Поединок с собой

Когда Альбер ушел, Раймон опять сел у кровати.

– Рассказывайте дальше, Луиза, – сказал он, взяв ее руку.

– Но это ведь нельзя рассказать... ничего словами не объяснишь... – Луиза не отнимала руки. – Он ходил всегда один, у него были такие удивительные глаза, будто он жил в каком-то другом мире, гораздо более прекрасном, чем этот. Он казался сильным, необыкновенным... Потом я узнала, кто он. Приехал мой родственник, врач, говорил о нем с таким восторгом и преклонением. Меня познакомили с Анри, он заинтересовался мной, и я была польщена. Мы ходили вместе по берегу моря... Был такой странный и чудесный закат после сильной грозы, весь темно-фиолетовый и багровый, и на горизонте еще вспыхивали беззвучные бледные молнии... Песок был сырой, мы шли, и за нами оставался четкий двойной след. Анри сказал мне, что он одинок, что жена его оставила, вышла замуж за его друга... А я тоже чувствовала себя такой одинокой и несчастной после гибели Фернана... И вот... ну, понимаете, мне казалось тогда, что Анри меня любит, по-настоящему...

– Я понимаю, – сказал Раймон, гладя ее пальцы. – Бедная девочка, жизнь обошлась с вами не очень-то ласково.

Глаза Луизы заблестели от слез, она отвернулась.

– Мне впервые за долгие месяцы, даже годы кажется, что снова светит солнце... нет, не тот зловеще-прекрасный закат над морем, а тихое и ясное утреннее солнце... – Голос ее прервался.

– Луиза, милая, не плачьте. – Раймон притянул ее к себе, поцеловал горячий лоб, шелковистые спутанные волосы. – Все наладится, вот увидите...

Они сидели не шевелясь. Голова Луизы лежала на плече у Раймона, он вдыхал запах ее волос, светящихся в луче солнца, и чувствовал, что этот нежный горьковатый запах опьяняет его. «Однако это же нелепо, – вдруг трезво подумал он. – Прийти с таким сложным поручением, в такой необычайный дом... и вдруг влюбиться в чужую жену... Нет, это просто сумасшествие!» Он мягко отстранился.

– Вам надо отдохнуть, Луиза, – сказал он. – Кто знает, что ждет вас завтра или даже сегодня. Надо набраться сил.

– Конечно, вы правы... – Луиза, закрыв глаза, откинулась на подушку. – Мне кажется иногда, что лучше всего было бы умереть... тогда можно ни о чем не думать, ничего не желать... Ведь бывают же люди, которым не суждено счастье...

Она говорила это, не жалуясь, спокойным, усталым голосом. «Как она действительно измучилась, бедняжка! – подумал Раймон. Он нерешительно гладил руку Луизы. – Черт возьми, как все это сложно... Хотел бы я знать, чем кончится эта проклятая история с чудовищами... Впрочем, дело не в чудовищах... Луиза – очаровательное создание, такая милая, чистая, романтичная, так мечтает о любви... и, конечно, заслуживает настоящей любви... Но как быть?»

Профессор Лоран долго смотрел в зеркало. Потом, не говоря ни слова, отдал зеркало Альберу и лег, закрыв глаза. Сначала лицо его слегка подергивалось, потом нервная дрожь утихла, и Альберу показалось, что профессор спит. Однако вскоре он приоткрыл глаза.

– Вы здесь, Дюкло?.. Скажите, вы сразу узнали меня, когда я вас окликнул из-за калитки?

– Сразу, конечно, – соврал Альбер: он не был уверен, что узнал бы профессора, если б заранее не выяснил, что это его дом.

– Да... вы не поверите, я в первый раз увидел себя... за два с лишним года... Конечно, Сиаль-5 нельзя рекомендовать для постоянного употребления, – неожиданно деловым тоном произнес он. – А впрочем, дело не только в этом препарате... Сумасшедшая жизнь, Дюкло! Что за сумасшедшая жизнь! Неужели вот так я и умру, не закончив работы... среди этих странных созданий, полулюдей, полумеханизмов? Я ведь до сих пор не привык... Иногда утром открою глаза – и кажется, что ты еще не проснулся, что все это только неотвязный кошмар.

– Я вполне понимаю это чувство, – сказал Альбер, невольно оглядываясь.

– Ведь вы создали то, что другим может только во сне присниться.

