при ближайшем рассмотрении он убеждался в своей ошибке.
В этот день патрульная четверка возвращалась во взвод с дальней заставы. Хотя Тихон шел по другой стороне широкого Лесного проспекта, Шурик его узнал, сам не зная по каким приметам. То ли по крутому срезу нижней челюсти, то ли по какой другой черточке, неведомо как зацепившейся в памяти, но сомнений никаких не оставалось. Шурик даже остановился. Оля тоже остановилась как привязанная и повернулась к нему:
— Что случилось?
— Видишь того человека, на той стороне?
— Вижу.
— Это он, помнишь, я рассказывал…
Оля вытащила свисток и оглянулась на Федорова и Душенкова, но Шурик схватил ее за руку:
— Сбежал!
На другой стороне проспекта никого не было, — Тихон исчез.
— Он в переулок свернул, там переулок, — торопливо заговорила Оля и объяснила подошедшим ребятам: — Шурик своего диверсанта узнал. В переулок свернул. Побежали.
Бежали они очень плохо, задыхаясь, как старички, спотыкаясь и поддерживая друг друга, с трудом преодолевая снежные сугробы. Когда они добрались до поворота, в переулке уже не было ни души. Несколько приземистых домиков с окнами, забитыми фанерой, придавали переулку особенно пустынный, вымерший вид.
— Пройти его он не мог, — уверяла Оля. — Значит, зашел куда-то. Пошли по домам, я тут всех жильцов знаю.
— Погоди, — остановил ее Душенков и спросил у Шурика: — А ты точно узнал? По протезу?
Шурик смутился. Только сейчас он сообразил, что именно эта главная примета не сходилась. Человек, пропавший в переулке, шагал нормально, не хромая, свободно сгибая обе ноги. И еще вспомнил Шурик, что правый рукав его пальто был, как пустой, глубоко засунут в карман, а левая рука моталась в такт шагам.
Когда Шурик признался, что подозрительный мужчина отличался от Тихона, как однорукий — от безногого; Федоров затрясся от смеха. Даже Оля взглянула на Шурика укоризненно. Душенков чертыхнулся и повернул обратно.
— Постойте, ребята, постойте, — прошептала Оля. Глаза ее были устремлены куда-то поверх крыш. — Смотрите.
— Куда еще смотреть? — тоскливо спросил Душенков.
— Видите тот дом, третий с краю. Там живет одинокая тетка, противная баба, все по рынку шатается. Я у нее была. Во всем доме больше жильцов нет, а глядите на трубы.
Ребята посмотрели на печные трубы, чуть выглядывавшие из-под снега.
— Трубы как трубы, — удостоверил Федоров.
— А почему дым из обеих труб идет? У нее печка одна и живет одна. Откуда же второй дым? — шептала Оля. — Значит, еще печка топится, в мансарде, а зачем? Если просто кого приютила, держала бы у себя в комнате, а то в мансарде… Кто теперь будет зря две печки топить? Кого-то она прячет там.
Патруль молча смотрел на сизые, чуть дрожавшие над трубами дымки.
— Задача! — Федоров стал необычно серьезным и повернулся к Шурику: — А может, ты издали проглядел протез?
— Может, проглядел, — слукавил Шурик. — Это он, ребята, точно говорю, я его сразу узнал.
— Пошли в дом! — решительно двинулась Оля.
— Нет! — твердым голосом сказал Леня Федоров. — Если там и вправду немецкий шпион, то нам его не задержать. Он нас как цыплят перестреляет и скроется. Тут людям поопытней нужно действовать.
В решительные минуты Федоров брал на себя обязанности начальника патруля, и с ним не спорили.
— Мы с Шуриком останемся здесь, будем следить за домом, а ты, Душенков, с Олей валяйте во взвод, позвоните в штаб и доложите обстановку.
— Почему это, — возмутилась Оля, — мой дом…
— Потом! — пресек разговоры Федоров. — Шагайте быстрее. Всё!
Душенков и Оля завернули за угол.
— Теперь давай посмотрим все входы и выходы, — рассудительно предложил Федоров. — Пройдем мимо, только на дом не гляди, может, они наблюдают, гляди под ноги.
Домик оказался ничем не примечательным. Узенькая, чуть протоптанная тропочка вела к единственному подъезду. Окно мансарды было накрепко забито досками. Задняя стена домика выходила во двор, ограниченный высокими капитальными стенами. Со двора был второй выход на Лесной, через ворота большого нового дома. Здесь Федоров оставил Шурика:
— Подежурь на всякий случай. Ты его в лицо знаешь, если отсюда выйдет, сигналь мне. А я с переулка постерегу.
Прошло совсем немного времени, а Шурика словно подменили. Ведь он еле двигался, когда возвращался во взвод. Не будь рядом Оли, упал бы он, наверно, от изнеможения, от голода, сосавшего сердце, от холода, заморозившего кости. Только мечта о теплом общежитии заставляла передвигать ноги. А сейчас откуда-то появились новые силы, и желание схватить врага подавило все другие желания. Шурик терпеливо ходил У ворот и думал только об одном: "Не ушел бы".
Подъехала грузовая, закрытая со всех сторон машина. Из нее выскочил Виктор и еще несколько человек в полушубках. Один из них, видимо, был старший, — Виктор держался при нем как подчиненный.
Старший выслушал Шурика, отдал приказание своим людям, и они разошлись, оцепив домик со всех сторон. О Шурике словно забыли. Он с Федоровым держался поблизости, довольный, что их не отправили во взвод.
Старший с Виктором подошли к подъезду и постучались. Постояли и постучали громче. Послышался раздраженный женский голос:
— Кого нужно?
— Откройте, пожарная инспекция.
— Какая еще инспекция?
— Пожарная! Открывайте быстрее, холодно.
Женщина замолчала надолго, видимо, ушла. Снова стучали, сильно, с нетерпением. Дверь открылась.
— Долго ждать заставляете, гражданочка, — благодушно заметил Виктор, — не лето.
Вместе со старшим они вошли в дом, и дверь за ними захлопнулась.
Шурику стало страшно. А вдруг там никого нет? Или этот безрукий никакого отношения к Тихону не имеет? Вот стыд-то будет.
В домике что-то грохнуло, раздался женский визг, и в то нее мгновение один из приехавших бойцов вышиб прикладом фанеру из окна и вскочил внутрь. За ним кинулись еще двое. А еще через пять минут дверь открылась, и Виктор позвал: