Страница 40 из 44
– Вам виднее, – сказал Раймон, допивая кофе. – Я вас еще вот о чем попрошу: поговорите с Луизой, объясните, что ей там, наверху, делать нечего.
– А она хочет идти наверх?
– Не хочет, очень боится, но считает своим долгом дежурить около профессора. Объясните ей, что этого не нужно. Она все равно не выдержит там...
– Я ей сам объясню! – заявил Роже, молча слушавший весь разговор. – Меня она скорей поймет, будьте уверены!
Раймон пожал плечами и поспешно ушел. Роже ухмыльнулся, глядя ему вслед:
– Видел, какую мину скорчил? Ревнует!
– Ну зачем ты его дразнишь? – с упреком сказал Альбер.
– А что мне беречь его нервы? Пускай злится. Все равно он сукин сын, и Луизе с ним будет несладко. Знаю я таких. Он только о себе и думает.
– Брось ты! – сказал Альбер. – Вот привязался к человеку! Это ты ревнуешь, а не он.
– Охота мне была ревновать! Просто мне жалко бедную девочку... Ну, что у вас там новенького наверху?
– Ничего хорошего пока. Профессор очень слаб. Поль с Пьером невылазно сидят за ширмой и ото всех шарахаются. И, вдобавок, плохо с Франсуа. Операция прошла прекрасно, а теперь у него парализовано лицо, какие-то боли в горле, он еле говорит. Мишель делает ему электромассаж, но пока лучше не становится. Профессор очень огорчен – может сорваться демонстрация. А тут еще Мишель настаивает, чтоб ему сделали операцию...
– Мишель себе на уме. Конечно, если у него будет нормальное лицо, поди-ка разбери, что он за штука. Вот увидишь – все будут думать, что человек, только чудной немного... Послушай-ка, приятель... тут вот какое дело... – Роже подумал, поколебался. – Есть для нас обоих работа. В бистро, где работает Виго, требуется официант и судомой.
– Ты уходишь? – огорченно спросил Альбер.
– Только вместе с тобой! – заявил Роже.
– Ну, я-то не уйду, ты же знаешь. А тебе, конечно...
– Ладно, я просто так сказал. Знаю, что ты не уйдешь. Да и Луизу жалко. Но добром вся эта история не кончится, уж поверь мне... Черт нас понес мимо этого милого домика! Словно не было другой дороги на улицу Тальма!
– Может, ты все же пойдешь в бистро? – нерешительно спросил Альбер.
– Не задавай дурацких вопросов. Я же сказал. Будь что будет, авось выкрутимся.
Мишель наклонился над Франсуа. Тот лежал неподвижно, из-под парализованных, незакрывающихся век виднелись белки, лицо опухло и перекосилось.
– Франсуа, ты спишь?
Из-под век показались зрачки. Франсуа еле двигал губами.
– Не сплю. Болит голова. Болит горло. – Голос у него был сиплый, очень слабый.
– Прими лекарства. Вечером опять сделаю тебе электромассаж. Это должно скоро пройти. – У Мишеля был очень встревоженный вид.
Альбер тоже стоял и смотрел на Франсуа. Сейчас Франсуа совсем был похож на человека – правда, на тяжело больного, изуродованного болезнью; но в больнице и не таких встретишь. Альбер повернулся, чтоб уйти, и увидел Поля: он настороженно и угрюмо глядел на Франсуа, вытянув длинную худую шею. Кадык его дергался, словно он глотал, руки сжались в кулаки. Встретившись взглядом с Альбером, он отвел глаза.
– Что Мишель сделал с Франсуа? – спросил он сквозь зубы.
– Я же тебе говорил: операцию делал профессор.
– Нет. Профессор болен. Он не может делать операцию.
– Не болтай чепухи, Поль, – оказал профессор Лоран из-за ширмы. – Ты же хорошо знаешь, что никто, кроме меня, не может делать операцию.
– Мишель может... он все может...
– Не болтай чепухи. Операцию делал я.
Мишель молча смотрел на Поля. Глаза его были все такими же блестящими и холодными, но лицо стало живее за эти две недели: в нем появилась какая-то нервная игра, исчезла скованность, делавшая его похожим на маску. «А ведь, пожалуй, зря он хочет сменить лицо, – подумал было Альбер, но, присмотревшись, решил: – Нет, все-таки слишком уж белое и правильное лицо. Никогда оно не будет казаться живым».
– Почему ты все спрашиваешь обо мне, Поль? – спросил Мишель. – Ведь тебе сказали, что операцию Франсуа делал не я. А тебе операцию вообще не будут делать. И Пьеру тоже. Чего ты боишься?
– Ты хочешь сделать мне операцию, – проскрипел Поль, глядя в сторону.
– Я считаю это полезным для тебя, – поучающим тоном сказал Мишель. – Жаль, что ты этого не понимаешь. Ты бы стал сильным и здоровым. А память у тебя сохранилась бы. Ведь у меня она сохранилась, когда мой мозг лежал в термостате...
Альберу показалось, что Поль сейчас бросится на Мишеля. Он поторопился прервать разговор.
– Мишель, вы же знаете, что никакой операции не будет. К чему же разговаривать о таких вещах? Вы видите, что Поль волнуется.
– Это очень глупо, – сказал Мишель и отошел.
Поль проводил его ненавидящим взглядом. Альбер вздохнул. Вся эта история ему очень не нравилась.
Профессор Лоран подозвал Мишеля:
– Попробуй добавить Бисти-1 в питательную среду Франсуа. И витамина B12... Ты не боишься операции? Видишь, как я плохо стал работать?
– Я не боюсь. – Мишель глядел прямо в глаза профессору. – У Франсуа это случайность. Все пройдет.
– Может, все же откажешься от операции?
– Нет! – выходя из-за ширмы, ответил Мишель. – Операцию я считаю необходимой.
Альбер нахмурился, увидев бледное, сосредоточенное лицо Поля; он выглянул при этих словах из своего уголка и сейчас же скрылся. Говорить профессору о своих опасениях не хотелось: уж очень он слаб. Мишель ничего не хочет понимать, твердит с высокомерным видом: «Это глупо, это нелепо, у Поля разлажена психика», – и, сколько его ни проси, не прекращает разговоров об операции... «Надо будет завтра позвонить Шамфору, посоветоваться», – со вздохом подумал Альбер.
...Все началось поздно вечером, часов в одиннадцать. Франсуа не становилось лучше; профессор Лоран, подумав, выписал рецепт и попросил кого-нибудь срочно сходить в аптеку. Пошел Роже.
Мишель включил аппарат для электромассажа. Альбер, уткнувшись в книгу, рассеянно слушал равномерное тихое гудение. Франсуа слегка стонал.
Альбер вдруг ощутил неясную тревогу. Он поднял голову. И в это мгновение мимо него скользнули за ширму к Франсуа две пригнувшиеся, как для прыжка, фигуры. Альбер вскрикнул и метнулся за ширму. Поль навалился на Мишеля и сжимал его трубку, Мишель бился и хрипел. Альбер еле разжал руку Поля, отбросил его в сторону. Потом он увидел, что Пьер замахивается на него табуретом, хотел отскочить, но Поль вцепился ему в ноги. Он успел услышать отчаянный крик профессора Лорана, а потом тяжелая тьма поглотила его.
Раймон и Луиза похолодели, услышав крики и топот наверху. Раймон вскочил, кинулся к двери.
– Я с вами... я с вами... – лихорадочно бормотала Луиза.
– Нельзя! Не смейте! – крикнул Раймон, взбегая по лестнице.
Он ворвался в комнату и на мгновение остолбенел от ужаса. За ширмой Пьер тяжелыми, равномерными взмахами заносил и опускал табурет. Ширма дымилась и тлела. Профессор Лоран полз к ширме, беззвучно открывая рот.
– Жозеф... не бейте их... – прохрипел он и упал ничком.
Раймон ударом ноги оттолкнул ширму. Пьер яростно замахнулся на него табуретом, он схватил столик, выставил ножками вперед. Поль, оскалив зубы, начал подбираться к нему сбоку. Раймон, отступая к стене, быстро оглядел комнату. Тела Франсуа и Мишеля лежали крест-накрест. Голова Мишеля была разбита и изуродована до неузнаваемости, – очевидно, это его Пьер колотил табуретом. Франсуа тоже казался мертвым, но его голову Раймон не видел, ее заслоняло кресло. Альбер неподвижно скорчился на полу у кушетки.
Над опрокинутой ширмой вспыхнули синеватые язычки огня, перебросились на штору. Пьер подходил все ближе, вертя табуретом. В эту минуту раздался душераздирающий вопль. Луиза стояла в дверях, прижав руки к груди. Пьер обернулся к ней, держа табурет над головой, и тогда Раймон изо всех сил двинул его столиком. Пьер свалился. Поль молча прыгнул, оскалив зубы, вцепился в горло Раймону. Раймон, задыхаясь, с трудом оторвал эти липкие пятнистые руки. Поль отлетел в сторону, ударился головой о стену, дернулся и затих. Раймон бросился к Луизе.