Путь к перевалу

— А вы… вам сесть негде?

Люся растерянно улыбнулась. Он вскочил со стула:

— Садитесь на мое место. А я… Ива-а-ан! — обратился он к рослому здоровяку в армейской гимнастерке, с которой, видно, лишь недавно спороли погоны. — Иван, подай-ка стул. Мне отсюда не выбраться.

— Ну, зачем вы так беспокоитесь? — нерешительно запротестовала Люся.

— Ничего! Это его обязанность.

Люся недоуменно посмотрела на Сашу.

— Так это наш староста. А вы что, в первый раз на занятиях?

— Да. Я болела.

— Да вы садитесь! — Он приставил стул к углу стола и передвинул свои книги.

— Спасибо, — Люся опустилась на освободившееся место и огляделась. Некоторые лица были ей знакомы, она встречала их на экзаменах и консультациях. Других она видела впервые. Были здесь и совсем взрослые люди. Особенно этот Иван, серьезный, молчаливый, с неторопливыми движениями — настоящий староста. Но в большинстве вокруг сидели ее ровесники.

Впрочем, сейчас, перед началом первой в ее жизни университетской лекции, все казались Люсе значительно старше, сильнее и опытнее ее. Хотя бы эта Наташа. В огромной аудитории, стены которой увешаны изображениями вымерших животных, а на шкафах громоздились черепа и целые скелеты чудовищ, та чувствовала себя совершенно свободно, спокойно разбирала тетради, не переставая болтать с другими девушками.

Саша тоже, как ни в чем не бывало, повернулся к сидящей сзади них темноглазой смуглянке и заговорил с ней, словно в школе на перемене:

— Таня, твою просьбу я выполнил.

— Правда? И что же?

— Аспирант этот действительно существует, жив, здоров и даже член нашего комсомольского бюро. Только я ни разу его пока не видел. Он в командировке. В Москве.

— А когда приедет?

— Чего не знаю, того не знаю. Зайди в деканат, посмотрят в приказ и точно скажут.

— Спасибо, Саша.

— Ну, вот еще! Что вы все как сговорились: спасибо да спасибо, — он дружески улыбнулся Люсе. — А профессор наш что-то задерживается…

В это время дверь широко раскрылась. Все разговоры смолкли. Люся поднялась было с места. Профессор?..

Однако в аудиторию вошла маленькая пухлая девушка в очках и, подойдя к столу, звонко провозгласила:

— Модест Петрович заболел. Лекции не будет.

Поднялась радостная суматоха. Все встали со своих мест и повалили к выходу.

Саша взглянул на часы:

— В нашем распоряжении ровно девяносто пять минут. В кино за это время не сходишь, а вот насчет билетов на «Травиату»… Может, до кассы дойдем, Наташа?

— Правильно! — решила та. Люся посторонилась. Она совсем не представляла, куда бы можно было пойти. Неожиданно Саша предложил ей:

— Пойдемте с нами!

— В театр?

— Да, за билетами.

Они оделись в безлюдном теперь гардеробе и вышли на улицу. День был ясный. Свежий ветер швырял под ноги целые охапки листьев. Наташа сбежала по каменным ступеням и зажмурилась.

— Ой, сколько света! — воскликнула она и, собрав пригоршню листьев, осыпала ими Сашу.

Люся невольно улыбнулась. День выдался действительно ярким. Но только ли от света прищурилась Наташа? Не было ли здесь еще и желания лишний раз показать свои длинные ресницы? В эту минуту в самом деле трудно было не залюбоваться ею — гибкой, задорной, красивой. Не удивительно, что Саша не спускал с нее откровенно влюбленного взгляда.

«Завидная пара! — подумала Люся. — Такой, наверно, и бывает настоящая дружба».

Нельзя сказать, чтобы Наташе понравилась эта затея Саши пригласить «новенькую» пойти с ними. Она, конечно, была далека от того, чтобы чувствовать что-то вроде ревности. И все-таки, с какой стати…

Однако Наташа и вида не подала, что задета, напротив казалась оживленной. А Люся шла молча, лишь время от времени вставляя в разговор два-три слова. Так прошли они садик и вышли на широкую улицу, ведущую к центру города. Саша вдруг остановился. Навстречу им двигалась пара: высокий парень в коротком пальто и в толстом вязаном шарфе до подбородка тяжело навис над своей спутницей, положив руку на ее плечи.

— Вот! — кивнул Саша. — Иллюстрация к нашему спору.

Наташа усмехнулась:

— Так это же…

— Тоже люди. А попробуй, заставь их воспитать в себе то, про что мы говорили!.. Понимаете, Люся, вчера мы поспорили, может ли парень или девушка воспитать в себе девичью гордость и юношеское благородство.

— Да, сейчас об этом много говорят. Но… — Люся чуть помолчала. — По-моему, всего этого просто не существует.

— Как?!

— Есть человеческая гордость. И человеческое благородство. Независимо от того, кто этот человек, юноша или старик.

— Но это же совсем разные вещи! — возразила Наташа. — Речь идет о девичьей гордости. А не вообще…

— Да нет, с этим, пожалуй, нельзя не согласиться, — перебил ее Саша, с видимым интересом приглядываясь к Люсе. — Но вот вопрос: может ли человек сам — понимаете, сам! — выработать в себе это благородство или, скажем, честность, достоинство? Силу воли — другое дело. Силу воли я сам воспитываю. А гордость…

Люся улыбнулась:

— А как вы силу воли воспитываете?

— Очень просто! Захочется мне, скажем, пойти в кино, а я сажусь за книги. Объявят по радио репортаж о футбольном матче, а я…

— Найду музыку и начинаю танцевать со стулом, — подхватила Наташа со смехом.

— Нет, в самом деле, — продолжал Саша, не обратив внимания на ее реплику, — силу воли — это всем ясно — ее воспитывать надо. Но вот гордость и достоинство — их не воспитаешь.

— Что же, по-вашему, человек родится со всем этим?

— Родится — не родится, а… В общем, если нет в человеке того, что называют благородством, тут никакое воспитание не поможет. Попробуй, воспитай вот этого пижона, что сейчас нам встретился. Да и подружку его тоже.

Люся возразила:

— Я с вами не согласна. Все человеческие качества воспитываются. Только воспитывает их не столько сам человек, сколько окружающая обстановка, окружающие люди, словом, то, что называют обществом…

— Общество? — переспросил Саша. — В порядке принуждения, что ли?

— Нет, зачем же! Я имела в виду совсем другое. Представьте себе, что человек оказался на необитаемом острове. Тогда сами понятия чести, благородства, человеческого достоинства утратят смысл. Значит, все эти понятия, все наше поведение определяются только людьми, среди которых мы живем.

Саша кивнул:

— А ведь, пожалуй, верно. А, Наташа?

Та не ответила. Настроение ее явно портилось. Не хотелось уже ни смеяться, ни принимать участие в этом надоевшем разговоре.

Но Саша даже не заметил этого.

— Ну хорошо, — продолжал он. — Допустим, эти понятия определяет общество. Но ведь мы говорим о воспитании…

— Так и воспитывает общество. Но не силой, нет! А тем, что принято называть у нас общественным мнением. К тому же — книги, кино, музыка. Вот что вырабатывает в человеке честь и благородство.

— Книги, музыка… Но тогда и говорить было бы не о чем. Ведь что получается? Книг хороших много. Музыки тоже. А мы все-таки спорим, что надо для того, чтобы человек стал честнее и благороднее. Что, этот пижон музыки не слушает или книг не читает?

— Может, и не читает. Но дело не в этом. У каждого человека есть нечто вроде свода правил, своих, собственных. Откуда они берутся? Может быть, из книг. Может быть, из жизни, из желания подражать какому-нибудь человеку. Важно, что правила эти чаще всего бывают хорошими. Ведь всем нам нравятся примерно одни и те же герои, если говорить о книгах. Да и кто не захочет быть гордым, благородным, честным! А вот придерживается ли человек этих правил? Иди они у него, как выходной костюм, только для торжественных, случаев? Это уже зависит от силы воли. И тут я вполне согласна с вами…

Они свернули в переулок, идущий к Театральному скверу. Наташа теперь шла молча, закусив губу. Эта «новенькая» окончательно увлекла Сашу своим разговором. Оба они словно забыли о ней, Наташе.

Ну и пусть! Ей захотелось вдруг уйти. Сразу повернуться и уйти. Но Люся, словно угадав ее состояние, внезапно замолчала и принялась застегивать пальто: