Лэя

- Ну, это ваши профессиональные обязанности – брать на себя грехи, - горько усмехнулся Салар Альк и позволил себе последнее любопытство. – Откуда же орден узнал о нас и Лэе?

- Если бы я знал сам. Скорее всего, кто-то из тупиц в деревне все-таки сообразил заработать на кляузничании. Вы не замечали в последнее время в деревне каких-нибудь новых плюгавеньких да незаметных типчиков? – несколько брезгливо скривил губы Шиами. – Орден любит вести предварительную разведку такими способами.

- Да, сейчас припоминаю. Был один такой. Привозил нам молоко. Говорил, что он племянник молочника, - наконец хоть что-то произнесла потухшим голосом женщина.

- Он мог быть слабеньким нюхачем, и вычислить вашу дочь, - рассуждал Шиами. - Да, все так грустно. Вы понимаете, что орден, в данном случае, выполняет не только свою волю?

- Естественно, без брата не обошлось.

- Кстати, принося дань уважения, могу я исполнить какую-нибудь Вашу последнюю просьбу? – спросил монах.

- Сохраните жизнь Лэе! Ей сегодня исполнилось девятнадцать! – последовал твердый ответ, нетерпящий возражений.

Шиами замялся: «Боже! За что ребенку в самый лучший день ее жизни такой подарок?» Но то, что от него требовали, было против главной цели всего похода. В то же время он сам неосмотрительно предложил выполнить последнюю просьбу, а нарушить обещание таким сэйлам было равносильно совершению самого тяжкого греха. Шиами почувствовал себя в ловушке. Уже моля взглядом, он произнес:

- Вы требуете от меня невозможного! Она - основная цель всей карательной экспедиции.

- Тогда не надо было спрашивать. Все равно Вам ее уже не найти, – холодно взглянув на нарушителя своего слова, ответил Салар.

Но Шиами не был бы столь уважаемым братом, если бы не мог найти выход из каждого логического тупика. Он посидел некоторое время, задумавшись, и спросил:

- Вы действительно уверены, что солдатам не удастся найти ее?

- Абсолютно.

- Хорошо, тогда я сейчас отправлю отряд прочесывать окрестности. А сам приступлю к «допросу». Надеюсь, Вы позволите нанести гипнотические следы на ваши лица?

- Каким это образом? – насторожился Салар.

- А Ваша дочь не показывала вам, как это делается?

- Да, я понимаю, - ответила женщина. – Вы заставите всех видеть то, чего нет: следы побоев на наших лицах.

- Я могу вам пообещать, что не буду усердно искать месторасположение вашей дочери. И еще могу сделать одну вещь для вас. Я умею останавливать сердце людей, если они не сопротивляются моему гипнозу. Согласитесь ли вы, чтобы я сделал это перед самым сожжением? Это все, что я могу для вас исполнить, - Шиами тяжелым взглядом уперся в гордые глаза Салара.

- Большего и не нужно. Благодарю Вас. Приятно принять смерть от благородного сэйла, - произнес Салар.

Шиами кивнул, слегка поморщившись. Себя он не причислял даже близко к благородным – ни по происхождению, ни по поступкам. И сейчас гордиться было абсолютно нечем. Он вздохнул, встал и вышел отдавать распоряжения…

***

За окном стояла беззвездная ночь, и только маленькая луна, Зела кровавым глазом смотрела с черного неба, как будто специально придавая темному пейзажу дьявольский красный оттенок. Сидя в одиночестве за столом трактира, Шиами предавался самым мрачным воспоминаниям. Как никогда прежде, он чувствовал себя убийцей. По крайней мере, никогда монах не поднимал руку на таких сэйлов. На самом деле, он все больше чувствовал, насколько вся их суета напрасна. Что-то страшное надвигалось на весь мир. Это ощущалось во снах и, перед этим ужасным будущим, все казалось столь неуместным, что он был готов бежать куда угодно, лишь бы не видеть этих кошмаров по ночам.

