Вечерняя песня

Единственной причиной постоянной грусти Алины оставалось то, что Джеймс по-прежнему никак не общался с ней. Стивен порой читал Алине довольно редкие письма, и то только потому, что она просила об этом, но эти письма только расстраивали молодую женщину. Джеймс никогда не упоминал о ней, ограничиваясь придворными сплетнями и политическими событиями. Он продолжал оставаться верным другом короля Генри, а герцог Танфорд, между тем, распускал про Джеймса самые грязные и оскорбительные слухи. Но, в конце концов, даже те немногие, кто поддерживал герцога, отошли от него, испугавшись его злости и безумия. В одном из писем Джеймс сообщил, как однажды Танфорд в присутствии короля разразился гневной тирадой, обличающей Джеймса во всех его прегрешениях. Король возмутился и указал Танфорду на дверь. После этого герцог поспешно покинул Лондон, отправившись в загородное поместье на севере Англии. Но среди всех новостей, среди вопросов о Стивене и матери не было ни слова об Алине.

— Он знает, если бы у нас что-нибудь случилось, я непременно сообщил бы ему, — заверил Стивен, пытаясь хоть как-то облегчить страдания Алины. — Уверен, Джеймс слишком горд, чтобы спрашивать о тебе прямо.

— Скажи лучше, я ему безразлична, — зло ответила молодая женщина. — Но зачем скрывать это? Ведь он не собирается возвращаться ко мне.

— В своих письмах Джеймс ни слова не говорит о разводе. Элизабет сообщила, что Ричард пробыл у Джеймса около месяца и привез известие — разводиться тот не собирается.

— Да, ведь он был вынужден представить меня королю, чтобы разрушить планы Танфорда, и разводиться сейчас неудобно. Но Джеймс явно не собирается возвращаться ко мне. Он будет оставаться при дворе, а я здесь или в каком-нибудь другом месте, куда он решит отправить меня. Но видеть больше не хочет.

— Нет. Уверен, он хочет тебя видеть. Но его удерживают обида и гордость. Джеймс всегда был неуязвим к стрелам Купидона. Женщины буквально вешались ему на шею, а он оставался равнодушным к их чарам. И вот, наконец, его сердце завоевала одна, единственная. А когда он узнал, что ты обманывала его, у него словно земля ушла из-под ног. Для него это потрясение оказалось более жестоким, чем для любого другого мужчины. Джеймс никогда не терял любимых.

— Но я не бросала его! — закричала Алина. — Я любила! И по-прежнему люблю!

— Знаю. Но он слишком обижен и напуган, чтобы поверить.

— Джеймс? — усмехнулась Алина. — Напуган?

— Я имею в виду не физический страх, — возразил Стивен. — Мне кажется, этого он никогда не испытывал. У него стальные нервы. Я говорю о другом страхе. Джеймс боится того, что чувствует сам, того, что о нем думают другие. И этот страх, как мне кажется, не дает ему покоя. Видно, ты и в самом деле ему небезразлична, если он считает, что должен держаться от тебя подальше. Джеймс боится твоей власти над ним.

— Ну и язык у тебя, Стивен. Ты можешь заставить человека поверить, что небо у него над головой оранжевого цвета. Мне кажется, ты без особого труда займешь свое место при дворе.

Стивен улыбнулся.

— Я всегда говорю только правду. Думаю, Джеймс вернется домой, когда узнает о ребенке. Позволь мне сообщить ему об этом.

Алина покачала головой.

— Нет. Разве ты не понимаешь?

— Да, понимаю. Ты хочешь дождаться от него признания в любви. Но могла бы немного уступить, пойти навстречу, ну, на компромисс. Джеймс слишком упрям, чтобы приехать домой, а ты слишком упряма, чтобы позвать его.

— Нет, это не так! — возмущенно закричала она.

— Разве нет? Не кажется ли тебе, что Джеймс имеет полное право знать, что скоро станет отцом? И должен узнать, когда именно родится ребенок, чтобы приехать. Допустим, он приедет ради ребенка, а не ради любви к тебе, но у тебя появится возможность загладить свою вину. Ты же не думаешь, что после всего, что сделала, будет легко вновь завоевать его любовь? Но появится возможность снова улыбнуться ему и томно посмотреть из-под полуопущенных ресниц.

— Сомневаюсь, чтобы мой вид мог соблазнить его, — Алина провела рукой по округлившемуся животу.

Она была уже на восьмом месяце. Мать Алины и Гвендолин предполагали, что ребенок появится очень скоро. Времени до родов оставалось все меньше, и надежда, что Джеймс вернется сам, уменьшалась с каждым днем. К тому же, Стивен сумел ее убедить. Джеймс имеет право знать о ребенке. И едва ли она может и дальше надеяться на его возвращение из-за любви.

— Хорошо, — вздохнула Алина. — Можешь сообщить Джеймсу, что я жду ребенка.

Стивен отправился в Лондон лично сообщить эту новость Джеймсу, считая ее слишком важной, чтобы доверить посыльному. К тому же, оставались кое-какие сомнения на тот счет, как Джеймс может на это прореагировать, а потому юноша считал своим долгом поговорить с ним.

Стивен не застал Джеймса дома, а потому успел перед разговором вымыться и переодеться. К тому времени, когда Джеймс приехал, Стивен уютно расположился в кресле у камина в большой зале и, не спеша, потягивал глинтвейн. Переступив порог залы, и заметив Стивена, Джеймс остановился, как вкопанный, и страшно побледнел.

— Стивен? — он стремительно бросился к юноше. — В чем дело? Почему ты здесь? Что-нибудь с…

— Алиной? — Стивен поднялся, чтобы поздороваться. — Нет, все в порядке. Я приехал, чтобы сообщить новость, которая, надеюсь, обрадует тебя.

— В самом деле? — у Джеймса явно отлегло от сердца. Он крепко обнял друга. — Элизабет родила? Ричард говорил, что она снова беременна.

— Нет, моя новость касается не Элизабет. Я приехал из-за Алины.

— О, — лицо Джеймса помрачнело.

— Ты не слишком хорошо выглядишь, — резко заметил Стивен.

— Ну и какой ты после этого друг? — отшутился Джеймс и, позвав слугу, велел принести бокал вина. — Я часто провожу время с королем. А ты же знаешь, что это за человек. Сейчас он здесь, а в следующую минуту уже далеко. Думаю, за последние несколько недель я проехал весь юг страны. Ты просто чудом застал меня в Лондоне.

— Дело вовсе не в короле, и ты прекрасно это понимаешь, — серьезно возразил юноша. Джеймс сильно похудел, и под глазами появились темные круги, а лицо выражало страдание. — Алина вот уже несколько месяцев выглядит так же.

Недовольно поморщившись, Джеймс отошел от юноши, обрадовавшись, что слуга, наконец-то, принес вино. Нагрев в огне камина специальную маленькую кочергу, он быстро опустил ее в высокую кружку с вином, все время, пряча от Стивена взгляд. Юноша наблюдал за ним, терпеливо ожидая, когда Джеймс отложит кочергу в сторону и повернется.

— Но теперь-то ей лучше? — наконец, спросил Джеймс, изобразив на лице безразличие и опускаясь в кресло.

— Она снова набрала вес, но глаза no-прежней полны грусти.

— У тебя слишком мягкое сердце, Стивен. В этом отношении Ричард сильнее тебя. Стоит только женщине загрустить, и ты начинаешь беспокоиться. Нужно стать жестче, иначе твоей мягкотелостью сможет воспользоваться любая вертихвостка.

— Не такой уж я простофиля. А Алина — не вертихвостка.

— Может быть, и нет. Но она преуспела в искусстве лгать, и я на твоем месте держал бы с ней ухо востро.

— Так я и делаю. Но я трезво смотрю на вещи, а тебе, кажется, это не под силу. Ты просто боишься взглянуть правде в глаза.

Джеймс удивленно поднял брови.

— Бог мой, ну и задиристым петушком ты стал. И какой же правды я боюсь?

— Алина любит тебя.

Джеймс грубо расхохотался.

— Ну, конечно. Именно поэтому она столько времени держала меня за дурака.

— И ты тоже любишь ее, — продолжил Стивен, не обращая внимания на язвительное замечание.

— В самом деле? — Джеймс отпил глоток вина. — А вот в этом, думаю, ты ошибаешься. За последние несколько месяцев я вырвал из своего сердца всякую любовь и привязанность к этой женщине и очень этому рад.

— И каким, интересно, образом тебе это удалось? Посредством блуда и пьянства? Ричард писал, как ты напиваешься почти каждый вечер.

— Нет, с этим я покончил. И блуд меня тоже не занимает. Я посвятил себя королю и политике. К счастью, Генри использует каждую минуту, которую я провожу с ним. Эта дружба стала полезной нам обоим.