Страница 5 из 5
На корабле давно пообедали. Посмотрели кино, поужинали, и все свободные от вахты предавались приятному и редкому воскресному безделью. Кто-то писал письмо, кто-то курил сидя на верхней палубе. Офицеров на корабле почти не было и можно было просто слоняться… Я любил эту воскресную вечернюю негу… На корабле уже выпили вечерний чай и кто-то наверняка поделил наш с Джамалом сахар и масло. А мы всё двигались и двигались. Трансформатор перемещался в пространстве благодаря угасающим усилиям двух голодных, злых и отчаявшихся молодых военных моряков.
Когда мы перевалили через последнюю сопку и увидели наш корабль далеко внизу, там уже ложились спать. Мы потащились вниз, и вдруг трансформатор вырвался из наших истерзанных рук и покатился вниз, туда, где медленно спускался Хамовский.
— Шуба! — по привычке крикнул я.
Хамовский оглянулся, сделал шаг в сторону, и трансформатор прокатился мимо, боцман проводил его глазами, а потом мы видели, как трансформатор ударился о дерево и замер. Мы побежали вниз.
— Вы что, моей смерти хотите? — спокойно спросил Хамовский, когда мы пробегали мимо него.
Когда мы затаскивали трансформатор по трапу на корабль, корабль уже спал крепким сном. Мы же были ни на что и ни на кого не похожи. Боцман тоже подустал. Но мы добрались! Всё было уже позади…
— Куда его, пожалуйста? — спросил Беридзе, и в его голосе не было обычной гордости. Была усталость и едва сдерживаемая обида.
— Сюда, — сказал Хамовский и указал на люк в палубе.
Через каких-нибудь 10 минут со всей отчётливостью выяснилось, что трансформатор в этот люк не входит и никак не может войти, а другим способом в нужное Хамовскому помещение попасть было невозможно. Люк был маленький, а трансформатор большой. И с этим ничего практически сделать было нельзя. Просто нельзя.
Мы стояли с Джамалом в полном изнеможении и изумлении и смотрели на Хамовского. А он пытался прикурить сигарету, но его зажигалка искрила и никак не зажигалась. Он тряс её, продувал, опять тряс, как будто ничего не случилось.
— Ничего! — сказал он нам на нас не глядя и продолжая трясти зажигалкой, — Завтра обратно отнесём.
Воцарилась тишина, показалось даже, что ветер стих и перестал свистеть в антеннах и мачтах. Только зажигалка щелкала и щелкала и вдруг дала пламя. Хамовский затянулся и выпустил дым.
В этот момент наш корабль и все другие рядом стоящие корабли содрогнулись от немыслимой силы крика. Этот крик издал Джамал Беридзе. Ещё крик не замер и не иссяк, как он схватил трансформатор, кажется совсем легко его поднял, дошёл тяжелыми шагами до борта и выбросил трансформатор за борт. Раздался плеск, и снова воцарилась тишина. Джамал же повернулся к Хамовскому и уставился на него горящими и искрящимися глазами.
Хамовский стоял неподвижно и курил. Лицо его было спокойным, глаза щурились от дыма. Он курил так, что сигарета исчезала на глазах, как медленно втягиваемая в рот макаронина. Прошла минута. Хамовский докурил, выпустил последний дым и метнул окурок за борт, тот полетел искря. Хамовский продолжал смотреть на Беридзе. Я весь похолодел и ждал…
— Да и хуй с ним, — тихо сказал Хамовский, коротко махнув рукой. Сказал и ушёл.
В тот момент передо мной открылось величие мудрости, которая была растворена в мире, но не являлась мне так явно. Я понял тогда, что мудрость присутствует всегда и везде, только она растворена и не бросается в глаза. Но именно она сообщает регулярные и повторяющиеся движения всему-всему. Я успокоился сразу, из меня вышла обида, и мне стало легко. Обиды не осталось, как будто какой-то рубец исчез, полностью зарубцевался, и даже нельзя было найти место некогда кровоточащей раны.
Я хорошо могу представить, как кричал бы наш старпом в этой ситуации. Он кричал бы, что заставит Джамала нырять, или повесит его, или сгноит на гауптвахте…
Не могу сказать, что Хамовский был добрым человеком, не скажу, что он был Умный человек. Так же не скажу, что он был мудрым. Он был боцман, и никто не пожалел о том, что Хамовский был боцманом.