– Да, конечно, но какой ценой! По-видимому, я заплатил минимум вчетверо за каждый год, проведенный здесь... Дорогое удовольствие! Все равно что самого себя сослать в ртутные рудники... В окопах, по колено в воде, было лучше... были товарищи, хорошие ребята, было открытое небо над головой, и если тебе угрожала смерть, то это была честная смерть в бою, такая же, как для всех, кто с тобой... В 1942 году, в маки, я с тремя товарищами пошел ставить мины на железную дорогу, и мы попались. Нас здорово исколотили, потом заперли в сарае. Наутро нас должны были допрашивать уже «по-настоящему»: приедет следователь гестапо... Мы лежали избитые, связанные, ждали пыток и смерти. Но перед рассветом товарищи напали на деревню, разгромили жандармерию и освободили нас. Шамфор прикладом автомата сбил замок с двери сарая... Но и это была человеческая жизнь, среди людей, среди друзей... А тут? Ведь я отказался от жизни гораздо более прочно и последовательно, чем монах-затворник: от всего, что составляет человеческую жизнь, оставил себе только познание и творчество, только сумасшедшие, жадные, слепые поиски, только бесконечное напряжение, нечеловеческий труд... и во имя чего? Вот теперь Шамфор высмеивает меня как мальчишку, и, может быть, он прав, потому что такие страшные годы вдали от жизни не проходят даром, можно незаметно для себя потерять какие-то частицы души, утратить широту мысли... А как вы считаете, Дюкло, кто прав – Шамфор или я?

– Пока не знаю, – сказал Альбер, мучительно краснея. – Право, я еще не разобрался в этом вопросе... Да и что вам мое мнение, профессор, я ведь фактически невежда, я перезабыл за эти годы даже то, что знал в университете...

– А что вы делали все эти годы, собственно?

– Иногда искал работу, иногда работал. Кем приходилось. Конторщиком, грузчиком, лифтером, расклейщиком афиш... Последние три месяца мы с Роже Леруа работали в прачечной. Потом месяц были без работы. И вот попали к вам...

– Невесело... – сказал профессор Лоран. – И все-таки вы сохранили молодость и здоровье, и у вас все впереди... Сколько вам лет, Дюкло?.. Двадцать семь? Ну, вот видите...

Появился Роже с подносом, уставленным тарелками.

– Это – профессору, – сказал он. – А ты, Альбер, шагай вниз, будем обедать на кухне.

– Идите, – сказал профессор Лоран. – Пока все спокойно. Да и Мишель тут.

– Садись. – Роже придвинул табуретку к чисто выскобленному дощатому столу. – Сейчас придет этот красавчик, он кормит Луизу. Ты пока ешь.

Раймон вскоре явился с пустыми тарелками. Некоторое время все молча уплетали обед. Альбер управился скорее других, потому что начал раньше. Роже налил ему черного кофе.

– Ты вот что, – сказал он, – допивай кофе побыстрей да хоть немного растолкуй нам, что происходит наверху.

– Ну, право, ребята, я мало что могу объяснить, – заговорил Альбер. – Ведь профессор Лоран настолько обогнал современную науку, что это кажется фантастикой. Как об этом говорить?

– Валяй, валяй, не мямли! – поощрил его Роже, доедая бифштекс.

– Ну, я думаю, вам не очень интересно знать, какими путями шел профессор Лоран. Да я все равно ничего пока об этом и не знаю. Но результат ясен: ему удалось искусственным путем, в лаборатории, вырастить человеческий мозг, некоторые органы и даже целиком человека – я говорю о Поле.

– А остальные, значит, не целиком люди? – спросил Роже.

– Да, не целиком. У всех у них – живой мозг. Видали, у них трубки у шеи? Они ведут к нагруднику, наполненному питательной средой. Если плотно зажать трубку, наступает потеря сознания, а потом и смерть, если долго держать. Поэтому профессор Лоран и рекомендует, если начнется какая-нибудь вспышка, прежде всего стараться зажать трубку, а потом сделать укол, ввести наркотик. Потом у них – пластмассовый скелет; у Франсуа на этот скелет удалось нарастить мышцы – и даже очень сильные – и кожу. У Мишеля, кроме мозга, все искусственное, даже сердце и легкие, даже лицо. Все – протезы на биоэлектрическом управлении...