Страница 55 из 64
Томас посмотрел на книгу и осознал, что его руки дрожат. Он сглотнул. Он делал это весь день, идя к своей цели с удивительной настойчивостью. Он был очень мужественным, готовый делать все, что было верно для Уиндхема.
Но сейчас он испуган.
И все–таки на его лице появилась ироничная улыбка. Если он не мог вести себя по–мужски, то, что ему оставалось? В конце дня у него оставались чувство собственного достоинства и душа. И все.
Он посмотрел на Джека. В его глаза.
— Давай?
— Ты не можешь сделать этого, — сказал Джек.
— Ты не хочешь посмотреть вместе со мной?
— Я доверяю тебе.
Губы Томаса открылись, не совсем от удивления – так как, в действительности, почему Джек не должен доверять ему? Ведь он не мог изменить страницы прямо здесь, перед ним. И все же, даже если он был напуган результатом, почему он не хотел смотреть? Разве не хотел он прочесть страницы самостоятельно? Томас не мог знать, чем это закончится, и не мог смотреть на каждую страницу, которую он переворачивал.
— Нет, — сказал Томас. Почему он должен делать это в одиночестве? — Я не хочу делать этого без тебя.
Мгновение Джек только стоял, не двигаясь, а затем, выругавшись, подошел, чтобы присоединиться к нему за письменным столом.
— Ты весьма благороден, — уколол его Джек.
— Не надолго, — пробормотал Томас. Он положил книгу на стол и открыл ее на первой странице записей. Джек стоял позади него, и вместе они просматривали каллиграфический почерк викария из Магвайерсбриджа, приблизительно 1786 года.
Томас нервно сглотнул. Ему сдавило горло. Но он должен сделать это. Это был его долг по отношению к Уиндхему.
Не было ли это долгом его жизни? Долгом к Уиндхему?
Он чуть не рассмеялся. Если когда–нибудь кто–нибудь вменит ему в вину то, что он исполнял свой долг слишком усердно…
Так тому и быть.
Смотря вниз, он переворачивал страницы до тех пор, пока не нашел нужный год.
— Ты знаешь, в каком месяце поженились твои родители? — спросил он Джека.
— Нет.
Это не имело значения, решил Томас. Это ведь маленький приход. Здесь не совершалось много свадеб.
Патрик Колвилль и Эмили Кендрик, 20 марта, 1790 Уильям Фигли и Маргарет Плоуринг, 22 мая, 1790
Он проводил своими пальцами по странице, скользя ими вкруговую по краям. Задержав дыхание, он перевернул страницу.
И здесь были они.
Джон Августус Кэвендиш и Луиза Генриетта Гелбрейт, обвенчавшиеся 12 июня, 1790, свидетелями которых были Генри Уикхем и Филипп Гелбрейт.Томас закрыл глаза.
Это был конец. Все ушло. Все, что определяло его, все, что у него было…
Ушло. Совершенно все.
И что же осталось?
Он открыл глаза, посмотрел вниз на свои руки. Его тело. Его кожа и его кровь, его мускулы и скелет.
Было ли этого достаточно?
Даже Амелия была потеряна для него. Она выйдет замуж за Джека или кого–нибудь другого, подобного титулованного парня, и проживет свои дни в роли другой невесты.
Это жалило. Это жгло. Томас не мог поверить, как сильно это горело.
— Кто такой Филипп? — прошептал он, смотря вниз на запись. Так как Гелбрейт – это не фамилия матери Джека.
— Что?
Томас тщательно посмотрел. Джек обхватил свое лицо руками.
— Филипп Гелбрейт. Он был свидетелем.
Джек посмотрел вверх. А затем вниз. На запись.
— Брат моей матери.
— Он еще жив? — Томас не знал, почему спрашивал об этом. Подтверждение женитьбы было прямо в его руках, и он не опровергнет его.
— Я не знаю. Был, когда я последний раз слышал о нем. Это было пять лет назад.
Томас сглотнул и посмотрел вверх, вглядываясь в пространство. Его тело чувствовало себя странно, невесомо, как будто его кровь стала совсем жидкой. Кожу его покалывало и –
— Вырви ее.
Томас в шоке повернулся к Джеку. Он не расслышал правильно.
— Что ты сказал?
— Вырви ее.
— Ты с ума сошел?
Джек покачал головой.
— Ты — герцог.
Томас посмотрел вниз на запись с огромной печалью, с тем, что он действительно принял свою судьбу.
