Страница 12 из 59
Мантыкъ крѣпко пожалъ руку писателя и не оглядываясь вышелъ. Голова его была необычно опущена и, когда посмотрѣлъ на него въ окно Александръ Ивановичъ, — удивился: Мантыкъ не мчался по улицамъ Парижа, какъ всегда, но медленно шелъ, заложивъ руки за спину. Будто не пятнадцать лѣтъ ему было, a всѣ шестьдесятъ.
XI
ЛЮСИ ДАРСОНВИЛЬ
Коля былъ умный, сообразительный, не по лѣтамъ развитой мальчикъ. Онъ съ намека понялъ все, и все сообразилъ. Ему казалось: — тайна раскрыта. Дѣло очень простое. Дядя Петя долго жилъ въ Абиссиніи, Чѣмъ онъ тамъ занимался? — Не все ли равно. Онъ тамъ разбогатѣлъ и свое богатство зарылъ гдѣ то около Минабелы, давъ точное указаніе, какъ найти кладъ.
Было одно темное мѣсто въ завѣщаніи дяди Пети. Почему онъ не прямо написалъ, какъ искать кладъ, а прибѣгъ къ крестословицѣ? Вѣроятно, тутъ были свои причины и Коля догадывался, какія. Такую крестословицу могъ разгадать только Русскій, значитъ, если бы она попала въ руки иностранца, написанная Русскими словами, она была бы ему непонятна. Это было основательно… Но мало того: въ крестословицѣ было два слова: Юнжа и Ербень… Это были слова, которыя часто слышалъ отъ матери Коля. У ея отца былъ въ Сибири хуторъ Ербень, на маленькой рѣчкѣ Юнжѣ. Вставивъ эти слова — дядя Петя всей крестословицѣ придалъ семейный характеръ и ее вполнѣ ясно могъ бы разгадать только членъ семьи Покровскихъ, который эти слова зналъ.
Хотя разгадалъ же эти слова Александръ Ивановичъ?
Коля сразу понялъ все то, что ему сказалъ писатель.
Да, безъ капитала этого не сдѣлаешь. Надо найти капиталиста, и Коля его найдетъ. Онъ и шелъ къ такому человѣку, который ему могъ помочь въ этомъ дѣлѣ.
Этимъ человѣкомъ былъ его хозяину «патронъ», господинъ Дарсонвиль.
Контора Дарсонвиля занималась «экспортомъ и импортомъ». Отсюда — связи со всѣмъ міромъ. Коля носилъ на почту письма хозяина, адресованныя и въ Калэ, и въ Булонь, и въ Гавръ, и въ Шербургъ, въ Тулонъ и Марсель — во всѣ порты Франціи. Тамъ были агенты-помощники патрона. Оттуда тянулись нити въ Англію — въ Дувръ и Соут-гемптонъ, въ Ливерпуль и Глазго, въ, Америку — въ Нью-Іоркъ и Буэносъ-Айресъ, въ Африку, въ Алжиръ и Тунисъ, могли быть ниточки и въ Абиссинію. Коля слышалъ, какъ диктовали письма о тоннахъ кофе, a вѣдь кофе идетъ изъ Абиссиніи, Бразиліи, съ острова Цейлона, изъ Индіи.
Коля шелъ смѣло. Онъ зналъ, что его выслушаютъ, что ему повѣрятъ и отнесутся къ нему съ полнымъ сочувствіемъ, благодаря дочери хозяина, шестнадцатилѣтней Люси. Съ нею Коля былъ уже два года, какъ знакомъ. Сказать по правдѣ — Коля былъ влюбленъ въ нее, первою, дѣтскою любовью. Онъ въ зтомъ ни за что не признался-бы. Надулъ бы пухлыя губы, покраснѣлъ бы до корней волосъ и сказалъ-бы: — «бабскія нѣжности!».
Два года тому назадъ, когда тринадцатилѣтній Коля стоялъ у дверей конторы Дарсонвиля, готовый по приказу хозяина бѣжать, — тогда велосипеда ему еще не полагалось, — на почту, въ банкъ, или къ какому нибудь кліенту хозяина, когда онъ только еще знакомился съ Парижемъ, въ контору вошла дѣвочка въ темныхъ кудряхъ и голубой блеклой шляпкѣ колпачкомъ. Она пришла переводить какое-то письмо на англійскій языкъ. Она сѣла за столъ въ двухъ шагахъ отъ Коли и вдругъ задумалась и, какъ это часто дѣлаютъ дѣти, вслухъ искала нужныя ей англійскія слова. И вдругъ услышала у двери кто то ей ихъ подсказалъ: — Royalty… agreement….[23]
Дѣвочка подняла большіе зеленовато-голубые, цвѣта морской волны прекрасные глаза и серьезно посмотрѣла на сказавшаго.
Противъ нее, заложивъ руки за спину, стоялъ хозяйскій «пикколо». Сѣрые глаза напряженно прищурены и смѣло смотрятъ въ ея прекрасные глаза.
— Вы что же, — строго спросила дѣвочка, — знаете англійскій языкъ?
— Oui, mademoiselle, — послѣдовалъ быстрый отвѣтъ. Дѣвочка еще строже спросила.
— Вы хорошо знаете, — упирая на слово: «хорошо» — англійскій языкъ?
И опять быстрое, увѣренное:
— Oui, mademoiselle.
Дѣвочка закусила нижнюю губу.
