Страница 43 из 65
Мало того. Не только многие стремления наших современных радикалов были уже осуществлены в средние века, но даже многое из того, что теперь считается утопическим, принималось тогда, как нечто вполне натуральное. Над нами смеются, когда мы говорим, что работа должна быть приятна; но по словам средневекового Куттенбергского устава, «каждый должен находить удовольствие в своей работе и никто не должен, проводя время в безделии (mit nichts thun), присваивать для себя то, что произведено прилежанием и работой других, ибо законы должны быть щитом для ограждения прилежания и труда».[240] И среди всех современных разговоров о восьмичасовом рабочем дне, не мешало бы вспомнить об уставе Фердинанда 1-го, относящемся к императорским каменноугольным копям; согласно этому уставу рабочий день рудокопа полагался в восемь часов, «как это ведётся исстари (wie vor Alters herkommen), а работа после полудня субботы была совершенно запрещена. Более продолжительный рабочий день был очень редок, говорит Янссен, тогда как более краткий случался довольно часто. По словам Роджерса, в Англии, в пятнадцатом веке, «рабочие работали лишь 48 часов в неделю».[241] Субботний полупраздник, который мы считаем современною победою, был в сущности древним средневековым учреждением; это был банный день для значительной части членов общины, а послеобеденное время по средам было банным временем для Geselle.[242] И хотя в то время ещё не существовало школьных завтраков — вероятно потому, что детей не посылали в школу голодными, — выдача денег на баню детям, если этот расход был затруднителен для их родителей, представляло обычное явление в разных городах. Что же касается до рабочих конгрессов, то и они также были обычным явлением в средние века. В некоторых частях Германии ремесленники одного и того же ремесла, но принадлежавшие к различным общинам, обыкновенно собирались ежегодно для обсуждения вопросов, относящихся к их ремеслу, для определения сроков ученичества, условий путешествия по своей стране, считавшегося тогда обязательным для всякого рабочего, заработной платы и т. д. В 1572 году города, принадлежавшие к Ганзейскому союзу, формально признали за ремесленниками право собираться периодически на конгрессы, и принимать всякого рода резолюции, поскольку последние не будут противоречить городским уставам, определявшим качество товаров. Известно, что такие рабочие конгрессы, отчасти международные (как и сама Ганза), были созваны хлебопёками, литейщиками, кожевниками, кузнецами, шпажниками и бочарами.[243]
Организация гильдии требовала, конечно, тщательного надзора над ремесленниками со стороны гильдии и для этой цели всегда назначались специальные присяжные. Замечательно, однако, то обстоятельство, что пока города жили свободной жизнью, не слышно было жалоб на этот надзор; между тем, как, когда в дело вмешалось государство, и конфисковало собственность гильдии и разрушило их независимость в пользу собственной бюрократии, жалобы становятся просто бесчисленными.[244] С другой стороны, огромный прогресс в области всех искусств, достигнутый при средневековой гильдейской системе, является наилучшим доказательством того, что система эта не была препятствием для развития личной инициативы.[245] Дело в том, что средневековая гильдия, подобно средневековому приходу, «улице» или «концу» не была корпорациею граждан, поставленных под контроль государственных чиновников; она была союзом всех людей, объединённых данным производством, и в состав её входили: присяжные закупщики сырых продуктов, продавцы произведённых товаров и ремесленники — мастера, подмастерья («Compaynes») и ученики. Для внутренней организации данного производства собрание этих лиц обладало верховными правами, пока оно не затрагивало других гильдий, — в каком случае дело переносилось на рассмотрение гильдии гильдий, — т. е. города. Но, помимо указанных сейчас функций, гильдия представляла ещё и нечто другое. Она имела собственную юрисдикцию, собственную военную силу; имела собственные общие собрания, или вече, собственные традиции борьбы, славы и независимости и собственные сношения с другими гильдиями того же ремесла или занятия