— Нет, — сказал он мягко. — Уже нет.
— Да. — Джек схватил его за плечи. Его глаза были дикими, в панике. — Ты – то, что нужно Уиндхему. Что нужно всем.
— Остановись, ты …
— Послушай меня, — умолял Джек. — Ты родился и воспитывался как герцог. А я разрушу все. Ты понимаешь? Я не могу этого сделать. Не могу.
Джек был напуган. Это был хороший знак, говорил себе Томас. Только глупый человек – или весьма поверхностный – не увидит ничего, кроме богатства и престижа. Если Джек увидел достаточно, чтобы испугаться, то он был достойным человеком, чтобы занять это место.
И поэтому он только кивнул головой, соглашаясь со взглядом Джека.
— меня воспитывали, чтобы стать им, но ты им рожден. Я не могу взять чужого.
— Мне этот титул не нужен! — воскликнул Джек.
— Это не тебе соглашаться или отрицать, — сказал Томас. — Почему ты не понимаешь? Это не имущество. Это то, кто ты есть.
— О, ради бога, — пробогохульствовал Джек. Его руки дрожали. Все его тело дрожало. — Я отдаю его тебе. На серебряном блюдечке. Ты станешь герцогом, а я оставлю тебя одного. Я даже буду твоим разведчиком на Гебридских островах. Кем–нибудь. Только вырви страницу.
— Если ты не хотел титула, почему ты вначале просто не сказал, что твои родители не поженились? — Томас отпрянул. — Я спрашивал тебя, были ли твои родители женаты. Ты мог сказать нет.
— Я не знал, что я был претендентом на то, чтобы стать наследником, когда ты спросил о моей законнорожденности.
Томас посмотрел вниз на запись. Только одна книга – нет, одна страница из книги. Это было всем, что стояло перед ним и всем, что было знакомо, всем, что он думал, было достоверным.
Это было искушение. Он мог ощутить его вкус – жажда, жадность. Даже страх. И больше всего, что он чувствовал — был страх.
Он мог вырвать страницу, и никто бы не узнал. Страницы не были пронумерованы. Если он вырвет ее достаточно осторожно, никто и не догадается, что ее не стало.
Жизнь станет нормальной. Он точно вернулся бы в Белгрейв, откуда уехал, все с теми же собственностью, ответственностью и обязательствами.
Включая Амелию.
И затем – это случилось так быстро – он толкнул Джека, но тот задел его. Поворачиваясь, Томас увидел руки Джека на записи…вырывающие ее.
Томас подался вперед, тяжело наваливаясь на Джека, пытаясь выхватить вырванную страницу из его пальцев, но Джек выскользнул из крепкой хватки, швыряя ее прямо в огонь.
— Джек, нет! — выкрикнул Томас, но Джек был быстрее, и когда он хватался за его руку, тому удалось швырнуть бумагу в огонь.
Томас попятился назад, шокированный этим видом. Вначале пламя разгорелось в центре, прожигая дыру в середине листа. Затем начали гнуться края, чернея, пока не раскрошились.
Копоть. Пепел.
Пыль.
— Боже всемогущий, — прошептал Томас. — Что ты наделал?
Амелия думала, что она больше никогда не должна снова обдумывать слова наихудший день и в моей жизни в этом же предложении. После сцены в гостиной Белгрейв, когда двое мужчин были близки, дабы вступить в драку по поводу кому из них придется жениться на ней – да, вообще никто бы не мог подумать, какие глубокие оскорбления могли быть испытаны дважды за всю ее жизнь.
Тем не мене ее отцу, по всей видимости, не сообщили об этом.
— Папа, остановись, — умоляла она, загребая пятками – вполне буквально – в то время как он пытался протащить ее сквозь дверь дома приходского священника в Магвайерсбридж.
— Я думал, что у тебя будет немного больше желания получить ответ, — с раздражением сказал он. — Видит Бог, да.
Это было чудовищное утро. Когда вдова обнаружила, что эти двое мужчин уехали прочь из церкви без нее, она ушла — Амелия не считала, что это преувеличение – обезумевшей от ярости. Еще более пугающей была скорость, с которой она преобразилась. (По мнению Амелии меньше, чем за минуту.) Гнев вдовы теперь был направлен на леденящий замысел, и честно говоря, Амелия нашла это еще более пугающим, чем ее ярость. Как только она обнаружила, что Грейс не намеревалась сопровождать их в Магвайерсбридж, она схватила Грейс за руку и произнесла: