Затаив дыхание

Привлекательность собаки определялась не только породистостью, но и более глубинной красотой, указывающей на ее источник и вселяющей надежду. Изготавливать мебель в стиле кантри — такой была его профессия — и наблюдать за Мерлином, эти два занятия Грейди ставил выше любых других.

Когда волкодав вернулся на крыльцо, попил воды из миски и устало улегся у кресла-качалки, Грейди взял со стола одну из книг. Как и две другие, это был справочник по диким животным, обитающим в этих краях.

Он променял суету на покой, власть на умиротворенность, нарочитый блеск на простоту природных ландшафтов. Но при всей своей простоте природа стояла выше искусства, свободная от его претенциозности.

Пойдя на такой обмен, Грейди хотел знать, какие именно живые существа населяют эту землю. Узнавая их названия, он тем самым выказывал им уважение.

В его библиотеке были десятки томов о флоре, фауне, геологии, естественной истории этих гор. Три справочника, что лежали сейчас на столе, отличались обилием фотографий.

Но ни в одном не нашлось фотографии животного, даже отдаленно напоминающего ту пару на лугу. Когда солнце скатилось за горные пики, Мерлин поднялся и подошел к лестнице. Встал, как часовой, глядя через двор на высокую траву, на леса за ней.

Волкодав издал звук, нечто среднее между урчанием и рычанием, не предупреждающий об опасности, но свидетельствующий о том, что его что-то удивляет.

— В чем дело? Что-то учуял, большой мальчик?

Мерлин не повернулся к Грейди, продолжал смотреть на тени, сгущающиеся среди далеких деревьев.

Стены мерцающего золота обрамляли черный асфальт, золотые полотнища ложились на него: вдоль частной дороги, которая вела к ферме «Высокий луг», выстроились одетые в осенний наряд осины, и лучи предвечернего солнца золотили и листья, и асфальт, то бросали тень на ветровое стекло «Эксплорера» Камми, то ярко освещали его.

Она проехала мимо великолепного особняка к конюшням и припарковалась рядом с трейлерами для перевозки лошадей. С медицинским саквояжем в руке направилась к выгульному двору, с двух сторон которого стояли две конюшни, выкрашенные изумрудно-зеленой краской и с белой отделкой.

У подающей большие надежды годовалой лошади обнаружилась аллергическая сыпь — крапивница, как называли ее конюхи постарше. Она прошла бы и сама по себе, но, чтобы избавить лошадь от неприятных ощущений, Камми могла вылечить ее инъекцией антигистаминного препарата.

В конце двора находилось еще одно здание, на первом этаже которого размещались амуничник и кабинет тренера Нэша Франклина. На втором этаже жили конюхи.

В кабинете Нэша горел свет. Камми встретила распахнутая дверь, но не было ни одной живой души. Пустовал и огромный амуничник.

В первой конюшне Камми обнаружила, что все стойла открыты, а лошадей нет.

Выйдя на улицу, она услышала голоса и пошла на них к огороженному лугу с северной стороны конюшни.

И увидела на лугу огромное количество чистопородных лошадей: годовалых жеребцов и кобылок, племенных кобыл, жеребцов-производителей, скаковых лошадей, общим числом не меньше сорока. Она никогда не видела, чтобы их всех собирали вместе, и представить себе не могла, для чего это сделали.

Многих лошадей сопровождали их любимцы. Чистопородная лошадь больше радовалась жизни и вела себя спокойнее, если компанию ей составляло животное, которое ей нравилось. Оно даже делило с лошадью стойло. Эта роль более всего подходила козам, в меньшей степени — собакам. Но на лугу Камми увидела и нескольких кошек, и даже одну утку.

Но больше всего ее заинтересовал не сам факт этого необычного сборища, всего табуна и зверинца. Проходя через открытые ворота на луг, Камми заметила, что все животные смотрят на запад. В сторону гор. И застыли, словно изваяния.

Вскинув головы, с остановившимся взглядом, они скорее не смотрели на что-то… а слушали.

Внезапно Камми поняла, что стала свидетельницей сцены, аналогичной той, о которой ей рассказывал Эйкинс: в ее отсутствие спасенные золотистые ретриверы поднялись, чтобы выслушать некое послание, недоступное присутствующим при этом людям.

Наклонные лучи солнца освещали морды лошадей. Тени их голов, становясь продолжением гривы, накрывали спину и хвост, тянулись по траве на восток, тогда как самих лошадей притягивал запад.

Находились на лугу и шестеро конюхов. А также владельцы фермы «Высокий луг», Эллен и Том Вирони.

В полном замешательстве люди ходили между животными, ласково поглаживали лошадей, что-то им тихонько говорили. Но для лошадей они, похоже, просто не существовали.

В таком же трансе пребывали козы, собаки, кошки и единственная утка. Все они вслушивались в то, что могли слышать только животные.

Достаточно высокий для того, чтобы смотреть лошади в глаза, даже когда та гордо поднимала голову, Нэш Франклин первым заметил Камми. Направился к ней.

— Они в таком состоянии уже минут пятнадцать. Началось все с тех нескольких, что находились на выгульном дворе и на лугу.

По словам ее фельдшера Бена Эйкинса, золотистые ретриверы простояли в трансе примерно минуту.

— Те, что находились в конюшне, начали так сильно брыкаться, что мы испугались, как бы они не повредили ноги.

— Они чего-то испугались?

— Вроде бы нет. Скорее… требовали, чтобы их выпустили. Мы не знали, что происходит. До сих пор не знаем.

— Вы их выпустили.

— Чувствовали, что должны. Они сразу пришли на луг, чтобы быть с остальными. И не хотят уходить. Что происходит, Камми?

Она подошла к ближайшей лошади, Галахаду, великолепному трехлетнему жеребцу с темной коричнево-красной, почти черной шерстью, весом порядка тысячи двухсот фунтов.

Замерший, как и другие лошади, Галахад казался застывшим, напряженным. Но, погладив ему живот, бок, плечо, Камми обнаружила, что мышцы расслаблены.

Прижала руку к яремному желобу и повела по мускулистой шее. Жеребец не шевельнулся, даже не повернул глаз, чтобы посмотреть на нее.

Рост Камми составлял пять футов и четыре дюйма, так что Галахад горой возвышался над ней. Породистые лошади обычно своенравны, некоторые могут полностью подчиняться тренеру, но очень немногие подпускают к себе кого угодно. Однако в этот конкретный момент Галахад более всего напоминал барашка. И создавалось ощущение, что на западные горы он смотрит не по своей воле.

Ноздри его не раздувались, уши не подергивались. Легкий ветерок шевелил и челку, и гриву, но в остальном Галахад оставался недвижим. Даже когда Камми погладила его по щеке, глаз не повернулся к ней.

Она проследила за взглядом жеребца, но не увидела ничего необычного ни на равнине, ни в поднимающихся за ней холмах, ни в горах, за которые скатывалось огромное закатное солнце.

— Ну? — спросил стоявший рядом Нэш Франклин.

Прежде чем Камми успела ответить, лошади шевельнулись, выходя из транса. Затрясли головами, зафыркали. Принялись оглядываться. Некоторые наклонились и начали щипать травку. Другие пустились в галоп, наслаждаясь движением, прохладным воздухом, оранжевым светом, который заливал луг. Любимцы лошадей тоже ожили — козы, собаки, кошки и утка.

Все животные вели себя как и всегда, чары спали. И, однако, после случившегося все, что ранее воспринималось обыденным, теперь казалось магическим: шепот травы, мягкие удары копыт, мчащиеся лошади и бегущие следом собаки, последние в сезоне светляки, внезапно появившиеся в предвечернем воздухе, тени конюшен, закатывающееся за горы солнце, небо, лиловое на востоке и залитое огнем на западе.

Конюхи и их помощники, тренер и его ассистенты, Эллен и Тим Вирони, Камми Райверс поворачивались друг к другу с невысказанными и остающимися без ответа вопросами: «Почему животные вели себя как зачарованные? Что они слышали, если действительно слушали? Что здесь произошло? Что до сих пор происходит? Что я сейчас ощущаю, это чудо без видимой причины, это ожидание неизвестно чего? Что мне не удалось ни увидеть, ни услышать?»