А перед глазами все стояли сцены «благородного» разграбления дома на благо ордена, разукрашенные его магией несчастные жертвы их карательной акции, костры под двумя столбами и третий – ожидающий саму ведьму. К счастью, пустой. Он вспоминал свое облегчение, когда ему удалось незаметно умертвить благородных сэйлов перед тем, как пламя коснулось их ног. И все-таки на душе остался мерзкий осадок. Даже вино, из погреба разграбленного и сожженного дома, не могло его заставить забыть подробности сегодняшнего вечера. Хорошо хоть все упились на дармовщину, а то он мог бы и не выдержать – оправдывайся потом, почему в сердцах умертвил какого-нибудь особо бравого и хвастливого вояку…

Неизвестно, сколько Шиами просидел, тупо глядя на пустую кружку из-под вина, когда внутри начало появляться смутное беспокойство. Знакомое чувство волной стало подниматься в груди. Все внутри ощутило очередную родную душу, вечным врагом которых он являлся.

«Это она! Зачем же юная ведьма пришла сюда? Она не оставляет ему выбора – он должен выходить на охоту», - монах сидел и боролся сам с собой. Данное обещание и его долг перед орденом вступали в неразрешимый конфликт. Он сидел еще какое-то время, до того, как пронзительный всплеск боли пронзил его сердце. «Она нашла костры!» - только успел подумать Шиами, и ноги сами понесли его из дома под призрачный красный свет Зелы. Пройдя полсотни метров в сторону небольшой площади, он заметил легкую фигуру девушки, склонившейся у прогоревших кострищ: «Это она, Лэя!»

Монах сделал по инерции еще несколько шагов и остановился, не зная, что делать. Девушка, заметив темный силуэт, вскочила и в несколько прыжков подбежала к нему. Несмотря на то, что она была перепачкана в золе, он разглядел, как божественно красива и яростна была юная ведьма. Впервые инквизитор ощутил настоящий страх. Только сейчас он в полной мере ощутил ее магическую силу и почувствовал себя мелким зверьком перед огромным разъяренным хищником. Шиами понял, что уже ничего не сможет от нее скрыть и не сможет ей противопоставить. Они с этой легкой и хрупкой девочкой были в слишком разных весовых категориях. Он успел только приготовиться к смерти.

- Это ты! Убийца! - прекрасные глаза прожигали его огнем ненависти.

***

Лэя летела сквозь черную чащу леса, как стрела – стрела, потерявшая свою цель. Все внутри ее умирало, затопляемое омутом отчаяния. Время остановилось для нее, и перед глазами стояли только любимые лица родителей. Она выскочила из чащи леса напротив хутора дяди Илаира. Красная Зела стала всходить над горизонтом и освещать дорогу. Лэя, не останавливаясь, повернула в сторону родного дома.

Каков же был ее ужас, когда она увидела на месте дома только остатки забора и дворовых построек. Она, влетев на двор, спрыгнула с лошади и упала на колени в толстый слой жирного и еще теплого пепла. Родной дом, как бы прощаясь с ней, согревал ее теплом своего пепелища. Лэя перебирала руками золу и чувствовала, что это все, что осталось от ее детства. Но острая тоска звала ее куда-то еще: «Нет, родители не здесь».

Она, почти не видя ничего вокруг, опять вскочила на лошадь и припустила дальше к деревне. Летя по улице, она вдруг, на всем скаку остановила кобылу, подняв животное на дыбы. Сердце затопило отчаяние – перед ней были два прогоревших кострища. Лэя свалилась с лошади на колени прямо к ближней горке золы. Перед глазами стояла сцена горящей в пламени мамы. В голове все плыло. Она переползала от костра к костру, повторяя: «Мамочка! Папа! Вернитесь!» - но никто ей не отвечал.

Вдруг Лэя почувствовала, что рядом стоит кто-то, обладающий той же силой, что и она. Девушка сразу догадалась, что это тот монах-инквизитор, который убил родителей. Волна ярости захлестнула сознание. Она вскочила и одним прыжком оказалась перед этим чудовищем. Выкрикнув ему обвиняющие слова, она наткнулась на взгляд немолодого мужчины и почувствовала в нем страх и вину, но уже не могла остановить свой порыв:

- Так, сгори же ты сам, как горели твои невинные жертвы! – ее глаза застилал кровавый туман, и Лэя не сразу поняла, что монах закричал, охваченный ярким пламенем. Она в ужасе отступила, наблюдая за содеянным. В голове окончательно все помутилось от смешения отчаяния, тоски, ярости и страха. На грани сознания она услышала топот приближающихся копыт и почувствовала бережные руки Зара: