Круги на песке

ТОЧКА ЗРЕНИЯ ОБЫВАТЕЛЯ

О горе вашим детям, если вы оставите им свое горькое отцовское наследие.

МюнцерМы не Мюнцеры, не Гусы, не Жижки,На которых вечно валятся шишки.Наша хата не в середке, а с краю,Мы живем и головы не теряем.Не теряем головы, не теряем,Хоть ее у нас легко потерять.Наши диспуты, протесты и спорыУкрепляют, а не рушат престолы.Революции в защиту короныСовершаются легко и бескровно.Абсолютно, абсолютно бескровно,Только руки почему-то в крови.

О ДВУХ РЫЦАРЯХ ВЕЛИКОЙ КРЕСТЬЯНСКОЙ ВОЙНЫ

Берлихинген Гёц, если ты и герой,То только — трагедии Гёте.Опущен занавес. Сыграна роль.В полях отдыхает пехота.И повторяется с давних порВсе тот же финал неизменный:Свет в зале. Сыгравший тебя актерВыходит на авансцену.Ему, актеру, и дела нет,Что годы сметает ветер.Четыреста лет. Четыреста летТебя уже нет на свете.Но скачет и скачет по всем временамИ души потомков греетТобою преданный Флориан,Неистребимый Гейер.Такой же рыцарь, как был и ты,Такой же опытный воин, —Не предал он, не сбежал в кустыПеред решающим боем.Сумел он голову честно сложить,А ты — разрывался на части,Все время решая, кому служить:Восстанию или власти.Ты, рыцарь, дорогу искал поверней,Боялся удачу прохлопать.Но служат тем, кто сегодня сильней,Не рыцари, а холопы.Берлихинген, Гёц, благородный холоп,Некстати полезший в драку,Когда бы солнце твое ни взошло б,Оно — порождение мрака.Тысячелетья идут на слом,Но подвиг живет не старея.Когда бы время твое ни пришло б,Оно — бесславное время.И ты, Берлихинген, не герой,Не будет тебе постамента.И даже в театре не ты, а другойСтяжает аплодисменты.И время пощады тебе не дастВ далекие наши годы.Опущен занавес. Свет погас.В полях отдыхает пехота.Но скачет и скачет по всем временамИ души потомков греетНеумирающий Флориан,Неистребимый Гейер.

О КУРФЮРСТЕ ФРИДРИХЕ САКСОНСКОМ, ПРЕСЛЕДОВАВШЕМ МЮНЦЕРА И УМЕРШЕМ С НИМ В ОДИН И ТОТ ЖЕ ГОД

Фридрих Третий, курфюрст, до сих пор непонятно.Как тебе удалось умереть в двадцать пятом.Города и деревни, как свечи, горелиВ этом смертном году над твоим изголовьем…Бедный Фридрих Саксонский, ты умер в постелиВ двадцать пятом, когда умирали герои.Умирали в бою, на костре и на плахе,Лишь в последний момент вспоминая о страхе,Чтобы он вместе с ними развеялся прахом,Чтоб в грядущем живые не ведали страха.Мюнцер, Пфейфер и Шен, Рабман, Гербер и Веэ —Неизвестно, кто младше из них, кто старее.Потому что с веками стираются даты,И ровесники эти борцы за свободуНе по году рожденья — по смертному году…Им навеки остался один двадцать пятый.Ты же, Фридрих, имеешь и дату рожденья,И правленья, и прочие громкие даты, —Что же ты умираешь не в честном сраженьеВ двадцать пятом, когда умирают солдаты?Потому что не знаешь, за что умираешь,Умираешь — лишь опыт чужой повторяешь.Мол, до нас умирали — и мы умираем,Кто-то нас пожалеет, а кто-то заплачет…Вспомни, Фридрих: минуты с веками сверяя.В двадцать пятом году умирали иначе.Умирали в бою, на костре и на плахе,Очень важно, курфюрст, этот опыт усвоить.В нашей жизни, курфюрст, величайшее благоЗнать, за что умереть.А иначе — не стоит.Время катится нам навстречу, как могучий морской прибой,И одним ложится на плечи, погребая их под собой,А другим — немногим, немногим, что сумели дать ему бой, —Время робко ложится под ноги, возвышая их над собой.

ШТУТГАРТ, 1782 ГОД

На книге, которая вышла в Штутгарте,Место издания — город Тобольск.Где Тобольск — и где Штутгарт.Шутка ли!Неужто поближе мест не нашлось?Как видно, автор издания, Шиллер,Крамольный свой заметая след,Не знал, что первая книга в СибириВыйдет еще через десять лет.Не знал, что еще не сегодня, не завтраТуда, за многие тысячи верст,Первый вольный российский авторОтправится по этапу в Тобольск.Простим мы Шиллеру произвольность,Простим, что город выбрал не тот.Но первая русская ода «Вольность»Уже написана в этот год.Чужая история снова стоит у двери.Чужая история просит меня: «Отвори!Брожу я по улицам, в каждую душу кричу,Но, видно, с веками мой голос ослаб чересчур.В шестнадцатом веке остался бессильный мой крик,К старинным руинам, к унылым могилам приник.А я все хожу и в чужие столетья стучу,Из мертвых веков до живых достучаться хочу.Кричу в телефоны, на ваших неонах горю,А с кем говорю? Я сама лишь с собой говорю.Послушай: когда-то был в мире шестнадцатый век.Теперь он вчерашний ли день, прошлогодний ли снег,Но был он живым, и его распинали и жгли,Стирали с лица… да, вот этой же самой земли.Но он не сдавался, крепился и прожил сто лет.Века это могут. Наверное, знают секрет.Впусти меня в дом, я о многом тебе расскажу,Я многое знаю, я память веков сторожу,Но я изболелась от стольких утрат и потерь.Ты слышишь? Мне страшно…»И я открываю ей дверь.