Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 63

Сула слушал внимательно и покачивал головой.

— Э, что там, — сказал он, притворяясь, что не верит слухам, — просто этот ваш Поремба хотел подлизаться и наплел невесть что. А вы только напрасно будете блуждать по дорогам. Здесь его нет. Да откуда бы он взялся через столько лет? И еще здесь, под самым Краковом, около вас! Уж о нем давно бы слышали в Куявах!

— И я так думаю, — сказал чех, вставая с лавки. — Уж довольно мы лазали по лесам и холмам, пора нам вернуться в Краков.

— Это будет самое разумное, — подтвердил Сула, подавая ему на дорогу третий кубок.

Челядь, которую тоже угостили, чтобы расположить в свою пользу, успела уже обогреться и теперь готовилась к отъезду. Мартик, во все продолжение разговора державшийся в стороне, вывел чехов на улицу и, посветивши им, пока они усаживались на коней, вернулся довольный, что избавился от нашествия, и закрыл двери на засов.

Войдя в горницу и взглянув на отца, он поразился перемене в старике: шапчонку он сдвинул на одно ухо, руки заложил по бокам за пояс и сразу подбодрившийся, повеселевший, едва не прыгал по избе, так и притоптывал ногами.

— Слушай-ка, Мартик, вот теперь я вполне уверен, что Локоток жив! А если он жив, то уж зальет им горячего сала под шкуру! Если не он, то никто другой не выгонит отсюда чехов. Это его сам Господь Бог посылает!

Последние слова Збышек выговорил особенным тоном, но сын только усмехнулся.

— Смейся себе, смейся, — начал старик. — У чехов нюх хороший, они уж выследили. Да и Поремба бы не соврал, хоть он и негодяй! Ишь, побежал сейчас же докладывать чеху в замок. Да я бы его за это повесил… Напоил, накормил, а потом и выпустил на него свору собак, хорошо гостеприимство! Когда мы дождемся Локотка, надо будет угостить его за это кровавой баней!

— Ах, дорогой мой батюшка! — глядя на него и обнимая его за талию, вскричал Мартик. — Да вы даже помолодели!

— А что ты думаешь? Если бы я увидел моего пана, я, может быть, и вправду бы помолодел. Этот человек — просто чудотворец!

Так разговаривали, посмеиваясь, отец с сыном, а Збита принесла между тем ужин, которого она не хотела подавать при чехах, и стала выкладывать на блюдо кашу с салом; вкусный запах распространился по всей комнате.

Оба, и отец, и сын, почуяли этот запах и повернулись к столу.

— Идите, идите, пока не остыла! — приглашала их Збита.

Старый Збышек, прежде чем приступить к еде, пошел умыть руки, но в это время раздался стук в окошко.

Сначала все только перекрестились, полагая, что это потешается над ними нечистая сила, но когда стук повторился, Мартик как самый смелый подошел к окну.

Со двора доносились чьи-то негромкие голоса, о чем-то спорившие.

— Чехи, что ли, вернулись, — сказал Збышек, — или уж и не знаю, кто это может быть в такую пору! Разбойники?

— Не отворяйте ночью, кому попало! — прибавила Збита. — Дьявол не спит, кто знает, кем он может прикинуться? Разве хороший человек поедет ночью в такую бурю?

Збышек, обеспокоенный и взволнованный, засунул ложку за пояс и сам подбежал посмотреть в окно, а Мартик вышел в сени, чтобы подглядеть в отверстие в стене. В доме все встревожились, а стук в окно не прекращался. Когда после долгих совещаний Мартик, взяв в руки дубинку, решился открыть двери, чтобы вступить в переговоры с небольшой кучкой людей, спокойно стоявших во дворе и вовсе не имевших разбойничьего вида, перед ним очутился довольно высокий мужчина в плаще, попросивший от имени всех проезжих позволить им на час остановиться в доме и отдохнуть от пути.

— Да какой же вам отдых в такой бедной хате, — возразил с порога Збышек, — и места мало, и угостить нечем.

Проезжие стали совещаться между собой.

— Мы тут только что выпроводили Ульриховых чехов, — сказал хозяин, — должны были их тоже угощать, а нечем.

— Чехов? Каких? — спросил один из проезжих.

Этот голос, который услышал Збышек, так его поразил, что он даже вздрогнул.