— Вы… англичанинъ? — сказала она.
— Я — Русскій… мадемуазелль!..
Послѣдовало очень долгое молчаніе. Наконецъ, дѣвочка сказала:
— Мы будемъ вмѣстѣ заниматься по воскресеньямъ… Вы будете мнѣ давать уроки. Мнѣ не дается произношеніе.
«Пикколо» принялъ совершенно независимый видъ и сказалъ:
— Это, какъ прикажетъ патронъ, мадемуазель!
— Патронъ прикажетъ, — самоувѣренно сказала дѣвочка.
И, дѣйствительно, — патронъ переговорилъ съ Колей и «приказалъ».
Дѣвочка была дочь хозяина — Люси. Отецъ, мать, старшій братъ Шарль души не чаяли въ Люси. Ея слово — законъ, ея желаніе — приказъ, ея капризъ — всѣ должны исполнять.
Сначала Коля и Люси читали вмѣстѣ по англійски. Учили склоненія и спряженія. Двѣ юныя головы склонялись надъ грамматикой. Маленькія пухлыя губы выпучивались, стараясь уловить тайну англійскаго произношенія, съ первыхъ лѣтъ жизни усвоенную Колей, еще «дома», въ Россіи. Потомъ пошли разсказы о Россіи. Коля не зналъ Россіи. Гдѣ же ему знать ее, когда онъ покинулъ ее едва семи лѣтъ!? Она рисовалась ему по разсказамъ мамочки и Селиверста Селиверстовича. Она была для него громадная: — всѣ полюсы входили въ нее, всѣ климаты въ нее вмѣщались, и въ ней было все: — отъ клюквы въ Архангельской губерніи, до чая въ Чаквѣ, отъ маленькихъ ершей въ Невѣ, до громадныхъ осетровъ на Волгѣ, отъ Сѣверныхъ оленей и собакъ-лаекъ — до верблюдовъ и тигровъ, въ ней были самоцвѣтные камни на Уралѣ и золото на Ленѣ. Она была дивно прекрасная и непремѣнно православная и царская. Въней былъ звонъ колоколовъ и удивительное пѣніе. Она была домомъ Пресвятыя Богородицы и сама Божія Матерь ходила по ней, утѣшая въ скорбяхъ, помогая въ несчастіи. Она была удивительная и совсѣмъ таки непонятная Люси. Она теперь была страшно несчастная, но будетъ — «ужасно какая счастливая»…
Люси слушала Колю и очень мало его понимала. Царь и свобода — не умѣщались вмѣстѣ въ ея головкѣ.
— О, мадемуазелль, — говорилъ ей Коля, — при царѣ было очень свободно. Вы не можете себѣ представить, какъ всѣ были свободны.
Разсказы Коли о Россіи, его восторженность при этомъ плѣняли Люси.
— У этого мальчика совсѣмъ другая душа, чѣмъ у нашихъ, — говорила она матери. — Я никогда не думала, что Русскіе такіе. Какъ вѣритъ онъ въ Бога! Какъ любитъ Родину! Но почему, почему же Родина его отвергла, и онъ долженъ жить въ изгнаніи и заниматься тяжелымъ трудомъ?
Съ уроковъ англійскаго перешли на уроки танцевъ. Братъ Шарль не любилъ танцовать. И Колю попросили проходить съ Люси всѣ новые танцы: Хэбби-Іэбби, ЛеЮкенелэ, Нью-Блю, Американскій блэкъ-боттомъ, Кинкажу, Дирши-дигъ, Шипсъ андъ Шопсъ, Чарли-фоксъ — вся эта американская дребедень, отъ которой вѣяло негрскими прыжками и танцами индѣйцевъ и которую только целомудренная прелесть гибкихъ Люси и Коли могли сдѣлать красивыми, они изучали подъ руководствомъ особой учительницы.
Такъ маленькій «пикколо» экспортной и импортной конторы сталъ другомъ дома и готовился стать секретаремъ самого господина Дарсонвиля.
Съ кѣмъ же было Колѣ и искать капиталистовъ для экспедиціи въ Абиссинію, какъ не со своимъ патрономъ?
Мантыкъ былъ правъ. Въ то время, какъ онъ разговаривалъ съ Александромъ Ивановичемъ, Коля мчался въ метро, направляясь къ плясъ де ля Бастій. Онъ втиснулся въ переполненный вагонъ второго класса и сдавленный на лѣстницѣ людьми со всѣхъ сторонъ, торопился на «семи-директъ» въ три часа. Конечно, опоздалъ. Коля не задумался вскочить въ отходившій «омнибусъ»[24] и поѣхалъ потихоньку, съ томительными остановками. Такъ дотянулся онъ до Буасси. До ГроБуа, гдѣ была дача Дарсонвилей, оставалось еще цѣлыхъ три километра.
«Ахъ, жаль» — думалъ Коля, — «велосипеда не захватилъ». И почти бѣжалъ по Парижскому шоссе. Платаны и липы роняли послѣдніе листья и желтобурымъ ковромъ была покрыта дорожка вдоль шоссе, Подъ каштанами лежали треснувшія колючія шишки и блестящій малиново-желтый орѣхъ ихъ скользилъ подъ ногами.
23
Плата… условіе.
24
Семи — директъ — полу — прямой, останавливается лишь на главныхъ, преимущественно дальнихъ станціяхъ. Омнибусъ — для всѣхъ — останавливается вездѣ.