Страница 5 из 35
В обычном человеческом общении моменты уподобления не служат созданию столь полной иллюзии сходства; даже в любимой нами с детства «Книге Джунглей» Редьярда Киплинга, где звери сильно очеловечены, клич Маугли («Мы с вами одной крови, вы и я!») не делал его неотличимым от змеи или дикообраза, а только обеспечивал безопасность и возможность общения на языках разных народов Джунглей. Мальчика при этом за зверюшку никто не принимал: клич был лишь заклинанием посвященного, знающего Закон, то есть «своего».
Точные «малые знаки» несловесного уподобления выполняют при установлении контакта аналогичную роль (кстати, не потому ли все немного сюсюкают с маленькими детьми, частично их имитируя?). Для уподобления «в интересах контакта» важна, во-первых, его осознанность (ярко выраженная в «графологическом» и «детективном» вариантах и, как правило, почти отсутствующая в жизни) и, во-вторых, легкость и своевременность как самого частичного уподобления, так и возвращения к собственным выразительным характеристикам – темпоритмическим, пластическим, интонационным.
В отношении «примерки чужой шкуры» возможны две крайние позиции – как это часто бывает, они свободно могут совмещаться в одном и том же человеке. Так, достаточно часто встречается нежелание и неумение подстраиваться, отражать, уподобляться – пусть и ненадолго.
Люди с проблемами этого рода обычно отвечают не в тон, жестикулируют невпопад, беседа с ними никогда не становится диалогом – они как бы слишком крепко держатся за собственные характеристики коммуникативного поведения («свою шкуру»), не делая ни шагу навстречу. Каково бы ни было содержание разговора, у наблюдателя всегда есть чувство диссонанса, а у партнера – непонимания или упрямства.
В то же время, иногда и у того же человека, поведение содержит невероятное количество подражаний и заимствований, большинство которых не осознается.
Такими «цитатами» полны манера носить одежду, мимика, жесты, походка, речь… Позволим себе проиллюстрировать это положение несколько фривольным, но точным и остроумным высказыванием Андре Моруа: «По словарю женщины легко догадаться, кто были ее любовники; так Кювье по нескольким обломкам костей воспроизводил облик вымерших животных». Иными словами, речь идет о следах влияний, изменивших – а в некоторых случаях и заменивших – собственный «почерк».
Это как бы приросшие фрагменты «чужих шкур»: не говоря уже о собственных родителях, мы подражаем своим школьным учителям, заводилам компаний, киногероям, ведущим телевизионных программ, коллегам. Любопытно, что «источником заимствования» совсем не обязательно становится тот, кто нравится или вызывает уважение. Нередко это тот, кого боятся или в грош не ставят, и все же… и все же выбор не случаен. Часто в этом неприятном человеке ярко представлены те черты, которых мы сами в себе не любим и не признаем, дело бывает в неосознанной зависти и еще во многом другом.
Важно отметить, что большое количество такого рода «заплат» в поведении – вещь вовсе не безобидная: они мешают развитию индивидуального стиля, позволяя заменять поиски решений микропроблем общения использованием поведенческих стереотипов, притом даже не собственных, а «списанных» где-то. Как известно, тот, кто много «списывает», постепенно вообще теряет вкус к самостоятельному решению задачек.
4. Отчего хрустел пальцами Алексей Александрович
Важнейший слой коммуникативного поведения составляет общение человека с самим собой. Этой сфере несколько «не повезло»: поскольку большинство экспериментальных исследований несловесных составляющих общения исходили – вольно или невольно – из представления об общении как прежде всего обмене внешними знаками, все прочее рассматривалось как помеха, реакция ухода (прерывания контакта), в лучшем случае – как паузы. Между тем аутокоммуникативное поведение субъекта общения весьма разнообразно и интересно: часто именно оно отражает сложные душевные процессы; оно постоянно присутствует во внешнем общении и так же нужно ему, как подводные 7/8 айсберга, если угодно, «нужны» его верхней части.
Так, в аутокоммуникативном поведении могут разыгрываться сложные и порой драматичные отношения между разными «инстанциями» одной личности: таковы наши попытки себя стимулировать, упорядочить, сдержать и т. д. Неслучайно существует выражение «взять себя в руки», противоположное по смыслу тому, что К.С.Станиславский называл «пустить себя», то есть позволить себе быть спонтанным.
Удивительно, что часто самовоздействие осуществляется буквально руками: человеку очень не хочется подниматься, но он упирается ладонями и все же вытаскивает себя из кресла, а остальное его тело пассивно сопротивляется, не помогая ему встать; выслушивая нотации, люди часто плотно обхватывают пальцами запястье другой руки; смущаясь, поглаживают собственное колено, локоть или скулу; наш посетитель у кабинета нередко до побеления косточек сжимает свою бумагу в папочке, как бы держась за нее…
«И, заложив пальцы за пальцы, ладонями книзу, Алексей Александрович потянул, и пальцы затрещали в суставах.
Этот жест, дурная привычка – соединение рук и трещание пальцев, – всегда успокаивал его и приводил в аккуратность, которая теперь нужна была ему» (Л.Н.Толстой, «Анна Каренина»).
В отношении дурной привычки Алексея Александровича Каренина возникают два любопытных вопроса: почему привычка оценивается как дурная и почему жест этот успокаивает. Дело в том, что традиционный этикет в принципе запрещает явную аутокоммуникацию: трогать лицо, одежду, «мять» руки считалось столь же неприличным, как потягиваться или чесаться, жест всегда должен был быть легким, отточенным и обращенным к партнеру. Тем более неприличен жест неестественный (пальцы приводятся в ненормальное положение и оно усиливается вплоть до щелчка суставов).
Что же до аутокоммуникативной функции этого жеста, то он содержит символику подчинения природного начала произвольному, а также упрямства, упорядоченности (симметрии), закрытости, насильственной «дрессировки», более того – боязни собственной эмоциональности. Жест Каренина – гениально отобранная Толстым художественная деталь; в реальной жизни каждого из нас есть десятки разнообразных аутокоммуникативных проявлений, не менее многозначных. Разумеется, в них участвуют не только руки: в ситуациях общения с партнером (и даже вне их) там и тут разбросаны своего рода «знаки для себя», которые чаще всего даже не считываются человеком. Иногда поведение собственных ног или плеч может больше и правдивее сказать об отношении к ситуации, конкретному человеку или мелькнувшей в голове мысли, чем все умозрительные рассуждения.
Закончился разговор – так, ничего особенного. Собеседники давно знакомы и, что называется, «в прекрасных отношениях». Один из них выходит из комнаты. У того, кто остался сидеть, на полсантиметра опустились («разжались») плечи… не очень явно, но изменилось дыхание – пара более глубоких вдохов и выдохов, компенсация за «придержанное» во время разговора… Кто замечает за собой такие вещи? Кто в подобной ситуации может внятно спросить себя: «Ну, и почему я напрягаюсь при этом человеке? Если боюсь, то чего? Что с этим можно сделать?»
А ведь действительно похоже, что боится – когда напрягаются по другим причинам – скажем, желая понравиться, готовясь к спору или сопереживая партнеру – то напрягаются по-другому. Это самое «боюсь» составляет, конечно, не первый, а какой-нибудь пятый «план» общения, но ведь тем важнее его в себе учесть. Потому что оно все равно так или иначе вмешается в отношения, только «инкогнито» и, стало быть, более нелепым и деструктивным способом. Ох, лучше было послушать свои плечи…
Другой важной особенностью «поведения для себя» является возможность отреагировать (разрядить) в нем то, что сейчас не может быть выражено вовне по тем или иным причинам: короткий резкий выдох в момент раздражения, сжимающиеся почти в кулак пальцы, подобравшийся напряженный живот в момент не физической, а чисто психологической опасности – все это не признаки слабости и невладения собой, а очень нужные для физического и психического здоровья «клапаны» отреагирования.