в других городах. Одним словом она жила полной органической жизнью, которая происходила оттого, что она обхватывала полностью все жизненные функции. Когда город призывался к оружию, гильдия выступала как отдельный отряд (Schaar), вооруженная принадлежавшим ей оружием, (а в более позднюю эпоху — с собственными пушками, с любовью изукрашенными гильдией), под начальством, ею же избранных, начальников. Одним словом, гильдия была такая же независимая единица федерации, какой была республика Ури или Женевы пятьдесят лет тому назад в Швейцарской конфедерации. Ввиду этого, сравнивать гильдии с современными тред-юнионами, или профессиональными союзами, лишёнными всех атрибутов государственной верховной власти и сведёнными к выполнению двух-трёх второстепенных функций, — столь же неразумно, как сравнивать Флоренцию или Брюгге с какой-нибудь французской деревенской общиной, влачащей жалкое существование под гнётом наполеоновского кодекса, или же с русским городом, управляющимся по городскому уложению Екатерины II-ой. И те, и другие имеют своего выборного голову, а последний имеет даже и ремесленные цехи; но разница между ними — вся та разница, какая существует между Флоренцией, с одной стороны, и какой-нибудь деревушкой усиные Ключи во Франции или Царевококшайском с другой; или же между Венецианским дожем и современным деревенским мэром, снимающим шапку пред писцом господина субпрефекта.
Средневековые гильдии были в состоянии отстаивать свою независимость; а когда, позднее, особенно в четырнадцатом веке, вследствие некоторых причин, на которые мы сейчас укажем, старая городская жизнь начала претерпевать глубокие изменения, тогда более молодые ремёсла оказались достаточно сильными, чтобы завоевать себе, в свою очередь, должную долю в управлении городскими делами. Массы, сорганизованные в «младшие» гильдии, восстали, чтобы вырвать власть из рук растущей олигархии, и в большинстве случаев они добились успеха, — и тогда они открывали новую эру расцвета вольных городов. Правда, в некоторых городах восстание младших гильдий было потушено в крови, и тогда рабочим беспощадно рубили головы, как это было в 1306 году в Париже и в 1371 году в Кёльне. В таких, случаях городские вольности, после такого поражения, быстро приходили в упадок, и город подпадал под иго центральной власти. Но в большинстве городов было достаточно жизненных сил, чтобы выйти из борьбы обновлёнными и с запасом свежей энергии.[246] Новый период юношеского обновления был тогда их наградой. В города вливалась волна новой жизни, которая и находила себе выражение в великолепных новых архитектурных памятниках, в новом периоде преуспеяния, во внезапном прогрессе техники и изобретений и в новом интеллектуальном движении, которое вскоре и повело к эпохе Возрождения и Реформации.
Жизнь средневекового города являлась целым рядом тяжёлых битв, которые пришлось вести горожанам, чтобы добыть себе свободу и удержать её. Правда, во время этой суровой борьбы развилась крепкая и стойкая раса бюргеров; правда, что эта борьба воспитала любовь и обожание родного города, и что великие деяния, совершённые средневековыми общинами, вдохновлялись именно этой любовью. Но жертвы, которые пришлось понести общинам в борьбе за свободу, были, тем не менее, очень тяжелы, и выдержанная общинами борьба внесла глубокие источники раздоров в самую их внутреннюю жизнь. Очень немногие города успели, благодаря стечению благоприятных обстоятельств, добиться свободы сразу, причём они, в большинстве случаев, так же легко и потеряли ее. Громадному же большинству городов пришлось бороться по пятидесяти и по сто лет, а иногда и более, чтобы добиться первого признания своих прав на свободную жизнь, и ещё другую сотню лет, пока им удалось поставить свою свободу на прочном основании: хартии двенадцатого века были только первыми ступенями к свободе.[247] В действительности средневековый город оставался укреплённым оазисом среди страны, погруженной в феодальное подчинение, и ему приходилось силою оружия утвердить своё право на жизнь.
240
Приводится Janssen'ом I с. I. 343.
241
Thorold Rogers. «The Economical Interpretation of History», London, 1891, стр. 303.
