Страница 18 из 80
Когда она встала, Дотти заворочалась во сне, продолжая безмятежно похрапывать. В слабом свете утренней зари Дотти выглядела ужасно – покрытое пятнами лицо, широко раскрытый рот, грязные спутавшиеся волосы. Но сейчас Кэти многое бы отдала, чтобы поменяться с ней местами.
Ее трясло, и слезы лились ручьями по ее щекам, пока она спускалась по лестнице, проходила через узкий коридор, потом спускалась еще на три ступеньки и входила в дверь, которая вела на другую лестничную площадку и к комнате экономки. Она уже подняла руку, чтобы постучаться, когда вдруг услышала какие-то шорохи за дверью и шум приглушенных голосов. Хоть мужчина и говорил тихо, она сразу узнала его голос. С минуту она стояла неподвижно, в полнейшем ошеломлении глядя на дверь, потом взлетела вверх по ступенькам и притаилась за перилами лестницы. Она слышала, как дверь миссис Дэвис приоткрылась. Взглянув вниз, она увидела мужчину, который, стоя в коридоре, застегивал брюки.
На мужчине была только нижняя рубашка, а пальто он перекинул через руку. Не спеша мужчина затянул пояс брюк и набросил пальто на плечи. Сделав несколько неслышных шагов вдоль коридора, он скрылся из вида.
Сейчас Кэти испытывала новое чувство, которое на какое-то время перекрыло ее страх. Это было смешанное чувство стыда, отвращения и разочарования, к которому прибавлялось сильнейшее удивление. Миссис Дэвис, женщина, которую она боготворила и которую ее мать считала настоящей леди, была любовницей мистера Кеннарда! Теперь она понимала, почему повариха осмеливалась сидеть в присутствии экономки и обращалась к ней безо всякого почтения, и почему мистер Кеннард так редко заходил на кухню, а если заходил, никогда не разговаривал с поварихой.
После того, что она видела, она не сможет открыться перед миссис Дэвис. Она ни перед кем не сможет открыться. Да, она сохранит это в тайне, но, если мистер Бернард еще хоть раз приблизится к ней, она будет кричать и отбиваться. В следующий раз она будет знать, как себя вести. Она больше никогда, никогда не позволит ему прикоснуться к себе.
Она внезапно перестала плакать. Приподняв подол платья, она отколола тряпочку, приколотую булавкой к нижней юбке, вытерла слезы и тихонько высморкалась. Ей надо сейчас же помыться, поскорее смыть с себя следы его грязных прикосновений. Нет, она не пойдет к насосу – во дворе ее могут заметить. Она запрется в бойлерной и вымоется горячей водой. Она будет драить себя до тех пор, пока не избавится от этого отвратительного чувства.
Глава 5
– Что с тобой, дитя?
– Ничего, ма.
– Но, дорогая, ты уже давно сама не своя.
Кэтрин и Кэти сидели рядом на краю низкой кровати в спальне. Кэтрин убрала со лба дочери прядь мягких волнистых волос и продолжала обеспокоенно расспрашивать.
– Ты такая бледная и измученная. В чем же дело, милая?
– Это все простуда, ма. Она никак не проходит. У меня все время слезятся глаза и из носа течет.
– Но ведь простуда была у тебя уже давно. Помню, ты захворала вскоре после бала… – Кэтрин наклонилась к дочери. – А… остальное в порядке?
– Еще не началось, ма, – ответила Кэти, опустив глаза.
Она не стала говорить, что эта задержка длилась вот уже третий месяц.
– Ах, значит, вот оно что! – Кэтрин выпрямилась и, подперев подбородок рукой, продолжала со знанием дела:
– Ничто так не выбивает женщину из колеи, как эти задержки. А у тебя месячные никогда не были регулярны. Меня, по правде сказать, это всегда немного беспокоило. Что ж, когда они начнутся, ты сразу же почувствуешь себя лучше. – Она с нежностью посмотрела на дочь и подавила вздох. – А нам так тоскливо без тебя, без твоей болтовни. Я сама только и живу ради этих воскресных дней. Ну, не грусти, скоро твоя хворь пройдет. – Она взяла руки Кэти в свои и добавила, понизив голос:
– Знаешь, мне до сих пор не верится, что ты у меня уже взрослая. Тебе скоро шестнадцать, а кажется, еще вчера ты сидела у меня на коленях.