— Босковичевых наемников, — отвечал он, — они тут бродят повсюду и ищут, а кого — сами не знают.





— Рассказывают, — прибавил Мартик, — что Локоток воскрес из мертвых и появился здесь, вот они за ним и гоняются. Им охота поймать его!

Как только он это сказал, проезжие заговорили все сразу и так быстро, что ничего нельзя было разобрать. Но о чем-то они спорили. Один двинулся вперед к самым дверям, намереваясь войти в дом.

Мартик услышал только, как кто-то сказал:

— Ну ладно; если раз уж были, во второй раз нескоро придут. Человек небольшого роста, но крепкого сложения тотчас же

соскочил с коня и, расталкивая других, пошел к дому. За ним двинулись еще трое и Збышек.

Как раз в это время Маруха подбросила поленья в огонь, и вспыхнувшее пламя осветило входящих, к которым все с любопытством приглядывались.

Видно было, что это люди шляхетского происхождения, но не из важных: одеты бедно, плащи грубые, носившие следы спанья на голой земле. Лица исхудавшие и измученные, одежда — мокрая и обувь поношенная.

Внимание Збышка приковалось к тому, кто на вид был наименее заметен; это был небольшого роста, но крепкий и здоровый мужчина средних лет, с черными усами и бородой. Чем больше он к нему приглядывался, тем удивленнее становился его взгляд, а рука дрожала от волнения, и наконец уста его раскрылись, и, упав перед ним на колени, он склонился лицом к земле и, выпрямившись снова, воскликнул:

— Мой пан, мой пан!

Эти слова, словно горячие уголья, обожгли гостей. Все они обступили низенького пана и уж хотели увести его, но он смело выступил вперед и, подойдя к Збышку, положил ему руку на плечо и весело спросил:

— Ну покажись-ка, кто ты такой?

И когда Збышек повернулся лицом к огню, он подумал немного и сказал:

— Да ведь ты — Збышек Сула? Да? Ты много вместе со мной воевал, и в Силезии, и под Краковом и в Кракове в ту ночь, когда нас разбили? Помнишь?

Он смеялся, а глаза его сверкали.

— Хорошая примета — встретиться со старым боевым товарищем, — прибавил он. — Что ж снова пойдем воевать!

Пока он говорил, другие отошли немного в сторону, и можно было лучше разглядеть его.

Несмотря на свой небольшой рост, он был весь точно из одного куска стали выкован; на лице, в глазах, в улыбке, на лбу лежала печать мужества, какого-то железного упорства и веры в себя. Это бросалось в глаза каждому, никто не мог ошибиться. Лицо его не поражало красотой — в нем было много суровости и гордости, но его серьезность и энергия выражения внушали невольное уважение….

Это был один из тех, которые заставляют слушать себя и умеют приказывать, потому что сознают за собой право так поступать. Стоя в толпе людей, которые были двумя-тремя головами выше него, он умел казаться самым высоким.

Сейчас он улыбался, и все лицо его освещалось улыбкой при воспоминании об этих походах на Силезию, когда он, желая отомстить вроцлавским князькам, издевавшимся над его выбором в короли и называвшим его обидным прозвищем, напал на их землю и страшно опустошил ее.

Но как же не похож был этот Локоток на того, каким помнил его старый воин! В ту пору на нем еще было блестящее вооружение, его окружала княжеская свита в пурпурных плащах и в золоченых шлемах, хотя все это и было приобретено в долг. Помнил Збышек и тот султан, который Локоток приделал к своему шлему, чтобы придать себе более величественный вид. Да, в ту пору он держался князем, — а теперь!

Из-под старого промокшего плаща выглядывали давно не чищенные доспехи, прикрывавшие грудь; меч висел у пояса в простых черных ножнах, шлем был плохой и уже согнутый. Да и товарищи его были не лучше одеты и вооружены.

Глядя на него, Збышек так дрожал от радости, что ему трудно было говорить; притянув к себе сына, он приказал ему встать на колени и поцеловать руку князя.

— Это — мой сын, — сказал он.

— И такой же добрый воин, как и ты? — спросил Локоток.

— Если послужит у вашей милости, — сказал старик, — то будет лучше меня. Возьмите его только с собой! И я бы с вами пошел, да сил нет. Еще расхворался бы по дороге.