242
Janssen, I. с. См. также Dr. Alwin Schultz, «Deutsches Leben im XIV und XV Jahrhundert», grosse Ausgabe, Wien, 1892, стр. 67 и след. В Париже длина рабочего дня была от семи до восьми часов зимою и дл четырнадцати часов летом в известных ремеслах; в других же она была от восьми до девяти часов зимою, и от десяти до двенадцати летом. По субботам и в двадцать пять других дней (jours de commun de vile foire) все работы кончались в 4 часа пополудни. А по воскресеньям и в тридцать других праздничных дней вовсе не работали. В общем выходит, что средневековый рабочий работал меньше часов, чем современный рабочий (Dr. E. Martin Saint-Leon, «Histoire des corporations», стр. 121).
243
W. Stieda, «Hansische Vereinbarungen über städtisches Gewerbe im XIV und XV Jahrhundert», в «Hansische Geschichtsblätter», Jahrgang, 1886, стр. 121; Shönberg, «Wirtschaftliche Bedeutung der Zünfte»; а также отчасти Roscher.
244
См. глубоко прочувствованные замечания Toulmin Smith'а об ограблении гильдий королями, во введении г-жи Smith к «Englisch Guild». Во Франции аналогичное ограбление и уничтожение собственной юрисдикции гильдий началось с 1306 года, а окончательный удар был нанесён в 1382 году (Fagniez, I, с. стр. 52–54).
245
Адам Смит и его современники прекрасно знали, что именно они подвергали осуждению, когда они писали против вмешательства государства в торговлю и против торговых монополий, создаваемых государством. К несчастью, их последователи, с безнадежным легкомыслием, связали в одну кучу средневековые гильдии и государственное вмешательство, не делая различия между эдиктом из Версаля и гильдейским уставом. Едва ли нужно указывать, что экономисты, серьезно изучавшие вопрос, как Shönberg (редактор хорошо известного курса «Политический экономист»), никогда не впадали в подобную ошибку. Но вплоть до самого недавнего времени расплывчивые споры вышеуказанного типа сходили за экономическую «науку».
246
Во Флоренции семь «меньших искусств» устроили свою революцию в 1270—82 гг., и подробное описание её результатов можно найти в работе Perrens («Нistоiгe de Florence» Paris, 1877, 3 тома) и в особенности в труде Gino Capponi («Stоria della republica di Firenze», 2-da edizione, 1876, I, 58–80; переведено на немецкий язык). В Лионе, напротив, когда в 1402 году началось подобное же движение, оно было подавлено и ремесленники потеряли право выбирать собственных судей. В Ростоке подобное же движение происходило в 1313 году; в Цюрихе в 1336-м; в Берне в 1363-м; в Брауншвейге в 1374 году, а в следующем году в Гамбурге; в Любеке, в 1376—84 и т. д. См. Schmoller's «Strassburg zur Zeitper Zünfkämрfe» и его же Strassburg's Blüthe», Brentano, «Arbeitergilden der Gegenwart», 2 тома, Leipzig, 1871—72; E. Bain, «Merchant and Crafi Guilds», Aberdeen, 1887, стр. 20—47, 75 и т. д. Что же касается до взглядов Gross'а на ту же борьбу в Англии см. замечания г-жи Green в её «Town Life in the Fifteenth Century», II, 190–217; а также главу о рабочем вопросе и вообще весь этот чрезвычайно интересный, том указанной работы. Взгляды Брентано на ремесленную борьбу, изложенные преимущественно в §§ III и IV его очерка. «Об истории и развитии гильдий» в «English guilds» Toulmin Smith'а остаются классическими по этому вопросу, и дальнейшие розыскания снова и снова подтверждали их.
247
Приведу лишь один пример: Камбрэ совершил свою первую революцию в 907 году и после трех или четырех новых возмущений, добился хартии в 1076 году. Эта хартия отбиралась дважды (в 1107-м и 1138 году) и дважды давалась снова (в 1127-м и 1180-м году). В общем пришлось бороться 223 года, прежде чем была завоевана независимость. Лиону пришлось бороться с 1195-го по 1320-й год.