Кэти проглотила слезы. Как бы ей хотелось снова оказаться у матери на коленях, зарыться лицом в ее грудь и рассказать ей обо всем: о том, что случилось с ней в ночь бала, о своих утренних недомоганиях, об ужасе, который овладевал ею при мысли о будущем. Стараясь не смотреть на мать, она поспешно поднялась с кровати и направилась к двери.
– Уже поздно, ма. Мне пора идти.
– Да, моя крошка.
Кэтрин встала и последовала за дочерью на кухню.
– Скоро свадьба мистера Бернарда, а ты не рассказываешь нам, как они готовятся к празднику, – сказала она, внимательно глядя на Кэти.
– Я была очень занята, ма, и не видела приготовлений в доме. Повариха почти не выпускает меня с кухни.
Она взяла свою накидку, надела шляпку, завязала ленту под подбородком – погода была холодная и ветреная. Взглянув на отца, который надевал пальто и повязывал шарф, она подошла к деду, сидящему возле огня. Лицо Вильяма осунулось и пожелтело; его и без того худые щеки еще больше впали, а уголки рта были грустно опущены.
– Прости, крошка, – сказал старик, обнимая внучку. – Впервые я не могу тебя проводить.
Со слезами на глазах он прижимал к себе Кэти, а она повторяла надломленным голосом:
– Ты скоро поправишься, дедушка. Скоро.
Потом она поцеловала Лиззи, а та, как обычно, положила голову ей на грудь. Но Кэти не стала говорить ей, как прежде, «будь хорошей девочкой». Молча погладив сестру по волосам, она дождалась, когда та убрала голову с ее груди, и повернулась к Джо. Брат и сестра долго смотрели друг на друга, потом Джо, дотронувшись до ее плеча, сказал:
– Береги себя, Кэти. Твоя простуда что-то долго не проходит.
– Не волнуйся, Джо, все будет в порядке.
Прощаясь на пороге с дочерью, Кэтрин подумала, что Кэти сейчас выглядит так же, как Джимми, один из ее умерших сыновей, выглядел перед тем, как заболеть лихорадкой, которая и унесла его в мир иной. При этой мысли сердце Кэтрин болезненно сжалось – все пятеро детей умерли от лихорадки.
– Если почувствуешь себя совсем плохо, немедленно сообщи об этом миссис Дэвис, – сказала она дочери. – Обещаешь?
– Обещаю, ма, – ответила Кэти, отводя глаза.
Родни взял жену за плечи и легонько подтолкнул назад в комнату.
– Иди в дом, Кэтрин, а то промокнешь.
– Накинь на плечи мешок, Родни. Там льет как из ведра, – заботливо сказала Кэтрин, глядя на высокую квадратную фигуру мужа в поношенном пальто.
– В воскресенье я как-нибудь обойдусь и без мешка, дорогая, – ответил тот.
Обняв за плечи Кэти, и прижав ее к себе, он ступил на тропинку перед домом, и оба тут же оказались по щиколотку в грязи. Но на полях дорога по большей части была твердой, хоть местами земля и разъезжалась под ногами. Отец и дочь шли быстро, склонив головы под хлещущим дождем, и при каждом новом порыве ветра Родни еще крепче прижимал Кэти к себе, спрашивая:
– Все в порядке, крошка?
Она отвечала кивком головы, и они продолжали свой путь молча. Когда они дошли до вершины холма, Кэти вспомнила, как в то далекое воскресенье – наверное, вечность назад – она сидела с дедом на этом же самом месте, а вокруг сияло солнце, и небо было чистым и высоким… Это было ее последнее счастливое воскресенье, последнее воскресенье перед той ужасной ночью. С тех пор солнце больше не светило для нее, а в душе у нее были только тьма и ужас.
Добравшись до вершины, оба тяжело дышали после быстрой ходьбы, глядя вниз сквозь серую завесу дождя.
– Что случилось, родная? – вдруг спросил Родни, поворачиваясь к дочери. – Я чувствую, что-то тебя беспокоит.
Кэти подняла голову и заставила себя посмотреть отцу в глаза. Она очень любила отца, хоть в глубине души и побаивалась. Мать с детства воспитала в ней глубокое уважение к отцу, всегда ставя ей в пример его честность, его порядочность и храбрость.
– Я устала, па, – сказала она.
И она не лгала, хоть это и было лишь частью правды.
– Бедная девочка! – отец провел мокрой ладонью по ее худому лицу. – Если эта работа слишком тяжела для тебя, бросай ее. Я подыщу тебе другую. В Джарроу, к примеру, открываются новые химические заводы, там и для тебя что-нибудь найдется. Бросай эту работу, родная.